В жизни героя войны на Фолклендских островах Ника Сендмена наступила черная полоса. Отец сидит в тюрьме за мошенничество, бывшая жена вымогает у него последние деньги, а сам он после пулевого ранения страдает от жутких болей в спине. Нет ни средств к существованию, ни здоровья, ни реальных перспектив на будущее. Одна лишь яхта под названием «Сикоракс» скрашивает серые будни Ника — яхта и мечты уплыть на ней куда-нибудь подальше, к новой жизни. Ради денег Ник соглашается принять участие в откровенно авантюрном проекте звезды британского телевидения Тони Беннистера, задумавшего пуститься на своем океанском гоночном судне «Уайлдтрек» в рискованное плавание из Англии к берегам Ньюфаундленда.
Но опасности холодных вод Северной Атлантики меркнут перед лицом угрозы со стороны корабельного магната Кассули, который не остановится и перед убийством, лишь бы отомстить ненавистному конкуренту...
Пролог
Мне сказали, что я никогда не смогу ходить. Что буду передвигаться на инвалидном кресле, пока не сыграю в ящик и надо мной не захлопнется крышка гроба. Мне посоветовали освоить какое-нибудь ремесло. Что-нибудь подходящее для калеки, например компьютеры.
Я пролежал в больнице почти год. В правое бедро мне вставили металлический штырь и пересадили кожу на обгоревшие места на бедрах и заднице. Это была комбинация грубой плотницкой работы и микрохирургии на позвоночнике. А едва появились первые результаты — я уже мог шевелить пальцами на левой ноге, — они опять разрезали меня и кое-что доделали. И вот прошло уже несколько месяцев, а я все никак не могу встать на ноги.
Врачи сказали, что я должен свыкнуться с мыслью, что уже никогда не смогу ходить. А уж тем более — выходить в море на яхте. Ты заработал паралич нижних конечностей, Ник, поэтому распрощайся со всем этим, сказали они. А я сказал, что они несут чепуху.
— Не падай духом, Ник! — произнес доктор Мейтленд с серьезным видом. — Послушай, в этом нет ничего позорного. Наоборот! — Он полистал журнал по парусному спорту, который лежал на моей тумбочке поверх других журналов по этой же тематике. — Ты сможешь плавать снова. Сможешь выйти в море уже этой весной! — обнадежил он.
Это был первый лучик надежды, и я радостно воскликнул:
— Правда?
— Конечно, мой дорогой Ник. Существуют моторные яхты, адаптированные для таких случаев, как твой.
Моя радость угасла.
— Как мой?
— На них устроены специальные пандусы для инвалидных колясок и набрана специально обученная команда добровольцев. — Мейтленд всегда говорил о таких вещах как о чем-то само собой разумеющемся, словно все в мире только и делали, что разъезжали на инвалидных колясках, с катетерами, вставленными в мочевой пузырь. — А может, ты позволишь войти журналистам? — с надеждой добавил он. — Все хотят взять у тебя интервью.
— К черту всех. Никаких журналистов. Это мой принцип, вы поняли? Я не желаю встречаться ни с одним из этих чертовых журналистов.
— Хорошо, никакой прессы. — Мейтленду не удалось скрыть разочарования. Он не возражал против рекламы своего «параличного рая». — А хочешь, я составлю тебе компанию? Давненько я не выходил в море под парусами.
— Отправляйтесь лучше сами по себе, — мрачно заявил я.
— Ник, ну нельзя же так. — Он задернул занавеску, хотя этого и не требовалось.
Я закрыл глаза.
— Я выйду из вашей чертовой больницы на своих ногах.
— Это не помешает тебе отправиться в плавание на яхте уже этой весной, ведь так? — Мейтленд, как, впрочем, и все его коллеги, любил в конце каждой фразы прибавлять такие обнадеживающие вопросительные словечки, которые должны были привести нас к единой точке зрения. Признать, что я приговорен, было уже полдела. — Ведь так? — повторил он.
Я открыл глаза.
— Знаете, док, последний раз я плыл на сорокафутовой яхте моего товарища из Исландии. Мы потерпели крушение недалеко от Фарерских островов и потеряли все мачты. Мы обтесали обломки, поставили аварийные мачты и за пять дней доплыли до Северного Уиста. Да, док, это была хорошая работа. — При этом я не упомянул, что мой друг сломал руку, когда яхта получила пробоину, и все это происходило ночью в кромешной тьме. Главное, что нам удалось вывести яхту из северных морей и добраться на ней домой.
Мейтленд терпеливо слушал меня.
— Но ведь это было раньше, не правда ли, Ник?
— Вот именно поэтому, док, я и не собираюсь сидеть на барже для калек и пялиться на красивые яхты. — Я понимал, что мои слова звучат грубо и неблагодарно, но это меня не волновало. Я твердо решил, что буду ходить сам.
— Если ты настаиваешь, Ник, если настаиваешь... — Мейтленд произнес это с такой интонацией, которая как бы говорила, что я сам себе враг. Он был уже у двери, как вдруг остановился и обернулся. Его круглое розовое лице выражало крайнее удивление. — О, да у тебя нет телевизора!
— Я ненавижу ваши чертовы телевизоры.
— Но это же прекрасное средство терапии, Ник.
— К черту терапию. Мне нужна пара башмаков, чтобы учиться ходить.
— Ты уверен, что тебе не нужен телевизор? — недоверчиво спросил Мейтленд.
— Абсолютно уверен.
А днем они прислали нового психиатра.
— Привет, г-н Сендмен, — радостно произнесла она. — Я доктор Джанет Плант. Меня только недавно приняли сюда на работу в отделение адаптации.
У нее был приятный голос, но видеть я ее не мог, так как лежал спиной к двери.
— Вы новая мучительница?
— Я новый терапевт по адаптации, — ответила она. — Что вы делаете?
Правой рукой я держался за спинку кровати, а правую ногу пытался опустить на пол.
— Учусь ходить.
— Мне кажется, для этого существует физиотерапевтическое отделение.
— Там меня могут научить только писать, не слезая с инвалидного кресла. Они обещали, что если я буду пай-мальчиком, то весной мы перейдем к цифре два. — Я вздрогнул от ужасающей боли. Даже малейшая нагрузка на ногу вызывала такую боль, будто в спину вбивали гвоздь. Психиатр вполне могла посчитать меня мазохистом, потому что, почувствовав боль, я сразу же усилил нажим.