Шрифт:
Делая выбор в пользу прав человека, либерал должен был решить непростую задачу: есть ли у общества право на борьбу с властью. Можно ли, отстаивая закон, бороться с существовавшими законами? В юриспруденции того времени господствовало позитивистское понимание права, согласно которому законы – это воля действующей власти. Такая точка зрения исключала возможность оппозиции в самодержавной России. Либеральная мысль конца XIX века предложила иной ответ на вопрос о природе права. Именно тогда начала складываться школа так называемого возрожденного естественного права. Ее сторонники (например, В. М. Гессен, П. И. Новгородцев, Е. Н. Трубецкой) полагали, что законы должны соответствовать бытующим в стране представлениям о справедливости. По словам Е. Н. Трубецкого,
естественное право вообще не заключает в себе никаких раз навсегда данных, неизменных юридических норм: оно не есть кодекс вечных заповедей, а совокупность нравственных и вместе с тем правовых требований, различных для каждой нации и эпохи.
Законы должны соотноситься с общественными идеалами, которые, в свою очередь, не стоят на месте, а постоянно меняются. Если этого не происходит, власть застывает в своем развитии, отказывается реагировать на вызовы времени, возникает трагический разрыв между действующим законодательством и общественными представлениями о том, каким должно быть право. Такая пропасть с каждым годом углубляется. Перекинуть мост между расходящимися берегами становится невозможным. В итоге действующая власть стремительно утрачивает обаяние, перестает быть справедливой в глазах большинства. Правительство оказывается тираническим, насилие – основным инструментом управления. Однако каков бы ни был арсенал репрессивных средств, он становится недостаточным в условиях тотального одиночества власти. Осознание ее нелегитимности влечет за собой крушение режима, а потом и перестройку всей правовой системы. По словам Ф. Ф. Кокошкина,
неудовлетворенное общественное правосознание ищет себе иного выхода помимо существующей законодательной власти и создает новое право через посредство иных органов или существовавших ранее, но не обладавших законодательной властью, или совершенно новых, созданных общественным движением. Эти органы провозглашают новые юридические нормы, которые санкционируются в той или иной форме общественным мнением и этим путем превращаются из выражения правосознания отдельных лиц в положительное право.
В этих обстоятельствах следовало точно диагностировать: что воспринимается большинством населения справедливым, соответствующим представлениям о праве. Естественно, никаких объективных критериев для этого не было. Приходилось довериться собственной интуиции. Молодое поколение российского либерализма полагало неслучайной общеевропейскую популярность социалистических учений. Казалось, это была не просто интеллектуальная мода, а общественный идеал, который вынуждены учитывать сторонники самых разных взглядов. Общественный идеал – это не то, что подлежит реализации, а то, что является коллективной мечтой всего поколения.
Каков же общественный идеал, по мнению сторонников нового либерализма? Они исходили из взаимообусловленности либеральных и демократических ценностей, что ставило вопрос о необходимости расширить перечень гарантированных гражданину свобод. Как раз в связи с этим был поставлен вопрос о праве человека на «достойное существование», о чем впервые отчетливо сказал в своих работах философ Вл. Соловьев, как и о социальной функции собственности, которая должна служить не только ее обладателю, но и всему обществу. Это, в свою очередь, предполагало активную роль государственной власти как регулятора правоотношений – политических, экономических, социальных. Она могла активно вмешиваться в хозяйственную деятельность граждан и даже в случае необходимости проводить политику национализации частной собственности. Наконец, государство, претендующее на выражение интересов большинства, должно было демократизироваться, гарантировав политические права всем своим гражданам.
1890-е годы стали рубежными в истории российского либерализма. Тогда были сформулированы принципы и идеи, получившие дальнейшее развитие в последующие десятилетия. Было предложено новое понимание государства, собственности, права, революции, реформ и т. д. Все это станет основанием будущих политических объединений: «Союза освобождения», Конституционно-демократической партии, партий демократических реформ, прогрессистов и др. Так начинался политический двадцатый век – исподволь, не всегда заметно, неизменно отдавая должное веку девятнадцатому.
Политическое учение – это не столько доктрина, сколько эмоции и ассоциации, которые она вызывает у своих адептов. У идеологии есть своя среда обитания. Земский либерализм чичеринского извода прочно осел в дворянском поместье, в земском собрании, в московской усадьбе. Политический либерализм кадетского толка нашел себе пристанище на университетской кафедре, в редакции газеты или журнала.
В мае 1878 года Б. Н. Чичерин, вернувшийся из-за границы в свой родной «Караул», писал старому приятелю А. В. Станкевичу:
Уже Тамбов произвел на меня какое-то успокоительное впечатление. Пошел гулять по берегу реки и вспомнил свое детство и прежние прогулки весной, вечернее зарево, возвращение городского стада, переплывающего через реку. Везде по берегу маленькие домики с сидящими у ворот обывателями и бегающими перед ними детьми. Все это представляло мне картину мирной и блаженной жизни в провинциальной глуши, и мне самому захотелось пожить такой жизнью. Но это была только праздная мечта. Дома меня тоже ждали впечатления мирной сельской жизни, но при совершенно иной обстановке, среди роскоши, от которой я в Москве стал было отвыкать. Все здесь показалось мне отменно хорошо: отличный дом, отличный сад, отличный вид, отличные сливки, отличное масло, отличные раки, отличные дупеля – и это все свое. Одного здесь нет, что есть в Москве. Это отличных друзей, и это одно, что привлекает меня в Москву и заставляет желать провести там будущую зиму.