Однажды тетка ушла с ночевкой в дальнюю деревню на какой-то местный праздник, а он сунул в карман сверток с бутербродами и пошел вдоль вертлявой речки с твердым намерением добраться до истоков.

Он шел не спеша, иногда останавливался, сбрасывал рубашку на траву и прыгал в воду с обрывистого берега, а потом продолжал свой путь. Когда солнце медленно поползло к краю неба, бутерброды были уже съедены, но речка, казалось, не имела конца.

К вечеру он свернул в лес, зеленеющий на холмах над речной долиной, и до темноты неторопливо шел по песчаной лесной дороге, испещренной следами недавно прошедшего стада. Он обогнул долину по широкой дуге и вновь вышел к ней, когда над горизонтом уже ярко горела Венера.

Вечерело, и над долиной клубился легкий туман. Он развел на холме костер, посидел немного, слушая треск горящих веток, а потом затоптал его и лег на теплую землю. Над головой парила в темнеющем небе звездная пыль, за рекой на лугах пофыркивали стреноженные кони, и было ему хорошо и очень легко, как бывает только в ранней юности.

А потом он встал и разглядел внизу, в глубине долины, небольшой осколок зеркала, отразивший звездное небо. И до него донесся легкий плеск.

Он сразу подумал, что это плеснула наяда. Он подумал, что в озерце должны жить наяды. Именно наяды. Не русалки, не нереиды и не вилы, а наяды, хотя наяды были бы здесь так же неожиданны, как неожиданно было имя карфагенской царицы, которым назвали смирную лошадь.

И еще он подумал, что хорошо бы увидеть наяду.

Он осторожно спустился с холма в прохладу темной долины и

опять услышал легкий плеск. Смолкло фырканье за рекой, задумчиво светили звезды и трава была влажной от росы.

Когда еще, как не в юности, исполняться нашим желаниям? С годами тускнеют желания и слабеет надежда на чудо. Лишь в юности чувства подобны большим белым цветам - и ловить нужно чудо, подстерегать тот редчайший миг, когда сказка становится явью.

Он стоял у самой воды, а от камышей скользил к нему над озерцом легкий сгусток вечернего тумана. И не было ветра, и звезды отражались в темной воде.

...И дрогнули границы реальности, и сказка на мгновенье перестала быть сказкой. Легкое туманное облачко плыло над темной водой, и воображение сразу нарисовало контуры бледного лица. Лицо было лунным камнем, лицо приближалось к нему, и мерцали прекрасные глаза... Развевались волосы... Улыбались губы...

Аэйна. Он сразу решил, что ее зовут Аэйна. Он любил красивые придуманные имена. Аэйна...

И все. Исчезло лицо, угас лунный камень. Все. Была ночь и тишина, были звезды в ночи и маленькое озеро под звездами, и растаял легкий сгусток тумана, и не слышно было плеска в спящих камышах.

И он ушел ночью назад, ушел, осыпанный звездной пылью, ушел

медленно и осторожно, словно боясь расплескать, спугнуть что-то.

Он не вернулся к озеру при свете дня, потому что не хотел видеть

его под солнцем, и не возвращался звездными ночами, потому

что знал: чудеса не повторяются.

Он понимал, что виновата ночь и пятнадцать лет, и неясный трепет в душе. Понимал, что воображение просто приняло желаемое за действительное. Понимал.

И все-таки знал, что там, в ночи, в маленьком безымянном озере осталась наяда. Аэйна. Его Аэйна.

Через несколько дней он уехал с мамой на юг, а следующим летом сдавал выпускные экзамены в школе и приемные в институт, и лето пропало в жарком каменном городе.

В студенческие годы он иногда - но все реже и реже - вспоминал

о той ночной встрече и говорил себе: "Обязательно летом выберусь

в деревню и ночью опять разыщу то озеро", - но набегали дела и

все забывалось, а летом вместе с однокурсниками он отправлялся

строить фермы и дороги, потому что студенческий строительный

это было здорово - и постепенно забывалась та звездная ночь, трава, влажная от росы, и легкий плеск в темноте.

Так незаметно прошли годы учебы и наступил тот день, когда он сел в поезд и уехал по распределению очень далеко от озера, мамы и родного города.

Шло время, но его не тянуло назад. Его не тянуло назад, потому

что он боялся пораниться о воспоминания юности. Медленно закрутилось колесо похожих друг на друга дней - пять рабочих, два входных, пять рабочих, два выходных - медленно закрутилось, постепенно стирая память о прошлом...

И не было никакой Аэйны, не было звездного света, сгустка тумана и влажной травы. Все осталось в юности, на самом дне ушедших пятнадцати лет, когда чувства были подобны большим белым цветам.

Кстати, он вспомнил, откуда взял это сравнение. Конечно, не

сам придумал. С большими белыми цветами сравнивал чувства Александр Блок.

...Дождь все также назойливо шуршал по стеклу, словно за окном гостиницы осторожно шевелился огромный грустный зверь. Никитин встал, покосился на темное окно, вздохнул и начал раздеваться.