Все мы готовы ругать метеорологов, когда они ошибаются в прогнозах погоды, хотя метеорология принадлежит к наукам о природе и, следовательно, должна быть точной. Точность как научное понятие оказывается тем самым гораздо более сложным понятием, чем это кажется с первого взгляда. Между тем широко распространено, на мой взгляд, обывательское представление о точных науках как о науках прежде всего физико-математических. Если согласиться с такой терминологией («точные науки»), то невольно возникает убеждение, что существуют и науки неточные (все познается в сравнении) – термин, сам по себе двусмысленный и невозможный по отношению к любой науке (неточная наука: contradictio in adjecto).

Разные языки по-разному стремятся выйти из возникающего серьезного затруднения. По-русски, избегая нелепого противопоставления («точные – неточные науки»), можно сказать «естественные и гуманитарные науки», по-французски «точным наукам» (les sciences exactes) противополагают «общественные науки» (les sciences sociales), по-английски «естественные или физические науки» (natural or physical sciences) образуют антитезу «гуманитарным наукам» (the humanities), а по-немецки «духовные науки» (Geisteswissenschaften) противопоставляются «наукам о природе» или «естественным наукам» (Naturwissenschaften). Почти стихийно сами литературные языки (разумеется, не без помощи человека) стремятся избежать нелепой антитезы «точных и неточных наук». Вместе с тем колебания в самой терминологии показывают, что не везде и не всегда удается избежать глубоко ошибочного представления о неточных науках.

«Ну, а если та или иная наука действительно неточна, почему же ее нельзя назвать неточной наукой?» – спросит иной читатель. Почему, если метеорология (точнее, ее представители) может ошибаться, если лингвистика может не знать чего-то, то почему же их нельзя назвать неточными науками? Но дело в том, что, во-первых, ошибаются не те или иные науки, а их отдельные представители, и, во-вторых (и это особенно важно), каждая наука на определенном уровне своего развития может не быть в состоянии решать те или иные задачи, освещать те или иные проблемы. Но это – не признак неточности данной науки, а результат уровня ее развития. Немаловажную роль при этом играет и то, в чьих «руках» она находится, как и кем практически применяется. Что же касается проблемы, на какие вопросы конкретная наука не может ответить при нынешнем ее состоянии, то таких «безответных вопросов» немало и у самой «точной науки», у математики. И это вполне понятно: все без исключения науки находятся в состоянии движения и развития, и ни одна наука не может быть «завершенной».

Таковы лишь некоторые доводы, позволяющие считать противопоставление «точные науки – неточные науки» несостоятельным. Другой вопрос (он тесно связан с отмеченным противопоставлением), что само понятие точности наполняется разным содержанием в разных науках. Попытка показать подобное различие будет сделана дальше, пока же еще задержимся на более общих положениях.

В свое время Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» предложил простую и вместе с тем ясную классификацию наук: 1) науки о неживой природе, 2) науки о живых организмах и 3) исторические науки [1] . Думается, что эта классификация сохраняет все свое значение и в наше время, хотя формы и методы взаимодействия между разными науками стали теперь сложнее и многообразнее. Как бы через «голову» этой тройственной классификации намечается и классификация более грубая, по одному нелепому противопоставлению: точные науки – неточные науки. Устраняя нелепость подобной антитезы, стали говорить о гуманитарных и естественных науках. Но и здесь возникло новое осложнение.

Сравнительно не так давно английский писатель Чарлз Сноу, физик по образованию, напомнил о широко распространенном мнении, согласно которому человек, никогда не читавший Шекспира или Толстого, справедливо считается необразованным. Но, пояснял свою мысль Сноу, человек, ничего не слыхавший о втором законе термодинамики, обычно не считается необразованным, если сам он физикой не занимается [2] . Возникает странное положение. С одной стороны, в эпоху научно-технической революции как будто бы усиливается взаимодействие между разными науками, а с другой – обостряется поляризация между ними. Все это способствует оживлению старого несостоятельного противопоставления «точных и неточных наук». При этом парадоксальность положения в том, что образованность людей продолжает ассоциироваться с «неточными науками», хотя удельный вес «точных наук» растет именно в нашу эпоху.

Очень сложную проблему взаимодействия наук нельзя решать с помощью всевозможных терминологических фокусов. Нередко приходится слышать, что в наше время все науки являются гуманитарными, в том числе и математика [3] . При этом смешиваются два синонима – гуманный и гуманитарный, четко различающиеся в современном русском языке. Можно согласиться с тем, что в интерпретации больших ученых все науки являются гуманными в том смысле, что они служат человеку, облегчают условия его существования. В этом плане и математика, разумеется, является гуманной наукой. Все это не дает, однако, никаких оснований не различать ту тройственную классификацию наук, о которой речь шла раньше. Вместе с тем сохраняет свою силу и более широкая оппозиция наук о человеке и наук о природе, гуманитарных и негуманитарных наук [4] .

Вернемся, однако, к понятию точности. Если согласиться, – а на мой взгляд это аксиома, – что каждая наука оперирует своим понятием точности (точность, как будет показано дальше, – функциональное, а не метафизическое понятие), то станет очевидно: широко бытующее и у нас, и за рубежом противопоставление точных и гуманитарных (общественных) наук в свете всего сказанного надо признать несостоятельным [5] . Отношение к гуманитарным наукам как «неточным областям человеческого знания» имеет давнюю историю. Оно лишь обострилось в нашу эпоху.

Пока напомним некоторые эпизоды. В 60-х годах прошлого столетия даже такому образованному и блестящему публицисту, как Д.И. Писарев, казалось, что гуманитарные науки едва ли могут считаться подлинными науками [6] . И.С. Тургенев хорошо уловил настроения известной части интеллигенции того времени, когда устами Базарова подчеркивал: «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта». Проходит несколько десятилетий после публикации романа «Отцы и дети», и уже в другую эпоху, в конце минувшего столетия А.П. Чехов в прелестном маленьком рассказе «Дом с мезонином» демонстрирует «Базарова в юбке» – Лиду Волчанинову. Она объявляет художнику, от имени которого ведется повествование, что «любая библиотечка или аптечка» ей дороже «всех пейзажей на свете». И уже в нашем столетии, в 20-е годы, О. Шпенглер еще решительнее и на другом уровне подчеркивал: