Жил старик в этом городке много лет: больше пятидесяти, получив распределение на местный машиностроительный завод после окончания Ленинградского Политехнического института. Его приняли на завод инженером механиком-конструктором в отдел подготовки производства. Сначала прожил в общежитии несколько месяцев, потом, когда начальство поняло, какой специалист им достался, выхлопотало ему отдельную комнату в семейном заводском общежитии, в которой Виктор прожил два года до женитьбы на своей соседке по кульману в отделе, также окончившей политех, но уже в Новгороде. Она была местной, так что после свадьбы он переселился к ней в частный дом, но прописываться там не стал по совету тёщи: ещё неизвестно, как жизнь у них (дочери с примаком) сложится. Может через год разбегутся, так хоть своя жилплощадь у него останется. Не разбежались. Родили дочку и двух сыновей. Виктор за семью держался двумя руками: хватило прожить пять лет в детском доме после смерти родителей.

Дочка вышла замуж и уехала с мужем-военным в Сибирь, где уже через двадцать лет стала генеральшей, зазналась и носа не казала к родителям: звонила по телефону часто и только на похороны материи приезжала три года назад.

Старший сын стал лётчиком, переехал в Казахстан где обзавёлся семьёй и тоже редко посещал родителей. У него тоже были дочки.

Младший сын окончил в Питере электротехнический институт, женился. У него родился сын. Назвали его Михаилом. Родители купили сыну двушку недалеко от метро Академическая. Он успел доучиться до третьего курса Университета, когда его родители погибли в автокатастрофе вместе с матерью — женой старика: ехали на дачу. Так что пришлось Виктору Михайловичу помогать внуку. Не подвёл, окончил Университет. Жаль мать не дожила до защиты им диплома, очень хотела увидеть внука инженером. Но внук на этом не остановился: женился и обзавёлся сыном Ванечкой — прадедом которого и был старик.

Сам Виктор Михайлович больших высот в жизни не достиг: до семидесяти лет работал на заводе в конструкторском бюро, был заслуженным рационализатором и изобретателем, начальником бюро механизации и автоматизации. На все руки мастер: чего только не умел делать! К должностям не стремился, работу свою знал и любил: то-то держали его на заводе до семидесяти лет, да и потом отпускать не хотели.

И теперь случился этот форс-мажор!

Виктор Михайлович очнулся в лесу лёжа на большом плоском камне, заросшем мхом и еле возвышающемся над поверхностью небольшой полянки, заросшей колючим кустарником. Он хорошо маскировал эту полянку от взоров грибников, облюбовавших этот лес для сбора ягод и грибов, так как находился в километре от остановки пригородной электрички.

«Как болит голова! — было первой мыслью, тут же промелькнувшей у него. — И глаза не открываются!»

Виктор Михайлович с трудом поднёс правую руку к глазам и попытался их протереть от какой-то засохшей на них плёнки. Оказалось, что плёнка полностью покрывает всё лицо. С трудом переведя тело в сидячее положение, он более энергично стал отдирать эту плёнку от своего лица, тем более, что самочувствие стало улучшаться. Усилия не прошли даром и правый глаз, наконец, открылся.

«Ни хрена себе! Да я лежал лицом в луже засохшей крови! — об этом свидетельствовала правая рука, испачканная в крови и её следы под ногтями. — Надо быть осторожнее, а то ещё отдерёшь засохшую кровяную плёнку и кровь снова потечёт! Да у меня нос разбит! До него дотронуться невозможно. Больно! Вот кровь откуда. Похоже я упал на камень лицом вниз и от сильных травм меня спас густой мох, которым зарос этот камень.»

Аккуратно очистив левый глаз Виктор Михайлович огляделся: его окружали колючие кусты под два метра высотой с зелёной листвой. Далее виднелись высокие сосны, ели и берёзы.

Он взглянул на часы: полдень без пяти минут.

«Что-то у меня не в порядке с головой: вроде бы я шёл ночью к своему дому от вокзала по дороге, а очнулся в лесу среди дня? Кто же меня мог сюда перетащить из города? Да и зачем?»

Виктор Михайлович прислушался: кроме пения птиц и шелеста листвы откуда-то издалека раздавался несколько необычный тихий гул от работающих двигателей автомобилей, проезжающих по шоссе, и специфический стук колес электричек, прерываемый хорошо знакомыми звуками гудков, издаваемых ими при проезде пассажирских платформ на пригородных станциях.

«Уже хорошо, что я оказался в лесу, расположенным между автомобильной дорогой и железнодорожными путями, по которым ходят электрички! Будет проще выбираться отсюда к людям.»

Он понёс руки к лицу, чтобы продолжить очистку его от засохшей крови, и только тут сообразил, что же всё время приводило его в некоторое смущение: руки! Это были не его руки: старые, морщинистые, со старческими пятнами на тыльной стороне ладоней, с разбухшими венами. И пальцами, шишковатыми и поражёнными артритом. Это были руки молодого сильного человека, покрытые чёрными волосами, с длинными пальцами и ухоженными ногтями. И чем дольше он их разглядывал, тем больше ему казалось, что это его собственные руки, но такие, какими они были минимум пятьдесят лет назад.

Виктор Михайлович стал лихорадочно вспоминать: нет ли у него случайно с собой зеркальца, чтобы посмотреть на своё лицо.

«У меня с собой был рюкзак, в котором кроме разных гостинцев из Питера, собранных женой внука, имелись различные бытовые мелочи, среди которых был несессер с мыльницей, зубной щёткой и пастой, электрической машинкой для бритья, маленьким круглым зеркальцем и одеколоном. Вот же он висит у меня за спиной!»

Он осторожно снял рюкзак и достал из него несессер. Вынул зеркальце и принялся разглядывать своё лицо.

«Да, это моё лицо. Именно так я выглядел в своей молодости, когда приехал по распределению в город Малопосадский на машиностроительный завод. Тогда мне было уже двадцать пять лет. Отслужил после детского дома два года в армии и проучился пять лет в институте.

А по носу я хорошо получил: он распух и поцарапан, да ещё и правая щека разодрана. А вот и тот камень, на который я приложился лицом — спрятался во мху, весь залитый моей кровью. Так как же я сюда попал? Последнее, что помню: какую-то мерцающую прозрачную капсулу и себя в ней. Что это было?»