– Тогда вам придется вернуться позже и пройти вступительный экзамен, – сказал директор.

Но потом он обратил внимание, что я держу под мышкой кипу рисунков, и попросил показать ему эти работы. Полистав мои карандашные наброски, акварели и копии портретов Шопена, Горького и Петра Великого, он заверил меня, что у меня есть все шансы учиться в этом вузе после окончания школы.

Покинув кабинет директора, я остановил молодого студента-художника, который попался мне в коридоре, и спросил у него, где и как он живет. Он сказал, что снимать комнату в Риге стоит 500 рублей в месяц, и моя мечта стать художником чуть было не пошатнулась. Я знал, что никак не могу позволить себе тратить такие деньги. Отец зарабатывал всего 600 рублей в месяц и должен был по-прежнему обеспечивать семью, а у меня больше никого не осталось, кто мог бы помочь.

Домой я вернулся унылым. Но вскоре решил, что вместо того, чтобы выучиться на художника, исполню другую свою мечту – стану пилотом. И записался на подготовку в военное училище. Родители меня поддержали. Один из моих двоюродных братьев, профессор, пытался меня отговорить, потому что считал, что мне лучше заниматься наукой, но теперь я видел себя только летчиком. Я подал заявление в Кременчугское авиационное училище на Украине. Конкуренция была жесткой. Но в сентябре 1953 года меня приняли в курсанты.

Событие это считалось такой большой честью, что на вокзале меня провожала не только вся семья, но и все одноклассники. Когда мама поняла, что у нее не хватает денег на билет, чтобы пройти на вокзальную платформу, мои приятели скинулись для нее, а сами дружно полезли туда же через ограду. Поезд тронулся, мама начала плакать, а я забрался в угол для багажа и тоже разрыдался оттого, что пришлось расстаться с семьей.

Следующие два года я учился летать на винтовых самолетах в Кременчуге. После этого меня перевели в Высшую летную школу в Чугуеве, тоже на Украине, где я обучался еще два года. Там я осваивал уже военные реактивные самолеты. Я гордился, что добился этого уже в 20 лет. Очень скоро меня назначили помощником командира в звании сержанта для нашей команды курсантов, и я начал осваивать премудрости командования и приучаться нести за все ответственность, будучи еще очень молодым.

Все это время я не переставал рисовать, когда выпадала свободная минута. И чем больше я об этом думал, тем удачнее мне виделся мой расклад: я мог быть пилотом и продолжать заниматься искусством, которое оставалось моим самым серьезным увлечением. Тем не менее я не мог стать и профессиональным художником, и летчиком-истребителем одновременно.

Ко времени, когда я получил офицерское звание, отец уже вышел на пенсию. Он подрабатывал, скашивая траву на военном аэродроме в Калининграде. Там отец часто оставался поболтать с пилотами, чтобы набраться у них всяких военных словечек и потом удивить меня их знанием. Когда я приезжал навестить родителей, он время от времени вставлял какие-нибудь фразы, одна из которых мне очень хорошо запомнилась.

– Не жди конца взлетно-посадочной полосы, чтобы начать тормозить, – улыбаясь, сказал мне отец. – И не откладывай любовь на потом.

Лейтенант Дэвид Скотт

32- Я ДНЕВНАЯ ИСТРЕБИТЕЛЬНАЯ ЭСКАДРИЛЬЯ.

СУСТЕРБЕРГ, ГОЛЛАНДИЯ

В октябре 1956 года советские танки вторглись в Будапешт, и мы готовились к началу войны. Восхождение Никиты Хрущёва к вершине власти в Советском Союзе после смерти Сталина сулило изменения в Восточном политическом блоке. Но реакция Советов на внутреннюю смуту оказалась жесткой. Выступления венгерских рабочих с требованиями предоставить им больше свободы начали жестоко подавлять; за несколько недель погибло 3000 человек.

Поскольку наша эскадрилья была передовым фронтовым подразделением, ее привели в полную боевую готовность. Все самолеты могли подняться в воздух и вступить в бой за час. Четыре сменные машины находились в пятиминутной готовности, с пилотами, сидящими в кабинах в ожидании команды к взлету. Еще восемь держали в получасовой готовности, а остальные борта эскадрильи – в 45-минутной. Мы знали, что у русских гораздо больше самолетов: примерно четыре их машины на одну нашу. Пилоты у них тоже отлично подготовлены, так что у нас было не так много шансов выйти из боя победителями.

Нас обучали технике избегания плена и побега из него, чтобы не попасть в лапы врагу, если нас собьют. Однажды нас сбросили с парашютом в германский Шварцвальд. Нам поставили задачу не дать спецназу союзных сил поймать нас. Мы знали, что если нас возьмут в плен, то бросят в тюрьму и подвергнут допросам в корейском стиле. Нас заставят часами стоять перед ярким прожектором, всю ночь делать физические упражнения, будут лить на нас холодную воду, пытаться обвести вокруг пальца и вообще издеваться и унижать. Если специалистам по допросу удастся заставить кого-то из нас сболтнуть лишнее, его лишат летного свидетельства и отстранят от полетов. Из 50 человек, которые начали этот курс подготовки, лишь троим удалось пройти его, не попав в плен. К концу последнего дня испытания меня все-таки схватили, связали и кинули мордой в грязь.

Если бы началась война, нашей эскадрилье, скорее всего, пришлось бы биться в небе над Чехословакией. Поэтому нам раздали карты и деньги этой страны. К тому же нам должны были выдать личное оружие для самозащиты, если нас собьют. Но когда взорвалась обстановка в Венгрии, то все, чем мы располагали – это сигнальные ракетницы и малокалиберные пистолеты, чего категорически не хватало для ближнего боя. Пришлось действовать быстро, поэтому двое наших парней вскочили в самолет и помчались в Италию; там они на оружейном заводе Beretta накупили столько пистолетов, сколько уместилось в их самолет. Вернувшись, они разложили все оружие на длинном столе, и каждый из нас купил как минимум по три пистолета (да, нам пришлось покупать их за свои деньги) вместе с кобурой и патронами – так были раскуплены все восемь с половиной метров этого стола. В те времена у нас было не так уж много сложного снаряжения. Мы носили комбинезоны и высотно-компенсирующие костюмы плохо сочетаемых цветов, которые сидели на ногах как ковбойские чапсы [15] . Эти вещи достались нам по наследству со времен Второй мировой и Корейской войны. Пистолеты мы рассовывали куда попало, в том числе под мышки и в эти чапсы, не забывая о запасных патронах. После этого мы походили на персонажей голливудских фильмов, как будто выскочивших из комической сценки из жизни Дикого Запада.