Гроза над лагуной

Аннотация
Парня звали Женя Корнев (в школе его называли Юджин или Джин). Он был на год моложе Майка и жил в Габероне с шестилетнего возраста.

ГЛАВА 1 — Тише вы там! Майор Хор яростно выдохнул эту фразу в микрофон, прицепленный к пропотевшему воротнику пятнистой, видавшей виды куртки десантника. И черная тень каноэ, скользившего позади метрах в двадцати, словно споткнулась: ровный и ритмичный всплеск весел враз прекратился, было видно, как в ночной темноте с их лопастей скользила, голубовато фосфоресцируя, вода. Ночь была глухой и безлунной, и Майк еще раз порадовался этому. Конечно, побережье, перерезанное узкими заболоченными местами, охваченное скользкими переплетениями мангровых зарослей, не охранялось, но все же кому охота умирать от шальной пули перепуганного африканского полицейского, вздумавшего вдруг проявить бдительность. — Скоро? Хор нетерпеливо подтолкнул Майка плечом. — За мысом будут пальмы… — Ты точно знаешь? В возбужденном голосе майора слышалось сомнение. Майк усмехнулся. — Я здесь родился. Хор промолчал. Затем он оглянулся в темноту. — Раз, два, четыре, шесть… Все! — с удовлетворением сказал он и включил микрофон. — Говорит Пума. Приготовиться… Шесть вертких рыбачьих каноэ бесшумно двигались вслед за лодкой командира ударной группы майора Хора. Майк участвовал в операции в качестве его заместителя и, несмотря на молодость, имел звание капитана: во-первых, он был европейцем, во-вторых, англичанином, в-третьих, он родился в Богане и лучше всех знал место начавшейся операции. Получив в девятнадцать лет звание капитана, он начинал неплохо: остальные офицеры в тех же чинах были людьми гораздо более солидного возраста, уже повидавшими виды. Почти все они воевали и на Мадагаскаре, и в Алжире. Были среди них ветераны войны в Нигерии и Судане. Кое-кто сражался в Дофаре. Майк Браун очутился в учебном лагере португальских войск всего лишь три месяца назад. Ему было четырнадцать лет, когда власти Боганы национализировали огромные плантации каучуконоса-гевеи и какао, приносившие семейству Браунов миллионные доходы. Правда, за плантации Браунам была выплачена в виде компенсации кругленькая сумма. Отец Майка, Фред Браун, кроме того, успел заранее вложить капиталы в кое-какие надежные предприятия в соседней португальской колонии — словом, с голоду Браунам умирать не пришлось. Вся семья, включая миссис Браун, мать Майка, и двух его сестер, спокойно перебралась через границу и поселилась в главном городе колонии, где Фред Браун вскоре стал известным, уважаемым бизнесменом. Но, несмотря на то, что и климат, и условия жизни здесь были почти такие же, как в Габероне, столице Боганы, Майк чувствовал себя здесь чужим. Ему не хватало города его детства, пыльного и бестолкового, выросшего на берегу лагуны, на месте, где когда-то португальские купцы поджидали караваны рабов, прибывавшие из глубины диких и мрачных лесов Западной Африки. Майку не хватало диких зарослей и мангровых болот, в которых он привык охотиться, католической школы Святого Спасителя, где учились лишь белые дети да отпрыски очень богатых африканских семейств. Не хватало, наконец, старого, построенного еще в колониальном стиле дома на берегу лагуны, дома, где он родился и вырос. В новом городе у семейства Браунов дом был получше. В школе, а затем в колледже, где учился Майк, черных не было и в помине. Но когда друзья отца (а их и здесь у Брауна-старшего оказалось предостаточно) заводили разговор о Габероне, лицо Фреда Брауна темнело. В день, когда Майку исполнилось девятнадцать лет, отец пригласил его в свой кабинет и молча протянул ему местную газету — неряшливый листок с текстом на португальском и английском языках: редактор, полицейский сержант в отставке, судя по многочисленным ошибкам, не знал как следует ни того, ни другого. На первой полосе было отчеркнуто одно из объявлений. Некий Смит приглашал на хорошо оплачиваемую работу мужчин в возрасте до 50 лет, любящих приключения, не боящихся опасностей и (желательно) имеющих опыт военной службы. Майк и раньше видел это объявление. Контора мистера Смита (никто не знал подлинное имя плотного молчаливого человека неопределенного возраста, содержавшего оффис на одной из тихих улочек) вербовала людей для участия в различного рода «горячих» делах. Отец, высокий, сухой, резкий, шагал по плотному синтетическому ковру стального цвета. Густой ворс ковра глушил его твердые шаги. Он был в старой зеленой куртке с оттопырившимися погончиками и плотных брюках, заправленных в низкие сапоги. Старый Браун только что вернулся с охоты: вместе с несколькими белыми колонистами, тоже изгнанными из Боганы, ездил в саванну стрелять антилоп. Даже не переодевшись, не передохнув с дороги, он сразу же поднялся к себе в кабинет и потребовал Майка. — Ты знаешь, что это такое? — сказал он, кивнув на газету в руках сына. Его холодные серые глаза были прищурены, седая щетина, выросшая за время, проведенное в саванне, резко выделялась на желто-красной коже щек и подбородка. Майк любил отца и боялся его. С пяти лет отец брал его с собой на охоту. Он словно приучал сына к постоянным опасностям африканского буша, к обманчивой тишине зеленых рек, к миражу мангровых болот. Отец чувствовал там себя не хуже африканцев-проводников, хорошо читал следы, разбирался в повадках животных и птиц. Богана стала его второй родиной, и он никогда не вспоминал об Англии. Дома бывал редко: охота и плантации, плантации и охота занимали все его время. Но когда Майк бывал с отцом, он порой ловил на себе его взгляд: и в этом взгляде сквозь холод и равнодушие проскальзывало пристальное внимание. В день, когда Майк выиграл первый приз клуба «Стар» за стрельбу по движущимся мишеням, когда он, счастливый, радостный, шел на свое место с новым, только что врученным ему президентом клуба ружьем и взглянул в лицо отца, сидевшего в первом ряду почетных гостей, он увидел, что на бесстрастном, желтом от тропического загара и хинина, иссеченном глубокими резкими морщинами лице Фреда Брауна что-то дрогнуло. Впрочем, может быть, Майку это только показалось. И сейчас, когда отец указал на газету в руках Майка, Майк вспомнил о том мгновении. Отец был возбужден и взволнован: не в его обычаях было входить в кабинет в грязной охотничьей одежде. Да и с сыном он никогда не говорил таким тоном — неуверенным, почти извиняющимся. — Видит бог, — задумчиво произнес отец, — я сделал все, чтобы не впутывать тебя в эту историю. Но Крюгер прав… (Майк знал, что Генри Крюгер возглавлял «Союз белых Боганы» — всех тех, кто лишился в Богане плантаций и бежал в колонию к португальцам.) Мы должны действовать сейчас, если хотим вернуть то, что эти ублюдки отняли у нас. И наши дети должны быть в первых рядах борьбы за их же будущее. Майк удивленно пожал плечами. Он осмелился на этот жест — ведь сегодня отец впервые говорил с ним как со взрослым. Фред Браун прошелся по кабинету. Это была просторная комната с огромным столом-сейфом посередине. Стальные тумбы матово поблескивали, мягкий серый пластик на поверхности стола успокаивал глаза после яркого африканского солнца. Стенку напротив окна — высокого, от пола до потолка — занимал длинный и низкий бар. Над ним висела шкура зебры, две любимые винтовки отца с оптическими прицелами к «токинг драм» — «говорящий барабан» из Боганы. Отец не хранил свои охотничьи трофеи — он раздаривал их друзьям, хваставшимся потом в Европе подвигами в африканском буше. Для друзей он держал и бар: сам Браун-старший не курил и почти не пил, считая, что алкоголь и никотин убивают в нем охотника, расшатывают нервы и притупляют зрение. Майк, как и отец, не курил и не пил даже пива. Он был высок, крепок, ловок. И в школе Святого Спасителя в Габероне, потом в португальском колледже девушки откровенно засматривались на этого парня с удлиненным, открытым лицом, коротко остриженными мягкими каштановыми волосами и добрыми карими глазами с длинными женскими ресницами. Майк смущался и краснел. Но ни для кого в Габероне не было секретом, что ему нравилась Елена Мангакис — дочь Бэзила Мангакиса, грека с паспортом США, работавшего по направлению ЮНЕСКО советником при Мануэле Гвено, молодом министре экономики Республики Богана. Елена училась в школе Святого Спасителя и из однокашников выделяла сына советского журналиста, прожившего в Богане с перерывами уже лет десять. Парня звали Женя Корнев (в школе его называли Юджин или Джин). Он был на год моложе Майка и жил в Габероне с шестилетнего возраста. Его отец — рассеянный, рано располневший человек с близорукими добрыми глазами — пользовался в Богане уважением. Он написал об этой стране две книги и готовил третью. Майк втайне испытывал чувство ревности, когда видел Елену с Джином, но виду никогда не подавал: он считал, что настоящий мужчина не имеет права терять над собой контроль. И сейчас, когда отец словно оправдывался перед ним, Майк думал лишь о том, чтобы сдержаться, не расплакаться по-мальчишески, не кинуться к отцу и не сказать ему, что он, Майк, все сделает, все, что скажет отец, только не надо вот так, не надо оправдываться… отец не должен быть таким. Но лицо Майка было спокойно. И отец ходил по кабинету, опустив глаза, и его сапоги тонули в ворсе ковра, как во мху высохшего болота. — Поверь мне, иного пути нет, — говорил отец теперь уже подчеркнуто ровным голосом. — Насилие всегда претило мне. Но мы с тобой… (он взглянул сыну в лицо) сами стали жертвами насилия. Мои плантации создавались годами. Для них вырубались джунгли, проводились отводные каналы. Я научил этих черных ухаживать за гевеей. Я! Фред Браун остановился. Он был бледен от ярости. Таким Майк тоже видел его впервые. — Там, на охоте, — продолжал отец, — эти болтуны вроде Крюгера посмели меня упрекнуть в бездеятельности. Им мало тех тысяч, которые я вложил в… Он внезапно осекся, затем глубоко вздохнул. Глаза его потеплели, тяжелая рука легла на плечо Майка. — Ты должен быть там, сынок. Португальцам не хватает преданных людей, солдаты — сброд, а наемники… — Он махнул рукой. — И «Союз» решил, чтобы наша молодежь тоже взяла оружие. Вам пора взрослеть, В конце концов, это борьба за жизнь. Дарвин прав — побеждает и выживает сильнейший. Впрочем… Браун-старший помолчал, словно раздумывая над чем-то. Затем продолжал твердым голосом: — Ты поступишь в подчинение к майору Хору. Я велел ему позаботиться о тебе. Сколько времени прошло с момента этого разговора? Всего лишь несколько недель? Или, может быть, целая вечность? Португальцы умели обучать «командосов» — инструкторы из стран НАТО знали свое дело. И вот первая группа десантников, начиная операцию «Сарыч», шла к предместью Габерона, столицы Боганы, города, в котором Майк родился и вырос. ГЛАВА 2 Майк с детства увлекался моторными лодками. Желтая лагуна была для этого идеальным водоемом, и Майк уверенно мог пройти по ней в любую погоду, даже ночью. Неясные тени на берегу говорили ему больше, чем маяки, легчайшее движение воздуха подсказывало путь в темноте по изгибам лагуны, от которой поднимались тяжелые, душные испарения. Течение здесь постоянно менялось — то в одну сторону, то в противоположную — в зависимости от прилива и отлива. Порой оно было таким сильным, что даже легкие, узкие африканские каноэ с трудом могли идти против него. Песок засыпал фарватер, и каждое утро африканцы-смотрители сновали по лагуне, отмечая длинными шестами, воткнутыми в дно, путь для небольших катеров, таскавших плоскодонные баржи. Для каноэ же было не страшно любое мелководье. Именно поэтому были забракованы десантные моторные лодки, предложенные было для операции губернатором колонии генералом Спинолой, выделившим в распоряжение десантников два фрегата и четыре корабля береговой охраны. Конечно, каноэ были более хрупкими, мотор на них не поставишь, но зато они были легки и бесшумны. В группе майора Хора было лишь двое белых — он сам да Майк. Солдаты же были африканцами, больше половины из них — боганийцы. Все они знали, что Майк родился в Богане. Некоторые даже говорили, что помнят его — в конце концов, в Габероне было не так-то уж много белых! Частенько вечерами, когда в офицерском клубе становилось чересчур шумно и густой табачный дым, смешанный с парами алкоголя, ел глаза, Майк любил бродить по лагерю. В густой вечерней тишине гулко тарахтел дизельный движок, снабжавший электроэнергией штаб, офицерский клуб и двухэтажное здание, где жили белые наемники. Черные солдаты жили в обычных хижинах, беспорядочно разбросанных по территории лагеря — куску буша, кое-как огороженному проволочной сеткой. Хижины строились самими наемниками: каркас, плетенный из прутьев, обмазывался латеритом, сверху нахлобучивался конус тростниковой крыши. Внутри несколько циновок из рафии да пустые консервные банки с аккуратно закругленными краями. Кое у кого были самодельные деревянные чемоданы с маленькими, но хитрыми висячими замочками, изготовленными местными кузнецами. По вечерам уставшие после учений солдаты сидели около своих хижин на корточках или скрестив босые ноги на грязных циновках, лениво играли в измочаленные карты или пели грустные, монотонные песни, закрыв глаза и раскачиваясь. Рядом с каждым стояла тщательно вымытая эмалированная миска, разрисованная цветами — красными или желтыми. Чадили жаровни, и горластые толстые мамми — торговки — время от времени неторопливо помахивали ярко раскрашенными тростниковыми веерами над багровым мерцанием углей, на которых в чаду жарились куски переперченного мяса или птицы. Солдатской столовой в лагере не было, и пронырливые, разбитные мамми были здесь желанными гостями: часовые, скучавшие у проходов в колючей проволоке, которой был обнесен лагерь, пропускали их сюда беспрепятственно, а офицеры давно уже махнули рукой на то, что по лагерю бродят посторонние. Многие солдаты обзавелись семьями, кое-кто держал по две-три козы. Майк иногда присаживался у какой-нибудь чадящей жаровни, и его всегда с удовольствием угощали печенной на углях козлятиной, мясом со жгучим соусом из красного перца, иногда кислым пальмовым вином. Размякнув после сытной еды, солдаты рассказывали о себе. В лагерь наемников, готовящихся к высадке в Богану, вели пути многочисленные и разные. Были здесь и оказавшиеся на мели бедолаги безработные, прошедшие в поисках счастья всю Западную Африку и спавшие на тротуарах всех западноафриканских столиц. Иногда им удавалось на какое-то время закрепиться на одном месте — получить работу, скопить немного денег и начать мелкую торговлю. Но местные жители, недовольные конкуренцией пришельцев, изгоняли их, в конце концов, с помощью властей, охотно делавших это ради укрепления собственной популярности. Такие считались людьми бывалыми. Они быстро примечали, где что плохо лежит, и частенько дезертировали, прихватив казенные вещички — от одеял до ящиков с мылом: мечты о собственных лавочках не оставляли их никогда. Были в лагере и матерые уголовники, бежавшие из Боганы, грабители и лесные разбойники, чьи лихие банды взимали на ночных дорогах дань с покорных, примирившихся с неизбежным злом торговцев, но были разгромлены новыми властями. Такие вели долгие и завистливые разговоры со вздохами и унылыми паузами о тех, кто удачно и быстро разбогател. Они спорили о том, как скорее и легче достичь богатства любыми средствами, а потом зажить в свое удовольствие, ничего не делая и наслаждаясь всеми запретными плодами цивилизации белых, принесенной из-за океана и расцветшей уродливым цветком на почве, возделанной колонизаторами. Интересно было слушать и разговоры другой категории обитателей лагеря. Это были обозленные на весь мир честолюбцы, которых называли «идейными противниками режима». Недоучившиеся студенты с амбицией премьер-министра. Самолюбивые и заносчивые клерки, видевшие себя «отцами нации» и ради этого готовые служить кому угодно. Разгульные сынки владельцев магазинов, конфликтующих с властями Боганы из-за ограничений, введенных на импорт товаров, которыми торговали их расчетливые папаши. Были здесь и сторонники политиканов, недурно живших при колонизаторах и оказавшихся не у дел после провозглашения независимости. Для этих вопрос свержения радикального правительства Боганы был вопросом жизни: в случае удачи они вновь вернулись бы в оффисы с кондиционированным климатом и оказались бы при каком-нибудь министерстве, из которого выжали бы все и для себя лично, и во славу и процветание своей многочисленной родни. Такие рвались в Богану. Они старательно учились обращению с оружием, и белые офицеры-наемники доверяли им больше других. Майк вспомнил о них, когда сержант по имени Аде, сидевший на носу каноэ, вдруг обернулся: — Мистер Майк… — Ну? — Здесь… Я чую… Португальцы не утруждали себя проверкой черных солдат. По их мнению, черные были просто не способны на какие-нибудь авантюры, требующие долгого обдумывания, а уж на борьбу во имя политических принципов — • тем более. Но об Аде было известно, что он служил телохранителем одного из погибших в автомобильной катастрофе политиканов, бежавшего из Боганы к португальцам. Этого было более чем достаточно. Сейчас голос Аде был хрипловат от волнения: он давно уже не бывал в родных краях. — Я из здешней деревни, на другом берегу лагуны. А здесь брали песок… Да, Майк тоже узнал это место. Он помнил его: здесь, на самом мысу, у рухнувшей в воду старой пальмы, стоя по пояс в воде, африканцы наполняли тяжелым серым песком большие корзины, сваливали их в неуклюжие лодки, опрокидывали — и так до тех пор, пока лодки не оседали в воду почти по самые края бортов. Потом лодки тащились к берегу, и опять наполнялись корзины, на этот раз шла разгрузка. Вода стекала сквозь прутья, мускулистые тела двигались ритмично, уверенно. На берегу росли горы песка, солнце сушило его на глазах: из серого он превращался в желтый, затем в белый. Толстяк в пышной национальной одежде — широкополой длинной рубахе с просторными, закидываемыми за плечи рукавами — считал корзины и делал отметки в клеенчатой тетради. Время от времени на берегу появлялись грузовики. С них соскакивали грузчики с лопатами — такие же ловкие и мускулистые, как и собиратели песка, толстяк указывал им гору посуше, и она быстро исчезала в кузове. Грузчики лезли в кузов, усаживались на песок, и машина, тяжело урча, уходила в город. В последние годы Габерон лихорадочно строился, и песка нужно было немало. Вечером собиратели песка иногда оставались на берегу. И тогда далеко вокруг чувствовался тошнотворный запах пальмового масла, на котором они готовили себе ужин. Майк приходил сюда ловить рыбу: вечерами здесь было тихо, и на улов везло, а к запаху пальмового масла можно довольно быстро привыкнуть. Аде был прав. Майк глубоко втянул воздух: так и есть, пахло пальмовым маслом. Значит, здесь высаживаться нельзя. А ведь отсюда метров четыреста до дороги, где их должен был ожидать полицейский грузовик, чтобы доставить десантников к полицейской казарме — старому бараку милях в пяти от берега. В задачу группы Хора входил бесшумный и быстрый захват здания. Это обеспечит безопасную высадку других групп. Майк всмотрелся в темноту: так и есть, на берегу было видно слабое мерцание догоравшего костра. — У них собаки, — прошептал Аде. Собак он не мог видеть, но Майк знал, что габеронцы держат часто сразу по нескольку низкорослых желтых и черных дворняжек, которые иногда идут в пищу. — На середину лагуны, — решительно сказал Майк. Хор удивленно вскинул глаза. — Сбились с пути? — Там, где мы хотели высадиться, — люди… — Черные? — презрительно спросил Хор. Майка от его тона слегка покоробило. — И черные и белые кричат одинаково, — спокойно ответил он. Каноэ бесшумно и быстро шли по течению. Был прилив, и океан наступал на лагуну. Мыс с пальмами остался позади. Здесь Майк обычно клал румпель своей моторки налево, а там… Да, там были огни одного из домов Фреда Брауна. Его арендовал Мангакис, и Майк там часто бывал… почти каждый раз встречаясь с Джином Корневым. Джин был на год моложе Майка. Проучившись в школе Святого Спасителя, он уехал в Союз (так говорили Корневы о России), но приезжал к отцу каждый год на каникулы и жил в Габероне по три-четыре месяца. Отец заставлял его ходить в это время в школу, чтобы не забыть английский язык, и парень страшно злился. Но на следующий год он приезжал опять, иногда с матерью. Она обычно жила в Москве, где надо же было кому-нибудь присматривать за подростком! «Интересно, где же Корневы сейчас? — подумалось Майку. — Ведь у Джина каникулы». Огоньки на берегу увеличивались, приближались. Берег здесь был пологий и твердый, до шоссе — рукой подать. Вспомнив об этом, Майк даже удивился: как это он раньше не додумался — идеальное место для высадки! — Держать на огни! — приказал он. — Отлично, сынок! Твердость его голоса понравилась Хору. Каноэ резко свернули к берегу — туда, где Майку было знакомо каждое дерево в саду двухэтажной белой виллы, все комнаты которой были сейчас ярко освещены. Бэзил Мангакис только что сделал коктейль — свой любимый, «Эль президенте», и принес его в сад Корневу. Передав стакан гостю, он уселся в легкое кресло, плетенное из разноцветных пластиковых шнуров, и с наслаждением вытянул ноги. Он был среднего роста, широкоплеч и, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, узок в поясе. Коричневая трикотажная рубаха, распахнутая на груди, обтягивала мускулистый торс атлета. Густая шевелюра увеличивала и без того крупную голову. Из-под широких бровей пронзительно смотрели черные, как антрацит, глаза. — Что же вы льете сюда? — спросил Корнев, отхлебнув из низкого и широкого розоватого стаканчика, протянутого ему Мангакисом. — Ром, лимонный сок, сахар и лед. Круглолицый, пожалуй, излишне полноватый Корнев хитро улыбнулся. — Э-э, нет, — погрозил он со смехом хозяину дома. — Вы что-то скрываете. Я знаю «Эль президенте». Но откуда у него этакая… я бы сказал… свежесть? — Ладно, так уж и быть! Мангакис с наслаждением отхлебнул из стакана, шутливо вздохнул. — Пользуйтесь моим открытием… Я добавляю сюда несколько капель болгарской «мастики», что-то вроде водки с запахом капель датского короля. Мне тут знакомый из болгарского торгпредства подарил несколько бутылок, вот я и экспериментировал. Он подмигнул. — Хорошо все-таки быть международным чиновником. В вашем посольстве меня угощают водкой. Французы предлагают отличное вино… — А что англичане? Грек помрачнел. — Вы спрашиваете это лишь затем, чтобы еще раз услышать о моей любви… (он выделил голосом последнее слово) к этим носителям демократии? Корнев почувствовал себя неловко. — Извините, Никос. Мангакис поспешил сменить тему: — Вы мне лучше скажите, когда появится мой дорогой шеф мистер Гвено? Откровенно говоря, блестящий молодой человек. Отличный экономист, умница, а вот кое-какие африканские черточки ему все-таки мешают, например неточность. При свете, падавшем с веранды в сад, Корнев задумчиво смотрел на Мангакиса. Кто он, этот непонятный человек? Его лоб исполосован глубокими морщинами. Левая щека обезображена бело-розовым, не поддающимся загару рубцом. Подбородок тяжелый, квадратный, решительный. В черных блестящих глазах глубокая грусть, сменяющаяся напряженной настороженностью. Они знакомы уже много лет, но что он, Корнев, в сущности, знает о Мангакисе? Советник словно прочел мысли Корнева. — Все наблюдаете, — сказал он и непонятно почему вздохнул, отвернулся, забарабанил пальцами по своему стакану. Неожиданно он обернулся и глянул прямо в лицо гостя: — Скажите… вы верите в предчувствия? Лицо его было напряженно-внимательным. — Я верю в телепатию, — отшутился Корнев. Грек не принял шутки. — Нет, — покачал он головой. — А я… не то чтобы верю в предчувствия… — он улыбнулся беззащитной и грустной улыбкой, — но вот уже несколько дней, как мне почему-то очень тревожно. Корнев прищурился. — Это потому, что газеты и радио уже много недель твердят о предстоящем вторжении? — Нет! Советник резко отодвинулся. — Они не посмеют! — Почему же? — спокойно продолжал Корнев. — Правительство Боганы зашло, по их мнению, достаточно далеко. Монополиям здесь уже не развернуться. Собственность иностранцев практически национализирована. Земельная реформа идет полным ходом. И если этот процесс не остановить… — Вы с ума сошли! — почти выкрикнул Мангакис. — Ведь это только эксперимент! — Вот те, кто готовит вторжение, и не желают продолжения этого эксперимента, — жестко отрезал Корнев. — Кроме того, если для вас лично это эксперимент, то для боганийцев это выбор будущего. — Ладно… Мангакис махнул рукой. Он был взволнован, лицо его напряглось. — В конце концов, сейчас уже не время «дипломатии канонерок». Вторгнуться в независимую страну, чтобы свергнуть правительство, это уж слишком. — И тем не менее вы не хуже меня знаете, что всего в каких-нибудь ста пятидесяти милях отсюда португальцы обучают наемников. Мангакис неожиданно усмехнулся. — Знаете что, Николае? — сказал он с грустной улыбкой. — А я ведь думал, что здесь, в Африке, я в общем-то найду то, что искал много лет, — покой. Покой, интересную работу. Буду воспитывать дочь и ловить рыбу. И никакой политики. Быть вне лагерей — не бороться, а просто жить — без побед, но зато и без поражений. Корнев промолчал. Он тянул коктейль и смотрел в небо. Луны не было, и звезды казались особенно яркими. С океана время от времени набегал прохладный, пахнущий прелыми водорослями ветерок и шелестел в невидимых гривах высоких королевских пальм, гладкими серыми колоннами стоящих в саду. Корнев перевел взгляд в глубину сада по направлению к лагуне. Там, облокотясь на белый камень парапет, лицом к лагуне, стояли юноша и девушка — Евгений и Елена. — Не люблю, когда опаздывают. Даже министры! — проворчал хозяин дома. Корнев взглянул на часы. — Скорее всего он в штабе «борцов за свободу». Мистер Кэндал разыскивал его по всему городу, звонил даже мне. Мангакис помрачнел. — Ох, как не нравятся мне эти срочные встречи с Кэндалом. Он встал, расправил плечи, сделал несколько шагов по саду, затем резко обернулся. — Кстати, почему вы упорно называете Кэндала «мистером», а не товарищем? Ведь он не скрывает, что он марксист, а его «борцы за свободу» собираются после изгнания португальцев строить «новое общество»? — А вам это не нравится? Грек внимательно посмотрел на него и отвернулся. Он молча смотрел в темноту, в сторону лагуны. — Завидуете? Корнев чуть заметно кивнул на расплывчатые силуэты Елены и Евгения. — Я? Мангакис пожал плечами, сел в заскрипевшее кресло и откинулся на его пружинистую спинку. И опять при свете, падавшем с веранды, Корнев заметил на лице отца Елены грустную улыбку. И вдруг тот заговорил — медленно, словно в раздумье: — А вы никогда не ощущали той пустоты в душе, когда страсти не остается, когда все проходит — и любовь, и ревность, и когда воспоминания становятся мучительными? Корнев удивленно посмотрел на Мангакиса. Потом непроизвольно поднес к лицу левую ладонь, стиснул большим и указательным пальцами переносицу, провел их снизу вверх, сдвигая тяжелые очки на лоб, надавил пальцами в уголки глаз и зажмурился. В мозгу вспыхнули желтые молнии, глаза пронзило болью… Корнев всегда делал так, снимая усталость глаз: это была спасительная привычка, Африка все-таки давала себя знать. — У вас, наверное, есть что вспомнить? — осторожно спросил он. Мангакис понял и мягко улыбнулся. — Разве я похож на героя-любовника? Он кивнул в сторону лагуны, где Елена и Евгении о чем-то оживленно разговаривали. — Ее мать тоже звали Еленой. Корнев удивленно вскинул голову — Мангакис никогда раньше не говорил о своей жене. — Она… жива? — Жива, — просто ответил Мангакис. — Живет в Штатах, вышла замуж за преуспевающего врача. — Он поднес к губам стакан. — Когда во время отпуска мы бываем в Штатах, дочь встречается с нею. Корпев задумчиво смотрел прямо перед собою. — Вы никогда не рассказывали мне о, матери Елены… Она красива? — Для меня — да. Вам может показаться странным, но мы увидели друг друга — я говорю «увидели» по-настоящему, как мужчина и женщина могут увидеть друг друга, — во время отступления. Это было в сорок девятом. Мы проиграли гражданскую войну. Моя бригада была выбита из гор и отходила к морю. Елена присоединилась к нам с остатками одного небольшого отряда, тоже отходившего, к побережью. Она прекрасно стреляла из пулемета и тащила его на себе, никому не доверяя: высокая, тоненькая, волосы как у мальчишки. Пилотку она потеряла, но куртка и брюки на ней были такими, будто она их только что отгладила. Последний бой мы дали почти у самой кромки воды. За нами было море, море и баркасы, которые пригнали для нас местные рыбаки. С нами были раненые, женщины и дети. Я приказал спасать в первую очередь их. Остальные залегли за камнями. Фашисты знали, что нам никуда уже не уйти и мы будем драться до последнего. Они сидели и ждали, пока не подвезли минометы. Когда взорвалась первая мина, я увидел Елену. Она поднялась и пошла с гранатами вверх, по склону горы, прямо на фашистов. И мы все пошли за ней. Это было безумие, и я вдруг понял, что все эти дни, пока мы, оборванные, грязные, усталые, отступали к морю, Елена была дорога мне. Она была тогда такой же, как наша дочь сейчас, — высокой и очень тонкой. А потом… потом я очнулся у рыбаков. Меня, контуженного, Елена притащила в рыбачью деревню. Там нас долго скрывали под ворохом старых сетей. Потом мы переправились на Кипр, с Кипра на Мальту. Обвенчались мы в Ливии. Родители выслали мне денег на дорогу, и мы уехали в Штаты к моим родственникам. Он вздохнул и замолчал. — Значит, вы сражались в Греции, — с уважением заметил Корнев. — Нет, нет! — заторопился Мангакис. — Я не был коммунистом. Но когда в 1936 году в Греции пришел к власти фашистский режим Метаксаса, я вместе с коллегами-студентами пытался бороться против него. Родители отправили меня доучиваться в Англию. Там я получил диплом экономиста. И буквально влюбился в эту страну: после фашистского террора Англия стала для меня идеалом законности и демократии. В Грецию я вернулся в 1941 году — с английскими «командосами». Мы боролись уже против немецких фашистов. Потом, в сентябре 1941-го, был создан ЭАМ — национально-освободительный фронт Греции. Партизаны объединились в армию освобождения — ЭЛАС. У меня была военная подготовка, полученная в Англии. Англичане способствовали моей карьере в ЭЛАС: я стал командиром бригады. Но когда в октябре 1944 года ЭЛАС освободила почти всю Грецию, англичане высадили на нашей земле войска и вместе с греческими фашистами ударили по нашим отрядам. Английская разведка, видимо, считала меня своим человеком: я должен был со своей бригадой по их приказу в нужный момент неожиданно ударить по ЭЛАС. Мангакис усмехнулся. — А я дрался против фашистов и англичан. И должен сказать — дрался упорно. — Я помню, в те дни все наши газеты были забиты сообщениями из Греции, — задумчиво сказал Корнев. — Я учился в университете и писал стихи о гражданской войне в Греции. — А мне тогда было тридцать пять. И стихов я уже не писал. В Штатах родственники помогли мне устроиться на преподавательскую работу. Пришлось, правда, сменить имя — ведь я был «красным». — Собственно, без помощи американцев фашисты вряд ли бы победили. Мангакис покачал головой. — Я дал себе слово забыть о том, что было. Прошлое для меня умерло вместе с моим прежним именем. Голос его был запальчив, он словно продолжал какой-то давний спор. И Корнева вдруг осенило. — Из-за этого вы и разошлись с женой? Мангакис резко отшатнулся. — Нет, просто наша любовь умерла. — Я много читал об одной американке греческого происхождения… очень активной участнице борьбы за гражданские права в США. Но фамилия ее не греческая… — Это мать Елены. И хватит об этом! Мангакис встал. — Кстати, в России, по-моему, гостей принято кормить не только разговорами, — сказал он. — Или вы решили все-таки дожидаться министра? — Пошли! Корнев, несмотря на полноту, легко вскочил на ноги. — Елена! Евгений! — крикнул он в глубь сада и обернулся к хозяину дома: — Сорок два года и восемнадцать. Евгений относится ко мне скорее как к старшему товарищу, а не как к отцу. Не знаю, хорошо ли это… Мангакис усмехнулся. — А Елене нравится, когда где-нибудь в театре или в ресторане я ухаживаю за ней, как влюбленный старый селадон. Оба рассмеялись. Молодые люди подошли к дому. — А вот вы им завидуете! — тихо сказал советник, взглянув на молодых людей, и Корнев молча кивнул. Сейчас он смотрел на сына, этого высокого крепыша, словно бы со стороны. За последние два-три года Евгений неожиданно перерос и отца и мать. И Корневу с трудом верилось, что тринадцать лет назад он, двадцатидевятилетний корреспондент центральной московской газеты, приехал в далекую и малоизвестную страну, только что ставшую независимой, с пятилетним малышом, который с удовольствием повторял за матерью стихи: «Африка ужасна, да, да, да! Африка опасна, да, да, да!» И оба смеялись. С отцом мальчик не боялся ни горилл, ни злых крокодилов, но на всякий случай взял с собою в Африку свой пистолет — пистонный, самый любимый. Потом его привели в школу Святого Спасителя и представили миссис Робсон — сухой и очень строгой англичанке. Она лишь посмотрела на своего будущего ученика сквозь большие очки, и малыш испуганно затих. Через полгода Евгений уже довольно сносно говорил по-английски. Он учился в Габероне до девяти лет. Программу первых двух классов осилил с помощью отца и, приехав в Москву, поступил сразу в третий класс школы, где преподавание велось на английском языке. Но чтобы мальчик свой английский совершенствовал, было решено отправлять его на каникулы к отцу, в Богану. Первые два года Евгений жил под присмотром бабушки. Ему не нравился московский климат — особенно осень, когда холодные дожди вдруг начинали день за днем поливать землю, а деревья обнажались, их черные ветви тянулись к небу, как чьи-то изломанные руки. Зимой было чуть получше, но мальчик все же скучал по вечной зелени, по теплой желтой лагуне. Родители присылали ему яркие марки, черных божков, фотографии. Приходили от них интересные письма: отец писал о небольших и веселых приключениях, об удивительных встречах в африканском буше. Он был знаком с местными охотниками и колдунами, вождями племен и сказителями. И Мальчик читал его письма, словно увлекательнейшие рассказы. Часто в конверте оказывался и листок с русскими предложениями, написанными на английский лад: прямые, без наклона буквы, подлежащее непременно перед сказуемым. Это писала Елена — с нею мальчик подружился буквально с первого же дня учебы в школе Святого Спасителя: миссис Робсон считала, что такая дружба поможет ему скорее научиться говорить по-английски. На третий год бабушка заболела. Маме пришлось срочно вернуться в Москву. Мальчик часто слышал, как она говорила бабушке, что ей надоело сидеть в Богане без дела, терять стаж и знания архитектора. Она осталась в Москве. С тех пор и пошло: мать договаривалась, чтобы Евгения отпускали из школы еще в апреле. Его сажали в самолет, и через несколько часов в аэропорту Габерона его встречал отец. В октябре же они возвращались в Москву вместе: отец любил осень и старался захватить хоть немножко зимы. Он не любил жаркую влажность боганского климата. ГЛАВА 3 Каноэ одно за другим с легким шорохом уткнулись в песок. Майор Хор выпрыгнул первым. Десантники знали, что делать: их было почти три десятка, прекрасно вооруженных, хорошо обученных. Трое осталось у лодок, остальные быстро рассыпались цепью по берегу — под самым парапетом, отделявшим территорию виллы от лагуны. — Знаешь это место, сынок? — спросил Хор Майка. Они лежали рядом, с автоматами наизготовку, и Хор собирался передать на десантные суда, что высадка началась. — Это один из домов моего отца, — тихо сказал Майк. — Ого! Майор Хор посмотрел на него с любопытством. — А кто же здесь живет? — Не знаю, раньше жили мои друзья, а теперь… — Во всяком случае, постараемся, чтобы собственность твоего батюшки не пострадала, — деловито заметил майор. И опять что-то покоробило Майка в тоне майора. Этот немец (в лагере говорили, что майор немец и воевал в России) чем-то определенно ему не нравился. — Эй, кто там? Ко мне! — чуть слышно приказал майор в темноту. Послышался шорох, скрип песка. К ним подполз один из десантников. — Слушаю, сэр! Это был Аде. — Разведай, что в доме, да поосторожней. Передай остальным — оцепить виллу и ждать сигнала. — Слушаю, сэр! Даже растянувшись на песке, Аде попытался было козырнуть и щелкнуть каблуками. Майору это нравилось. Он и в лагере отмечал Аде за его исполнительность и старание. Именно по представлению Хора Аде получил нашивки сержанта колониальных частей португальской армии. Вернулся он минут через десять. Ему удалось подслушать разговор сторожей. В доме живут белые. Сейчас садятся ужинать, но ожидают, что приедет Мануэль Гвено. — Министр? — обрадованно удивился Хор. Майк подтвердил: да, министр экономики. Хор даже потер руки от удовольствия и зябко передернулся. В редкие минуты, когда он волновался, его вдруг охватывал озноб — это осталось на память о снегах России. — Отлично! Крупная птица попадет нам в руки! Он слегка толкнул Майка в бок. — Кстати, именно благодаря его стараниям ваш батюшка лишился плантаций в эхом райском уголке. Мануэль Гвено. Кулаки Майка сжались. Отец часто произносил это имя со сдержанной ненавистью. И Майку этот человек представлялся гориллообразным животным с тяжелыми руками, низким лбом и тупым взглядом. Майк не знал, что он сделал бы с Гвено, если бы встретил его. Убил бы? Пожалуй, нет. Майк убивал в своей жизни, но только животных. Да и отец вряд ли одобрил бы его. Нет, пусть черной работой занимаются черные, такие, как Аде. Это Майк усвоил твердо. Хор обернулся к Майку. — Дай бог, чтобы нам и дальше так везло, сынок! Везло? Майк промолчал, но на душе у него вдруг стало нелегко: а что, если Мангакисы живут здесь и сейчас? Нет, этого не должно быть. Ему стало страшно за то, что может произойти на этой вилле, окруженной со всех сторон головорезами Хора. Он пытался представить, как может выглядеть Елена сейчас Ведь тогда, пять лет назад, он был по-мальчишески влюблен в нее и из-за этого временами ненавидел своего друга Джина, которого вся школа считала избранником Елены Мангакис. Она была длинношеей, нескладной, голенастой девчонкой с коротко стриженными — под мальчишку — волосами. Колени были вечно сбиты, распахнутый ворот ковбойки, верхних пуговиц у которой, как правило, не хватало, позволял видеть торчащие ключицы. Хозяйство Мангакисов вела толстая и добродушная африканка — «мама Иду», как звала ее Елена. Мама Иду давно уже отчаялась добиться от Елены, чтобы та вела себя, как полагается вести «белой леди». И лишь одно средство могло заставить девочку сидеть спокойно — рассказы мамы Иду о колдовских обрядах джу-джу, о тайном обществе Леопарда, наводящего на всех по ночам ужас. Иду рассказывала о боге Тандо, покровителе страны, который в старые времена превращался в мальчика и давал врагам захватить себя в плен. Потом, оказавшись на чужбине, он опустошал страну врагов ужасными болезнями. Шепотом повествовала мама Иду об очень толстой и злой Катарвири, жене доброго Тандо. Катарвири — покровительница крокодилов, злой дух воды. Имя ее стараются не произносить, а если говорят о ней, то зовут Матерью Воды, «мамми Уота». Большие серые глаза Елены становились еще больше, она хмурилась, слушая рассказы мамы Иду. Губы ее сжимались, и ноздри прямого, прямо-таки классической формы носика трепетали от возбуждения. Да и что скрывать, рассказы мамы Иду захватывали и мальчишек — Майка и Евгения. Майк про себя усмехнулся: многие из десантников перед началом операции приносили жертвы Катарвири, прося простить их за вторжение в тишину ночной лагуны. — Говорит Пума, говорит Пума! — бормотал Хор в микрофон. — Сарыч слушает, Сарыч слушает, — услышал Майк в своем наушнике: у него была дублирующая радиосистема. — Занимаем виллу примерно в трех милях от намеченного ранее места высадки. Группа «Эй» очистит берег. Группа «Би» пойдет на встречу с группой «Зэт»… Майк знал, что в группу «Зэт» входили люди из антиправительственной организации, созданной португальскими агентами в самом Габероне: они-то и должны были захватить полицейский грузовик. — На вилле ожидают Мануэля Гвено. Считаю возможным оставить здесь засаду для его захвата. В остальном действуем по плану. Хор дождался согласия Сарыча, выключил микрофон. — Вперед! — сказал он и встал во весь рост, легко подбежал к парапету, ловко перемахнул через него. Майк проделал то же самое. Пятнистые фигуры наемников неслышно возникали над парапетом и падали в сад. Здесь было все, как пять лет назад. Те же клумбы, засаженные каннами — белыми, розовыми, красными, тигровыми. Старые качели с выгоревшим тентом. Королевские пальмы заметно подросли, а бананы все сведены. С бананами была целая история — их посадил по незнанию Мангакис. Обычно европейцы здесь с бананами боролись: стоило в саду появиться одному, как буквально во всех уголках из-под земли вдруг начинали пробиваться толстые зеленые стрелы. Корни расползались по всему саду, и банановые стволы росли не по дням, а по часам. Считалось, что бананы способствуют появлению москитов. Городские власти Габерона даже приняли решение уничтожить все бананы в черте города. Однако Фред Браун, увидев банан, посаженный Мангакисом, ничего не сказал своему арендатору. И лишь садовник, присланный им позже, объяснил, в чем дело. Но было уже поздно: война с зелеными стрелами, выскакивающими из-под земли в самых неожиданных местах, заняла не один год. Пригибаясь и держа автомат наготове, Хор подбежал к веранде и остановился. Отсюда сквозь распахнутые стеклянные двери был виден просторный холл, разделенный решетчатой перегородкой, как в большинстве «европейских» домов Габерона, на две половины — гостиную и столовую. В гостиной, несмотря на жару, в высоком камине, отделанном мрамором, потрескивало пламя. За столом, уставленным блюдами, сидели четверо. Пятый стул — напротив хозяйского, во главе стола, — был пуст. У Майка внутри словно все оборвалось. Он узнал четверых, хотя из всех четверых нисколько не изменился только лишь Мангакис. Корнев-старший заметно пополнел. Лицо у него было усталое, под глазами тяжелые мешки. Джин превратился в плечистого крепыша. Он коротко стригся, и это делало его лицо подчеркнуто открытым. Ворот белой рубашки был распахнут. Джин что-то весело говорил Елене, и та смотрела на него с мягкой улыбкой. Майк вдруг почувствовал ревность — точно так же, как пять лет назад, когда он, нескладный, неуклюжий подросток, стискивал кулаки, глядя, как Джин и Елена вместе выходили из школы и шли к машинам, ожидавшим их с шоферами отцов у входа в школьный компаунд. Он даже испытывал какое-то злорадство, когда видел, как шофер Мангакиса, маленький, юркий Шува, почтительно сняв свою высокую, придающую ему рост фуражку перед Еленой, решительно забирал из рук Джина портфель девочки. Шува тоже тайно ревновал юную «мисс» к ее школьному товарищу. Майк смотрел на Елену, узнавая и не узнавая ее. Она по-прежнему стриглась под мальчика: аккуратные светлые волосы были по-мальчишески зачесаны назад, угловатое лицо с маленьким и узким подбородком светилось удивительной чистотой. Губы, свежие, чуть полноватые, были слегка открыты. Большие серые глаза спокойны и уверенны: это была красивая молодая женщина, сознающая свою красоту. Она улыбалась, слушая слова Корнева-младшего, и Майк видел ее ровные, влажно поблескивающие зубы. О чем шла речь, слышно не было. Лопасти фена — огромного вентилятора — гудели под потолком, заглушая шедший за столом негромкий разговор. Хор и Майк задержались у входа на веранду всего на несколько секунд, но Майку они показались вечностью. Елена… Теплая волна нежности вдруг поднялась в его груди, и он забыл, зачем он здесь, забыл, что на нем нелепая пестрая куртка и тяжелые солдатские башмаки, что в руках у него автомат «узи», а на брезентовом поясе граната. А девушка, как завороженная, слушала Евгения. Каждый год, когда он приезжал сюда, в Габерон, она заставляла его часами рассказывать о Москве, о Советском Союзе, о друзьях, о Московском метро, о том, что едят люди в России, как одеваются. Отец иногда говорил с нею о России. Обычно разговор об этой стране начинался случайно — и всегда после разговора об их родине — Греции. В школе любимым поэтом миссис Робсон был Байрон, и, когда она читала стихи мятежного лорда, она всегда смотрела на Елену. — Он погиб в Греции и за Грецию, — любила повторять директриса, гордо вскидывая строгое, тщательно ухоженное лицо. Елена как-то еще в начальных классах рассказала об этом отцу. Он нахмурился, некоторое время молчал, потом вздохнул: — Да, Байрон погиб за нашу свободу. Зато в сорок четвертом англичане… Он оборвал фразу и ласково потрепал волосы дочери: — Тебе незачем об этом думать. Слушай лучше о «мамми Уота» — Катарвири… Потом Елена, уже повзрослев, поняла, что отец ненавидит Англию. Она не спрашивала почему. Даже мать — красивая, экспансивная женщина, с которой Елена иногда встречалась, приезжая с отцом в отпуск в Штаты, — не говорила о прошлом. Мать была всегда очень занята: то она собирала какие-то подписи, то ее нынешнему супругу, толстяку в золотых очках, приходилось выручать ее из полицейского участка, где она оказывалась с участниками антивоенной демонстрации. Однажды она чуть было не утащила Елену на митинг против войны во Вьетнаме. Отец подоспел вовремя — Елена осталась с ним. В другой раз, тоже в Штатах, о Байроне заговорила уже мать. Отец резко оборвал ее: — В те времена у нашего народа был лишь один настоящий друг — Россия! Россия! Там все должно быть не так, как в тех странах, где она бывала с отцом. В школе Святого Спасителя полный курс был рассчитан на восемь лет. Колледжей или институтов в Богане не было, и отец уговаривал Елену поехать учиться куда-нибудь в США или в Европу. Но она не спешила. Может быть, потому, что Джин каждый год приезжал в Габерон месяца на три-четыре, и это время казалось ей самым радостным. Европейские бизнесмены почти все покинули Богану. С ними уехали и все ее знакомые девушки и юноши. А Джин возвращался к ней каждый год. Каждый год! И каждый год она ждала его. Он приезжал к ней вестником из другого мира — далекого, заманчивого и интересного. Но скоро все это должно было кончиться Корнев-старший собирался уезжать: его третья, завершающая, книга о Богане была почти готова. Он говорил, что осталось подобрать лишь новейшие данные по экономике — отец помогал в этом Корневу. А потом дом у лагуны опустеет… Про себя Елена решила: вот тогда уедет и она. Но отец торопил. Последнее время он заметно нервничал. Да и Елена чувствовала, как тревожно стало все вокруг. Даже миролюбивая и толстая мама Иду записалась в народную милицию и ходила на курсы санитарок. По вечерам она часто уходила патрулировать улицы. Тогда ей давали старую английскую винтовку, тяжелую и длинную. Мама Иду после дежурства чистила ее на кухне порошком для мытья посуды. «Нужно быть готовым к войне», — говорила она. И когда Елена увидела двух людей в желто-зелено-коричневых куртках, она поняла — война пришла. ГЛАВА 4 — Хэлло! — как ни в чем не бывало сказал Хор, входя в холл. Он небрежно забросил автомат на спину, как бы подчеркивая свои мирные намерения. — Извините за вторжение, джентльмены! У нас просто не было другого выхода. Он галантно поклонился побледневшей, вцепившейся в руку Евгения Елене. — Фрейлейн… — Кто вы такие? Мангакис вскочил. — Это частное владение, и вы не имеете права… — Конечно, — спокойно согласился с ним Хор. — Свободный мир держится на уважении права собственности. Но в данном случае мы здесь как раз для того, чтобы это право защищать. Хор опять галантно поклонился Елене: — Позвольте представиться, фрейлейн. Майор Хор. Командир первой десантной группы армии освобождения. Евгений сделал движение, чтобы вскочить. — Спокойно, мальчик! — усмехнулся Хор. — Мы воюем только с черными. Женя взглянул на отца. Лицо Корнева побледнело, он нервно сдавил пальцами переносицу у самых глаз, на мгновение зажмурился. — Значит, они все-таки решились, — сказал он, ни к кому не обращаясь. И тут Мангакис узнал Майка. — Майк? Вы… с ними? — вырвалось у него. Хор резко обернулся к Майку. — Ого! Вы знакомы? — Майк?! Это был уже голос Джина. Радость вспыхнула в глазах юноши и сейчас же погасла. Губы его презрительно скривились, он демонстративно отвернулся. Майк растерялся. — Но мы же воюем не против вас! — почти выкрикнул он, обводя взглядом сидевших за столом. Лицо Хора потемнело. Он резко обернулся к Майку, и голос его был жестким и властным: — Капитан Браун, кто эти люди? — Сэр… Майк вытянулся. — Капитан Браун!!! — Я… думал, что за эти пять лет… — Вы знаете их давно! Мангакис резко вскочил из-за стола, с грохотом упал отброшенный им стул. — Это дом подданного США! И вы не смеете… — Американцы? Хор зябко поежился: — Черт! Как здесь холодно! Он подошел к камину и протянул руки к огню, не сводя глаз с Мангакиса. — Вы, американцы, всегда оказываетесь там, где не нужно. И теперь ваше посольство будет обвинять нас в том, что мы нарушили договоренность. — Договоренность? Мангакис смотрел на Хора с удивлением. — Ну да, — уже спокойнее ответил майор. И вдруг неожиданно взорвался: — А вы и сейчас прикидываетесь невинным младенцем? Или хотите сказать, что ваше посольство ни о чем вас не предупреждало? Хор хрипло расхохотался. — А может быть, вы ко всему прочему намерены помешать мне арестовать и мистера Гвено — этого черномазого умника, как только он явится сюда? Мангакис вздрогнул. — Вы хотите сказать, что посольство США… — А вы не знали? — саркастически усмехнулся немец. Мангакис обернулся к сидевшему в мрачном молчании Корневу: — Николас… Я хоть и подданный США… но, честное слово… Корнев ничего не ответил. Конечно же, нападения этого ожидали, и в посольстве США не могли не знать точной даты высадки. Но американские дипломаты относились к Мангакису со сдержанной холодностью, да и сам экономический советник их не слишком-то жаловал. Он перевел взгляд на молодых людей. Елена с любопытством рассматривала Майка, стоявшего за спиной Хора и в смущении не знавшего, куда девать руки. Евгений не скрывал, что любопытство Елены ему не нравится. Он сидел насупившись, положив сжатые кулаки на стол, вызывающе насвистывая какой-то нелепый мотивчик. Хор остановил на нем тяжелый взгляд, потом отвернулся. — Сержант! — крикнул он в сад, и на пороге вырос африканец в куртке десантника. — Сэр… — Поставьте караулы. Никого не выпускать… Он помедлил: — А впускать… всех. — Слушаю, сэр! Африканец поднес руку к пятнистому берету, щелкнул каблуками. Хор обернулся к Майку. — Капитан Браун, установите связь с группами «Эй», «Би» и «Зэт». Запросите о ходе операций на остальных участках. Штаб моей группы будет здесь. Информируйте командование. Майк молча козырнул. Он был во власти этого лобастого, тяжелолицего немца. Тот исполнял приказы его отца, и Майк не мог ему не подчиняться. «Мы на войне. А на войне приказ — это все», — думал он, шагая по посыпанным красным песком дорожкам сада в ожидании, пока радист, щуплый парнишка-альбинос с крашенными в коричневый цвет волосами и грустными глазами, устроившийся в клумбе тигровых канн, вызывал группу «Эй». Радист волновался, у него что-то не ладилось. Майку было тоже не по себе. Что будет дальше? Он не мог уйти от этого вопроса. Там, в доме, остались его друзья — Джин и Елена. А вернее — Елена и Джин. И Корнев, и Мангакис. А с ними Хор. Майк вспомнил, как зябко ежился майор, как тянул руки к огню. А что, если немец психически болен? Не может здоровый человек дрожать от холода в африканской жаре! — Связь с группой «Эй»! — тихо сказал радист, протягивая Майку наушники. Парню было явно не по себе, и он не мог справиться со страхом. Майк однажды разговаривал с ним в лагере. Его звали Кейта Диеш, он родился в колонии и был призван в португальскую армию. Получил специальность радиста в кавалерийской школе в Санта-Рой. В лагерь наемников прибыл вместе с сотней португальских солдат-африканцев за месяц до высадки. От других солдат держался обособленно, был очень грустен и целыми днями наигрывал на губной гармонике, сидя на корточках где-нибудь в тени. «А ведь уйди он из армии, мог бы прилично зарабатывать, — невольно подумал Майк. — Среди африканцев не так уж много радиоспециалистов». Он взял наушники — теплые черные кружки на стальной дужке, пахнущие потом, — брезгливо вытер их о куртку и поднес один из них к уху, не прикасаясь к пластмассе. Группа «Эй» задачу выполнила успешно. Наемники прочесали берег, захватили спящих собирателей песка и нескольких рыбаков, заночевавших в лодках у берега. Заставив рыбаков показать подходы к незаболоченным участкам земли, они отыскали фарватер для тяжелых десантных катеров. Но для того чтобы выйти на каноэ в лагуну и обеспечить сигнализацию — показать десанту все изгибы фарватера, — не хватало людей: в группе «Эй» было всего десять человек. Командир группы просил еще хотя бы пятерых. Майк обещал связаться с ним через несколько минут. Он передал наушники радисту. Что ж, пока дела шли неплохо. Если же удастся без лишнего шума захватить полицейские казармы, можно будет считать, что дело уже сделано. Тогда десантников ничто не остановит. Майк знал, что высадка будет осуществляться силами до трех батальонов, прикрываемых орудийным огнем кораблей. Два фрегата — «Монтанте» и «Бомбарда», четыре сторожевых корабля — «Идол», «Ориент», «Кассиопея» и «Дракон», три самоходные баржи, несколько десантных катеров — по африканским масштабам это была уже целая армада. Профессиональные наемники, солдаты колониальных португальских частей, проводники из тех, кто бежал после провозглашения республики из Боганы, все они входили в отдельные группы, которым в составе своих батальонов предстояло выполнить какое-нибудь одно, строго определенное задание. Общий план операции был известен только офицерам. Первый батальон должен был захватить резиденцию премьер-министра и немедленно расстрелять главу правительства республики. Второй — атаковать штаб-квартиру «борцов за свободу» и перебить всех, кого удастся захватить. В задачу третьего батальона входило блокировать военный лагерь республиканцев в пяти милях от города и атаковать его. Одна рота должна была напасть на аэродром и уничтожить стоящие там военные самолеты. Одновременно ударной группе во главе с Хором следовало занять радиостанцию и объявить о победе «народной революции». По этому сигналу по всей стране должны были начаться выступления заранее сформированных вооруженных групп «пятой колонны», а потом… Майк смутно представлял, что должно было случиться потом. Конечно, новое правительство отменило бы все реформы Мануэля Гвено. Отец и те плантаторы, кто вынужден был оставить в Богане свою собственность, вернулись бы. А сам Майк? Отец скорее всего отправил бы его учиться куда-нибудь в Англию, и все пошло бы по-старому. Разве что на всю жизнь осталась бы память о необычном и остром приключении, пережитом однажды ночью на африканском берегу. И все. В конце концов, пусть делами Боганы занимаются те, кому это интересно. Как и другим белым офицерам, Майку уже заплатили за участие в операции. На его имя в одном из лондонских банков уже переведено авансом две тысячи фунтов. Столько же должны были по контракту заплатить ему по окончании операции. Четыре тысячи фунтов — для начала это уже неплохо. Так сказал и отец. «Но не в деньгах дело, — добавил он. — Важны принципы». — Связь с группой «Би»! Радист вновь передал наушники Майку. Группа «Би» соединилась с группой «Зэт». У них был большой полицейский грузовик. В группе «Зэт» двадцать четыре человека (итого тридцать четыре в обеих группах, подсчитал Майк). Через минуту они двинутся к казарме. К ее захвату все подготовлено. Дежурный офицер — член «пятой колонны». Майк удовлетворенно кивнул. Это походило на игру — опасную, но интересную. Думал ли Майк, еще совсем недавно с увлечением смотревший приключенческие кинофильмы, что ему самому когда-нибудь удастся стать участником такого захватывающего дух приключения? Он вызвал по своей связи Сарыча, доложил обстановку и узнал, что десантные катера уже вышли. Было необходимо срочно обеспечить обозначение фарватера. — Слушаю, сэр! — ворвался вдруг в наушник голос Хора, и Майкл понял, что майор контролирует его связь с Сарычем. Сарыч приказал усилить группу «Эй» еще пятью солдатами. Каноэ с захваченными рыбаками ждать подхода катеров. Майк передал приказ Аде, и через минуту пятерка наемников зашагала цепочкой вдоль берега. Когда Майк вернулся в дом, он застал майора в кресле у камина. Положив автомат на пол, майор тянул из высокого стакана виски. Пустая тарелка, стоявшая на полу, свидетельствовала, что Хор не потерял аппетита. Корнев-старший сидел за столом и чертил вилкой узоры по скатерти. Елена уже окончательно оправилась от испуга и даже улыбнулась Майку как ни в чем не бывало. Джин приветствовал его угрюмой улыбкой и отвернулся. Лучше всех, казалось, чувствовал себя хозяин дома. Он небрежно откинулся на спинку стула, в руках его был бокал вина. Он мирно беседовал с Хором. —….такая же профессия, как прочие? — услышал Майк обрывок сказанной им фразы. — Да, такая же! Хор был, как обычно, уверен в себе. Фразы его были резкими и четкими. — Да, мы наемники. И вы, и я. И мистер Корнев. («Он уже знает всех», — почему-то удивился Майк.) Мы все продаемся. Вы втолковываете африканцам простейшие экономические истины. Я приучаю их к ответственности. Хор отпил виски. — Нам платят, потому что мы профессионалы. А белые солдаты африканцам нужны позарез. Без нас на континенте грызня никогда не прекратится. — Вы имеете в виду военные перевороты? — поднял голову Корнев. Он поморщился, стиснул пальцами переносицу. — У вас давление, — заметил Хор. — Вам нельзя жить в тропиках. — В конце концов, — продолжал Корнев, не обращая внимания на последние слова Хора, — африканское общество само найдет политическое решение своих проблем. Хор посмотрел на тяжелые черные часы, широкий матерчатый ремень которых плотно обтягивал его левое запястье. — Политическое решение — это когда политический противник уничтожен, — усмехнулся он. На лице Корнева промелькнуло любопытство: — Впервые вижу человека, у которого на все есть лишь один ответ — пуля. Это граничит с патологией. Хор побледнел. Он окинул презрительным взглядом полнеющую фигуру Корнева и фыркнул: — Сейчас вы начнете читать лекцию о гуманизме. Не трудитесь, я знаю все, что вы мне скажете. Но вам никогда не понять нас, санитаров человечества, делающих грязную работу, называемую войной. Слышите? Моя жизнь — это война. „Благодаря ей у меня есть боевые товарищи. Потому что только война дает настоящих товарищей. Она не позволяет лицемерить, лгать, притворяться. Война — жестокое, но самое честное испытание для настоящего мужчины. Да, я служу войне, я живу войной, и я верю, что на мой век войн хватит. Корнев насмешливо вздохнул: — Насколько я знаю, в Конго вы не придерживались законов рыцарства. Вы сжигали беззащитные деревни и отрубали головы старикам и детям. И получали за это такие деньги, каких вам никогда бы не заработать в Европе. Кое-кто из тех, кого вы так сентиментально именуете боевыми товарищами, продолжает наживаться на своих прежних преступлениях, даже, как говорится, отойдя от дел. Они пишут книги, снимаются в фильмах, изображая собственные подвиги. Не так ли, мистер Хор? — Что ж, если люди читают наши книги и видят в нас, которых вы называете преступниками, героев, тем хуже для них. Каждый получает то, что он заслуживает. — Это было написано на воротах фашистских концлагерей, — вмешался Женя. Хор посмотрел на него с интересом. — А ведь из тебя, попади ты в хорошие руки, вышел бы неплохой солдат, парень. Как из твоего друга… Он кивнул на стоящего в дверях Майка и опять обернулся к Корневу: — Кстати, мистер Корнев… Он уселся в кресло и демонстративно зевнул. — Вам везет! Я знаком со многими журналистами. Обычно они гонялись за мной — интервью, контракты на книги и все такое. А вы первый, кто видит меня в действии. И если вы будете вести себя паинькой, как до сих пор, новое правительство вышлет вас из страны в целости и сохранности. Тогда вы заработаете на сегодняшней истории кучу денег. Не правда ли, мистер Мангакис? Мангакис пожал плечами. — Мой друг никогда не гонялся за сенсацией. Он ученый, он анализирует проблемы… — Тем лучше! Голос Хора обрел доверительные нотки. — Я не сенсация. Я проблема. — Сэр! В дверях вырос Аде. — Подъехала машина. Черный «фольксваген». Хор вскочил: — Гвено? Дать ему спокойно войти! ГЛАВА 5 Аде поспешно выбежал. Хор, схватив автомат, встал за дверью, прижавшись к стене. — Капитан Браун! На веранду! — негромко приказал он и обернулся к сидевшим за столом. — А вы, господа, не двигайтесь. В интересах вашей же личной безопасности. Ну! Корнев сглотнул комок, внезапно подступивший к горлу. Евгений взглянул на отца и опустил голову. Впервые в жизни он вдруг ощутил свое бессилие. До сих пор он не знал, что такое неудача. В школе он учился хорошо, шел в первых учениках, хотя и не слишком утруждал себя сидением над учебниками. Знания давались ему легко, зато дисциплина хромала. Его энергичная, деятельная натура требовала чего-то большего, чем подчиненная режиму школьная жизнь. Он быстро увлекался и так же быстро остывал. Увлечение фотографией сменялось коллекционированием магнитофонных записей, из автомобильного кружка он переходил в драматический. Он оставался верен лишь одному увлечению — книгам. Отец собрал большую и интересную библиотеку, и с каждым годом юноша открывал в ней для себя все новые, неизвестные ему дотоле сокровища. Книги о подвигах, которыми он раньше зачитывался, теперь вызывали лишь глухое раздражение. Ну и что? Тогда характеры действительно выковывались в трудностях, в борьбе. Гайдар командовал полком в четырнадцать лет — таково было время. А сколько было Олегу Кошевому? Его энергия находила выход на уроках военного дела. Их вел офицер-отставник, бывший десантник. Левая рука его была навечно скрючена, полподбородка начисто стесано. Он носил старую гимнастерку и целый щит орденских планок на груди. Ребята в нем души не чаяли, особенно когда он начинал рассказывать о войне. Истории были жуткие, жестокие, но дух от них захватывало. Разошедшись, военрук доставал из кармана большой складной нож и метал его в цель — специально принесенный чурбак — в самый срез, в кольца дерева. Метал раз за разом, точно в центр. Все мальчишки школы — от третьеклассников до усатых выпускников — увлекались этим. И многие мечтали об армии, о службе в десантных войсках… Армия! Вот где и сегодня нужны сила и ловкость, твердый характер, решительность, воля. В Африку Евгений уезжал с радостью. Он твердо верил, что сегодня это единственный континент, где еще живут приключения, где таинственное и неизвестное таится на каждом шагу в обычных на первый взгляд вещах. Он знал, что над Боганой сгущаются тучи. Он читал об этом еще в московских газетах. Да и здесь все ждали вторжения или переворота, или еще чего-нибудь в этом роде. Евгений внутренне был готов к бурным событиям в стиле приключенческих фильмов. И даже сейчас происходившее занимало его своей бурной стремительностью. Он смотрел на все словно бы со стороны, не ощущая реальности происходящего. Тишина длилась минуты две-три. Потом за дверью что-то загрохотало, раздались крики, шум борьбы. — Черт! — вырвалось у Хора. Он ударом ноги распахнул дверь и направил ствол автомата в коридор. — Живым взять! Живым! — проревел он. И сейчас же в холл ввалились два солдата и Аде. Они волокли африканца в окровавленной белой рубашке, выбившейся из-под элегантного черного пиджака, один рукав которого был оторван. Аде мощным ударом в подбородок швырнул пленного на пол, он пролетел через весь холл, ударился головой о камин, застонал, попытался встать. Солдаты испуганно смотрели на распростертое тело. Оба они были из Боганы, и Майк помнил, что одного из них звали Джимо. Это был невысокий крепыш с тяжелым квадратным лицом. Вместе со своим другом (Майк не помнил, как его зовут), длинным малым с чахоточной грудью и развинченными движениями рук, болтавшихся словно на шарнирах, он бродил в поисках работы от Порт-Жантиля до Дакара. Длинный тщательно скрывал в лагере свою болезнь — боялся, что его выгонят, хотя о том, что он болен туберкулезом, знали все офицеры. Но им было совершенно безразлично, кого уложат у берегов Боганы. Джимо мечтал стать проповедником и учился грамоте самостоятельно. Он даже добровольно вызывался в караул — сидел в будке у лагерных ворот и при свете прожектора учил английские буквы и слоги по дешевому тоненькому букварю, аккуратно скрепленному самодельной обложкой из прозрачной пластмассы. К Джимо приходил его друг, и Майк видел, обходя посты, как тот сидит, закутавшись в грязное, бывшее когда-то бежевым одеяло, и, стараясь удержать кашель, чтобы не мешать, с уважением следит за толстыми, с трудом произносящими чужие звуки губами Джимо. В глубине души Майк подозревал, что эта пара дезертирует, как только окажется на родной земле, и то, что они сумели схватить Гвено, искренне удивило его. — Идиоты! — прошипел Хор. — Я же предупреждал — впустить беспрепятственно. Он обернулся к солдатам: — Эй вы, свиньи! Разве так обращаются с министрами? Помогите ему встать. Вот так. Да прислоните его к стенке, если не держится на ногах! Джимо с другом поспешно выполнили приказ. Чахоточный даже попытался стереть рукавом кровь с лица Гвено, который резко от него отвернулся. Хор оглянулся на сидящих за столом, закусил губу, зябко поежился. Взгляд его скользнул по лицу Елены, бледному, полному ужаса, задержался на руках Жени. Он сделал несколько шагов по холлу и резко остановился перед Майком. — Капитан, — скривившись, сказал он. — Я вижу, вы здесь встретили друзей детства. Наверняка вам будет что с ними вспомнить. Так вот, возьмите-ка этих двух симпатичных молодых людей и уединитесь с ними где-нибудь подальше от нашей компании. Но предупреждаю, что если хоть один из них ускользнет и поднимет шум… Он положил руку на плечо Майка и криво улыбнулся: — Надеюсь, ты, сынок, понимаешь, что в случае провала операции нас в плен брать не станут. Он обернулся к сержанту: — Аде, помогите капитану Брауну отконвоировать молодых людей. Да чтобы они у вас были в целости и сохранности! Евгений угрюмо усмехнулся: — Спасибо за заботу. Майк молча пропустил Елену и Евгения впереди себя в коридор. Сзади шел Аде с автоматом наизготовку. — Пойдем к тебе? — мрачно спросил Майк девушку, когда они миновали часового, стоявшего у двери в холл. — Как хочешь, — покорно согласилась девушка, и они пошли по лестнице на второй этаж. Убедившись, что Майк увел Елену и Евгения, Хор обернулся к пленнику: — Добрый вечер, господин министр. Мы ждали вас к ужину. Прошу… Он забросил свой автомат на ремне за спину и широким жестом хозяина пригласил пленника к столу. — Как видите, ваш прибор ждет вас, а я, как незваный гость, примощусь где-нибудь с краю. А вы, господа, что же вы не приветствуете своего гостя, министра Мануэля Гвено? — Это не Мануэль Гвено! — твердо сказал Корнев. — И прекратите этот балаган. — Вот как? — усмехнулся Хор. — А кто же? — Это личный секретарь министра, я его хорошо знаю, — спокойно подтвердил слова Корнева грек. Хор недоверчиво посмотрел на пленника: слова советника (подданный США!) несколько поколебали его. — К тому же министр никогда не станет ездить на «фольксвагене», — серьезно продолжал Мангакис. — Резонно, — согласился Хор. — Со слона они пересаживаются обычно прямо в «мерседес». Но мне хотелось бы послушать и нашего гостя. Он подошел к пленнику, стоящему у стены под прицелом автоматов: — Ну, молодой человек? Кто же вы и зачем пожаловали в этот дом? Пленник вскинул голову. У него было приятное, правильное лицо. Нос почти прямой, тонкий. Широкие ноздри трепетали от ярости, губы плотно сжаты. — Собака! — процедил он, и глаза его вспыхнули ненавистью. Хор неторопливо вынул из кармана куртки тонкие черные перчатки, все так же неторопливо натянул их, расправил… и страшный удар в челюсть бросил пленника на стену. Обмякшее тело сползло на пол. Хор качнул голову пленника носком башмака. — Оттащите-ка его к лагуне, приведите в чувство да побеседуйте с ним по-своему, — приказал он наемникам. — Но смотрите, чтобы остался в живых. А ровно через полчаса тащите его сюда. И кстати, пусть сюда придет радист, а то мы тут несколько отвлеклись… Солдаты поволокли безжизненное тело к веранде, перекинули его через перила и скрылись в темноте сада. Хор подошел к столу. Налил себе полстакана виски и залпом выпил. — Так вот, господа, — начал он, как будто продолжая только что прерванный разговор. — А теперь мне хотелось бы провести небольшой эксперимент. Белая солидарность еще ни разу не подводила меня в Африке. Мне не хотелось бы, чтобы она подвела меня и сегодня. Потому что если окажется, что вы меня обманули, что этот парень действительно министр, значит, вы встали по другую сторону черты, там, где черные. А вы должны знать, что такое в Африке не прощается. Он налил еще виски, выпил, посмотрел на часы. — Но я даю вам еще один шанс. Мои люди умеют допрашивать. И если я узнаю, что этот черномазый в действительности Мануэль Гвено, а не тот, кем вы мне его пытаетесь представить, не от вас, а от него самого… Словом, подумайте о своих детях. Я думаю, что отцам неприятно доживать век, если они лишатся детей из-за собственного глупого упрямства. Тем более что министр этот парень или нет — у него одна дорога: пуля в затылок — ив лагуну. — Он снова поежился. — Вы видите, господа, я нервничаю. Давно мне уже не бывало холодно. Прошу вас, не доводите меня до необходимости принимать крайние меры. Я пойду поброжу пока по саду, соберусь с мыслями. Мне надо собраться… В голосе его была усталость. Кейта Диеш с ящиком полевой рации появился из темноты и щелкнул каблуками. — Есть новости? — обернулся к нему майор и поморщился: типичные черты африканца в сочетании с крашеными волосами и белой в желтых пятнах кожей Диеша раздражали его. Еще в лагере немец громко заявил, что согласен с обычаями некоторых племен убивать альбиносов при рождении. — Группа «Зэт» захватила полицейские казармы, сэр, — доложил радист. — Сарыч сообщает, что через час начинается общая атака. — Доложи Сарычу, что мы выступаем к радиодому. Радист козырнул, четко сделал поворот кругом. Хор проводил его взглядом, криво улыбнулся и твердым шагом пошел к двери. Корнев и Мангакис переглянулись. — Похоже, что дело серьезно, — заметил Корнев. — И если их не остановят… — Как вы можете сейчас об этом думать! Советник нервно вскочил. — Этот зверь — сумасшедший. И он не остановится перед убийством моей дочери и вашего сына. Для него это ровно ничего не значит. Вы понимаете? Он убийца, профессиональный убийца! — А что вы предлагаете? Пойти и сказать ему, что они действительно схватили Мануэля Гвено? Корнев вышел из-за стола, прошелся по холлу. Радист, устроившийся на веранде, не спускал с него настороженных глаз. — Я не знаю… Я просто не знаю, что делать в таких случаях! Грек опять хрустнул пальцами. — Но я не хочу, понимаете, не хочу вмешиваться в эту историю! Я сыт по горло прошлым. Я проиграл войну, я потерял веру в страну, которую любил как страну свободы. Даже жену у меня отняла политика. И единственное, что у меня еще осталось в жизни, — это Елена. И я отдам все, все… — Он помолчал. —…чтобы спасти свою дочь! — Ценою жизни другого человека? А что она скажет вам, когда узнает об этом?.. Корнев вздохнул, на мгновение задумался. — Нет, — решительно сказал он. — Мне бы Евгении этого не простил. — Но нельзя допустить, чтобы… На Мангакиса было страшно смотреть. Перед Корневым был глубокий старик — с трясущимися руками, опущенными плечами, раздавленный жизнью. — Что же делать? В голосе Мангакиса было отчаяние. — И потом ведь майор сказал, что все равно расстреляет этого человека — министр он или не министр. Корнев посмотрел на часы: — Пять минут одиннадцатого. Значит, у нас, если верить майору, в запасе 25 минут. Наступать они начнут в одиннадцать и к этому времени рассчитывают захватить радиостанцию. — А полицейская казарма уже захвачена. Если они победят… —…все ваши реформы полетят к черту! — окончил его мысль Корнев. Мангакис вздрогнул и закусил губу. — И вам придется испытать еще одно поражение в жизни. Последнее и окончательное! Он пристально смотрел в лицо экономического советника, и голос его был холодным и жестким: — Вы лжете самому себе, Бэзил. Посмотрите на себя со стороны и признайтесь в этом хотя бы сейчас. Мангакис упрямо мотнул головой. — Нет! Нет! И еще раз нет! Корнев прищурился. — Нет, Бэзил, жизнь не сломила вас! Он помолчал, прошелся по холлу. Затем подошел и остановился перед сидящим на стуле советником. — И напрасно вы стараетесь убедить себя, что можете отречься от того, что вам дорого. Признайтесь хотя бы сейчас, в этот момент: вы любите то, что делаете в Богане вместе с Мануэлем Гвено, вместе с людьми, с которыми вы работаете, позабыв о том, что их кожа отличается от вашей. Признайтесь, ведь вы мечтаете тайком о том времени, когда в Богане люди будут служить тем идеалам, за которые вы в свое время сражались в Греции. Вы мечтаете выиграть здесь борьбу, которую проиграли в сорок девятом. И победить не оружием, а силой своих знаний, отданных людям маленькой африканской страны. — Но что вы всем этим хотите сказать? — хрипло проговорил Мангакис. Лицо его осунулось, он словно сразу постарел. — Иногда достигнутое необходимо защищать с автоматом в руках! — отчеканил Корнев. — Вы были в ЭЛАС не меньше чем полковником. — Я отказался от прошлого! — И это говорит герой гражданской войны Микис… — Молчите! — вскочил Мангакис. — Вы… Откуда вы знаете мое имя? Корнев спокойно положил ему руку на плечо. — В юности я писал стихи о Греции и собирал вырезки — статьи, карты, фотографии. Наша война уже кончилась, и я не успел убежать на фронт, хотя и пробовал трижды. А вы дрались с фашистами… Он прищурился: — В одном из наших журналов был напечатан и очерк о вас, о полковнике ЭЛАС Микисе Ставропулосе! — В газетах было, что я погиб, — глухо ответил Мангакис. — У меня отличная память на лица, и ваше лицо все время казалось мне удивительно знакомым… полковник. Грек бессильно опустился на стул. — Я не хотел, чтобы Елена когда-нибудь узнала об этом. Дети презирают побежденных. — А вы уверены, что она ничего не знает? — Да. — Тогда почему же вы хотите, чтобы она видела вас сейчас побежденным — человеком, чьи идеи, чей почти десятилетний труд оказался растоптанным сапогами того фашиста, который, может быть, дрался против вас в Греции? — Замолчите! Я требую — замолчите! Голос Мангакиса был яростен, руки его дрожали. — Я и Елена, мы вне борьбы. — Хорошо. Забудем об этом, — неожиданно оборвал разговор Корнев. Он молча подошел к радиокомбайну, стоящему в углу, машинально нажал клавиш включения. Приемник был настроен на волну «Радио Габерона». Станция работала нормально. Передавали национальную музыку. И вдруг Корнев встрепенулся: — Вы говорите… пять минут одиннадцатого? Но тогда должны были передавать последние известия. Странно, почему они изменили программу? На веранде загрохотали шаги, Корнев поспешно выключил приемник, и почти сейчас же в холл вошел Хор. — Пока вам везет, джентльмены! Он сказал это мрачно, почти со злобой. — Эти болваны так обработали черномазого, что тот просто не в силах что-нибудь сказать. Да ладно, у меня есть еще кое-что в запасе на этот случай. Кстати, я советовал бы вам хорошенько подумать — ведь ни девушка, ни парень не умрут легкой смертью, если вы мне все-таки пытались солгать. Он обернулся к веранде и крикнул в темноту: — Тащи-ка его сюда, ребята! Двое наемников втащили потерявшего сознание Мануэля Гвено, бросили его на пол. Это были уже не Джимо с товарищем: парни служили раньше в полиции Боганы, еще при колонизаторах — в «спешиал бранч», особом отделе. Уж они-то умели вытряхивать из арестованных все, что те знали. В лагере они сотрудничали с агентами тайной португальской полиции — ПИДЭ, и Хор лично включил их в свою группу. — Симон, Ашаффа, пока вы свободны, — кивнул Хор палачам. — Идите. Подождав, пока наемники не покинули холл, майор обернулся к Мангакису и Корневу. — Способные ребята, а? Он кивнул в сторону сада. — И будет очень жаль, если к ним в лапы попадет… ну, допустим, белая девушка! Мангакис встал и, сжав кулаки, молча пошел на Хора. Тот вскинул автомат и упер его ствол в грудь Мангакиса. — Но, но! Хоть вы и с американским паспортом… Советник стиснул зубы, но остановился. Лицо его побагровело. — Вы не посмеете! — яростно выдохнул он. Хор опустил автомат и отошел к камину, плюхнулся в кресло, следя за каждым движением отца Елены. — Как знать… — скривился он, — на войне как на войне… Мангакис обвел его тяжелым взглядом, потом шагнул к распростертому на полу Гвено. — Когда-нибудь вы за это ответите, Хор! Сказав это, Корнев тоже шагнул вперед и стал на колени возле тела министра. — Вина! Он обернулся к Мангакису, и тот дал ему бокал, твердой рукой наполнив его вином. Корнев осторожно влил несколько капель вина в разбитый рот Гвено. Мануэль застонал и очнулся. Он увидел склонившегося над ним Корнева и попытался улыбнуться. — Ничего, — услышал Корнев его слабый шепот. — Мы… их сильнее… все равно сильнее… — Господин секретарь, скажите, где министр? При этих словах Хор мрачно улыбнулся. Мануэль Гвено слабо качнул головой. Его окровавленные губы зашевелились. — Скажите… Скажите им, кто я такой… Я… их… не боюсь… — Он бредит! — почти выкрикнул Корнев, стараясь заглушить слабый шепот Гвено. — Он потерял рассудок. — Это мы сейчас выясним. Симон! Один из солдат, втащивших Мануэля Гвено, немедленно появился с веранды, вытянулся. — Слушаю, сэр… — Позови-ка сюда Аде, да поживей! Солдат козырнул, снова щелкнул каблуками и кинулся исполнять приказание. Майор проводил его взглядом. — Так вот, господа, — обратился он затем к своим пленникам. — Я забыл вам сказать, что Аде знает вашего друга в лицо. Они же из одной деревни, что напротив нас, через лагуну. Майор посмотрел на часы. — У меня еще есть пятнадцать минут. Через пятнадцать минут мы уйдем, но я обращаюсь к вам, господин Мангакис, как к человеку более благоразумному. Большевики (он кивнул в сторону Корнева) всегда отличались безрассудным упрямством даже тогда, когда игра проиграна… — Как, например, под Москвой в сорок первом, под Сталинградом в сорок втором… Корнев выпрямился над вновь потерявшим сознание Гвено. Судорога исказила лицо Хора, рука его стиснула автомат, и в этот момент вошел Аде. — Слушаю, сэр… Хор нашел в себе силы сдержаться. — Ты знал Гвено, не так ли? — удивительно спокойно спросил он сержанта. — Парни сказали, будто ты говорил им, что вы с Гвено из одной деревни. — Так точно, сэр! Сержант изо всех сил ел глазами начальство. — И ты его узнаешь? — Постараюсь, сэр! Хор довольно хмыкнул и кивнул в сторону Гвено. — Этот? Аде подошел к лежащему, посмотрел на него сверху, затем присел на корточки и долго-долго всматривался в разбитое лицо не приходившего в сознание человека. — Нет, кажется, это не он, — сказал наконец Аде. ГЛАВА 6 Где-то глухо погромыхивало. Отблески далеких вспышек отражались на стеклах окна, выходящего на лестничную площадку второго этажа, где была комната Елены. Но Майк знал, что это еще не голоса тяжелых орудий «Бомбарды» или «Дракона». Был канун сезона дождей, и духота сегодняшнего вечера предвещала грозу. — «Мамми Уота» сердится, — ни к кому не обращаясь, сказал Майк. С той самой минуты, когда Хор приказал ему увести Елену и Евгения из холла, это были первые его слова. Они молча поднялись на второй этаж, вошли в комнату Елены, и Майк поразился, как мало перемен произошло с тех пор, как он побывал здесь в последний раз. На полу лежал все тот же толстый ковер, на котором Елена, Женя и Майк слушали рассказы старой негритянки. В углу японский телевизор. Стена слева от двери увешана африканскими музыкальными инструментами, здесь же низкий и длинный книжный шкаф: на фоне пестрых изданий коллекция маленьких фигурок из легкого белого дерева, которое здесь называлось «бумажным». Лишь широкий диван, на котором раньше спала Елена, куда-то вынесли, а вместо него стояли две узкие софы под углом одна к другой. Легкий книжный стол поражал аккуратностью книжных стопок. Новым здесь было и высокое зеркало-трельяж, на стеклянных полках которого поблескивали разноцветные коробочки и флакончики. Девушка не красилась, и Майк подивился, зачем ей был нужен весь это набор для «мейк ап». — Садитесь! — Елена по-хозяйски махнула рукой в направлении двух зеленых кресел, стоявших около ее письменного стола. Сама она устроилась на кожаном пуфе рядом с трельяжем, выжидательно глядя на Майка. И под внимательным взглядом ее больших серых глаз Майк почувствовал себя неловко. Если внизу, в холле, в присутствии Хора, он выступал в роли второстепенного действующего лица, то сейчас, оказавшись наедине с друзьями детства, он должен был сам избрать линию поведения — но какую? Евгений, тоже выжидательно глядя на Майка, сел в кресло, а Майк, испытывавший все большее чувство неловкости, прошелся несколько раз по комнате, прежде чем присесть, наконец, на самый край узкого дивана. Автомат он положил на диван, рядом с ним берет с дурацкой эмблемой — череп и кости. Елена и Евгений молчали, и Майку почудилась в их молчании холодная насмешка. Они не боялись его и ждали объяснения. — А где… мама Иду? — спросил он, почему-то оглядываясь. — Она не работает по уикендам. Елена смотрела на Майка уже с откровенной насмешкой. — Кроме того, она в санитарном отряде народной милиции. И не думаю, чтобы она очень обрадовалась, увидев тебя… с ними. Девушка презрительно кивнула на дверь. — Особенно если бы увидела, что вы сделали с Гвено! — резко добавил Евгений. — Гвено? Глаза Майка округлились. — Так это Гвено? У Евгения перехватило дыхание. Но было уже поздно. — Да, Мануэль Гвено! — после секундной заминки вызывающе продолжал он. — Можешь идти и доложить этому недобитому гитлеровцу. В конце концов, тебе за это платят! Майк побледнел. — Черномазый ограбил моего отца, — тихо, но твердо сказал он. — Хорошо, что ты хоть не сказал, что он ограбил тебя, — саркастически заметил Женя. Майк упрямо стиснул зубы. — А значит, и меня! Елена встала, подошла к Майку, села с ним рядом. — Если ты выдашь его… Брови ее были нахмурены. Такой Майк помнил ее в детстве — она становилась такой за несколько секунд до того, как броситься в драку, не глядя ни на что, не соразмеряя свои силы с силами какого-нибудь мальчишки из старшего класса, обижавшего ее. — Елена! — в голосе Евгения были злость и презрение. — Разве с ним теперь можно говорить по-человечески! Майк закусил губу. — Ведь мы так долго не виделись. Джин, — сказал он, тяжело дыша. — Неужели у нас не о чем больше говорить, как только обо всем этом?.. — О чем же ты предлагаешь нам разговаривать? Уж не об учебе ли в школе Святого Спасителя? Там нас этому… Евгений кивнул на автомат: —…насколько я помню, не учили. — Хорошо! Майк вскочил и решительно тряхнул головой. — Тебе не нравится, что я здесь, не нравится, для чего я здесь. Что ж! В комнате было душно, и на лбу у него блестели капельки пота. Он перевел дыхание. — Лучше было бы, если бы все шло по-прежнему, как несколько лет назад. Но меня выгнали отсюда. Или ты, если бы тебя выгнали из твоей страны, не захотел бы вернуться назад. Ну? Евгений облизнул пересохшие губы, помедлил. Елена смотрела на него с ожиданием, и он понимал, что должен ответить на вопрос Майка. На ум лезли красивые и громкие фразы — вроде того, что «если бы я служил Родине, она бы меня не выгнала». Но он сказал просто: — Да, я вернулся бы. — Вот видишь… Евгений старался говорить спокойнее. — Но не так, как ты. Ведь ты вот вернулся, а что дальше? — Дальше? Майк пожал плечами: — Ну… сменят правительство, и все пойдет по-старому. — И твой отец получит назад все его плантации? — Земли отняли не у него одного! — А что будет с теми африканцами, между которыми эти земли поделены? Ты не знаешь? Нет, знаешь! В деревни будут направлены карательные отряды. Твоих «соотечественников» — ты ведь родился в Богане! — будут убивать тысячами. И все для того, чтобы ты вернулся… на родину! — Ты упрощаешь… В голосе Майка проскользнула неуверенность. — Джин прав. И то, что вы задумали, подло! Елена встала перед Майком, вызывающе глядя ему в лицо: — Если бы я знала, что ты станешь таким… Она не договорила. Внизу резко ударили автоматные очереди. — Папа! — в ужасе закричала Елена и кинулась к двери. — Они убили папу! — Назад! Майк схватил девушку за руку, рванул на себя. — Оставь ее! Женя, нагнув голову, бросился на Майка. Тот, словно в тренировочном зале, сделал корпусом полуоборот — и Евгений оказался отброшенным в угол ударом в челюсть. — Идиоты! — заорал Майк. — Вас же всех перебьют! Он взял с дивана автомат и, не глядя на Женю, пытавшегося подняться, цепляясь за стену, пошел к двери. Он даже спиной чувствовал, с какой ненавистью смотрит ему вслед Елена. Ну и пусть, думал он. Пусть она возится с этим… проповедником. Она еще вспомнит о нем, когда поймет, что настоящие мужчины не болтают, а действуют, рискуя жизнью во имя… Он не додумал, «во имя» чего, да и так ли это было важно сейчас, когда начиналось дело — настоящее, хоть и кровавое. Майк вбежал в холл в тот самый момент, когда перед Хором вытянулись Аде и Симон. Гвено без сознания лежал в кресле, передвинутом к столу. Рядом с ним стояли Корнев и Мангакис. Аде с неприязнью косился на бывшего полицейского — коротконогого и длиннорукого, с выдвинутой вперед челюстью. Симон поблескивал маленькими глазками, глубоко запавшими под придавленным, скошенным назад лбом. — Кто стрелял? В голосе Хора была холодная ярость. Аде молча кивнул на Симона, тот переступил с ноги на ногу, его тяжелые руки непроизвольно колыхнулись. — Этот недопеченный ублюдок — радист хотел бежать, — голос. Симона был тускл. — Он крался к забору со своим ящиком. Майк сразу же понял, о ком идет речь. «Недопеченным» в лагере называли радиста-альбиноса. Симон вместе со своим дружком грозили пристрелить радиста еще в лагере — ведь альбиносы, по поверью, приносят несчастье. Кейта Диеш сам докладывал об этом Майку. «Бедный Кейта, — подумал Майк. — Они все-таки расправились с ним. И вовсе не потому, что он хотел бежать…» Гром прокатился уже гораздо ближе, чем раньше. — Они убили рядового Диеша, потому что идет гроза. «Мамми Уота», дух воды, гневается, — сказал Майк с порога, с отвращением глядя на тупое лицо Симона. — А при чем тут Диеш? — круто обернулся к нему Хор. — Он был альбиносом… Это сказал уже Корнев. Хор скривился: — Дикари! И вы хотите, чтобы они… как это по-вашему… строили «новую жизнь»? — Такие, как он, не хотят! На этот раз уже Корнев кивнул на тупо уставившегося перед собою Симона. — Таких устраивает то, к чему зовете их вы! Хор досадливо отмахнулся. — Вы мне надоели, господин журналист! Он подошел вплотную к Симону. — Это правда? Насчет грозы… и прочей чепухи? — Да, сэр! — неожиданно отчеканил Симон. — Диеш мог вызвать духов. — Идиот! — взорвался Хор и сразу же успокоился. Он потрепал Симона по плечу: — Ладно, иди. Да не вздумай ухлопать еще кого-нибудь. Грозу уже не остановишь, а солдат у меня не так много. И ты… — Майор обернулся к Аде. — И ты, сержант, смотри, чтобы больше такого не было. Бери людей и отзови с берега группу «Эй». Мы выступаем. — Слушаюсь, сэр! — А вы, капитан Браун, возьмите все машины, которые найдете на вилле. Кстати, и «Волгу» мистера Корнева. Разместите по машинам солдат — и назад. И напомните им, что нам будут помогать люди с зелеными повязками. Это «пятая колонна», по ним не стрелять. — Слушаю, сэр! Майк вышел, вслед за ним вышли, печатая шаг, Симон и Аде. — Моя школа, — довольно улыбнулся Хор и подошел к столу, за которым сидели Корнев и Мангакис, взялся за спинку свободного стула. — Итак, господа, я рад, что вы меня не обманули. Если мне пришлось несколько потеребить ваши нервы, то… не взыщите. На войне как на воине. Он налил себе виски и заговорщически подмигнул Корневу. — В России мы перед атакой всегда пили водку. Куда надежней этой дряни. Ваше здоровье, господа! Не дожидаясь ответа, он выпил. И сейчас же с веранды вбежал Аде. — Господин майор! — выкрикнул он взволнованным голосом. — Лодки! — Что «лодки»? — Хор резко обернулся к сержанту. — Ну? Говори! — Лодки! — Аде перевел дыхание. — Унесло лодки. Сейчас прилив — их унесло! — А часовой? Где был часовой? Расстрелять мерзавца! Хор словно взбесился. На губах у него выступила пена. Стиснув кулаки, он подскочил к Аде. — Кто охранял лодки? Аде испуганно отшатнулся. — Ни… никто, господин майор. У нас было так мало людей, едва хватило на посты со стороны города… Я… я… сам проверял… все время, сэр… — Ну! — угрожающе выдохнул майор. — Твое счастье, что, кроме тебя, мне некого оставить с капитаном Брауном. А то бы на одного осла на земле стало меньше! Ты понял меня? — Да, сэр! — щелкнул каблуками Аде. — То-то… Покорность сержанта несколько смягчила Хора. — Ты остаешься здесь и головой отвечаешь мне за каждого, кто находится на вилле. За каждого! Последнюю фразу майор произнес подчеркнуто, по слогам. В саду послышались топот тяжелых солдатских ботинок и громкая речь. Десантники группы «Эй» возвращались совсем не так, как уходили прочесывать берег: теперь, когда они обеспечили высадку трех батальонов отлично вооруженных наемников, они были уверены в победе. Хор насмешливо поднес руку к берету. — А вы, господа, можете продолжать ужин. Впрочем, мы еще встретимся. Во всяком случае, мистера Корнева я обязательно приду проводить на аэродром. Когда его будут высылать. Он расхохотался, довольный своим остроумием, легко перемахнул через перила веранды и скрылся в темноте. — Вот и все, — глубоко вздохнул Мангакис и вытер взмокший лоб салфеткой. — Я в этом далеко не уверен, — задумчиво произнес Корнев. — Тогда… Мангакис выпрямился, хотел что-то сказать… Корнев молча ждал, но советник раздумал. — Бедняга Гвено, — словно про себя произнес он. — Они его изувечили. Мангакис склонился над Гвено, легонько похлопал его по щеке, сильно подул в ноздри. Тот застонал и открыл глаза. — Они… ушли? Голос Гвено был хрипл и прерывист. — Где… Хор? Корнев удивленно вскинул голову: — Вы его знаете? Гвено с трудом выпрямился в кресле и попытался улыбнуться: — Если Хор ушел… жаль. — Но он убил бы вас! — вырвалось у Мангакиса. Гвено покачал головой: — Мы… будем его судить… Он с трудом поднес к глазам распухшую руку. Лицо его напряглось, губы чуть шевелились. Он смотрел на свои часы. — Не могу, — сказал он в отчаянии. — Я ничего не вижу. Корнев бросил взгляд на часы Гвено. Стекло было буквально вмято в циферблат: кто-то из наемников наступил, видимо, на кисть Гвено. Корнев быстро посмотрел на свои часы. — Ровно одиннадцать, — сказал он. — Значит, сейчас все начнется… И при этих словах на вспухшем лице министра впервые получилась не гримаса, а настоящая улыбка. — Только… жаль… если уйдет Хор… — Он бредит, — помрачнел Мангакис. Но Корнев поспешно склонился к Гвено. — Повторите! — взволнованно попросил он. — Если я вас правильно понял… Гвено кивнул более уверенно. — Никто не предполагал, что они изменят место высадки… — Значит… — Сегодня мы ликвидировали всю «пятую колонну». Прямо на сборных пунктах их отрядов. Их было легко отличить — они все надели зеленые повязки. Силы возвращались к Мануэлю Гвено. Он выпрямился в кресле. — Мы знали о ночном десанте. Я приехал от Кэндала, как только кончилось совещание военных, чтобы увезти вас из опасной зоны. И опоздал… Он перевел взгляд на стоящий в углу радиокомбайн. — Включите… Мангакис поспешил выполнить его просьбу. Послышались позывные «Радио Габерона» — удары тамтама. Потом сухо щелкнуло, и в эфир понесся взволнованный голос диктора: — К оружию, граждане! К оружию! Два часа назад враги революции высадились на нашей земле. Это отряды наемников, сформированные португальскими колонизаторами, НАТО и международным империализмом. Они хотят отнять у нашего народа его завоевания, вновь отдать нас в рабство. К оружию, граждане! Диктор умолк. Загремел военный марш. Его слушали в молчании, не отрывая глаз от комбайна. И снова заговорил диктор. Голос его был хриплым. Он старался говорить как можно спокойнее. Но паузы, чуть более долгие, чем нужно, выдавали его волнение. — Передаем сводку военных действий. Противник высадился силами трех батальонов. В гавань вошли португальские суда «Бомбарда», «Монтанте», «Идол», «Ориент», «Кассиопея», «Дракон». Слушайте наши сообщения каждые пятнадцать минут. Опять загремел марш, но музыка сразу же оборвалась. Радиостанция прекратила передачи. Гвено помрачнел. Мангакис заложил руки за спину и, опустив лицо, принялся шагать по холлу — от стола к веранде, от веранды к столу. Его шаги были размеренны и тверды. — Дикость! — вырвалось у Корнева. — Сидеть и ждать сложа руки… Гвено, превозмогая боль, решительно встал. — Я должен выбраться отсюда! — А как?.. — Мангакис кивнул в сторону сада, откуда доносились негромкие голоса мирно беседующих наемников. Корнев демонстративно кашлянул. — Что вы хотите сказать? — резко обернулся к нему советник. Корнев прищурился. Лицо его напряглось. Он подошел к греку. — Бэзил, — твердо сказал он, глядя в глаза бывшего партизана. — Вы командовали бригадой… Гвено с любопытством посмотрел на своего советника. Грек отвел глаза. — Это было… давно… — слабо возразил он. — И потом… Корнев положил ему руку на плечо. Мангакис настороженно взглянул на Корнева, глубоко вздохнул. Затем взял стул, уселся на него верхом, положил руки на спинку и задумался. Корнев и Гвено молчали в ожидании. — Сколько людей Хора здесь осталось? — ни к кому не обращаясь, задумчиво произнес Мангакис. — До десятка, не больше, — деловито ответил Корнев. — Тише! Он поднял руку и прислушался. Где-то далеко-далеко приглушенно гремели выстрелы. Стреляли из легкого оружия, но часто, упорно. — Это в районе военного лагеря, — заметил Мангакис. — Будь я на их месте… — Нам известны их планы… господин… Простите, я не знаю вашего воинского звания. Это были слова Гвено. — В последние дни войны я командовал бригадой, — горько усмехнулся Мангакис. — И нас разбили. Он покосился на Корнева, и голос его окреп. — Это было в сорок девятом. Я был полковником ЭЛАС. — Армия греческих партизан, — подсказал Корнев министру. — Знаю, — кивнул тот. — А теперь, господин советник… как я только что слышал… вы вне игры? Гвено говорил задумчиво, осторожно подбирая слова. — А жаль… В наших экономических реформах мы продвинулись гораздо дальше, чем в реформах армии. Вы знаете, что от английских военных мы избавились. Только что проведена чистка высшего командования. Но практически… (он развел руками) сейчас мы можем положиться лишь на солдат и младших офицеров. — А народная милиция? — вмешался Корнев. — А партизаны Кэндала? — Да, мы вооружили народ, но подготовка милиции еще очень слаба. А насчет партизан — это правда. Мы задержали отправку в освобожденные от португальцев районы почти батальон… — Короче говоря, — решительно подытожил Мангакис, — мне необходимо срочно попасть в ваш штаб? — Да, — глядя ему прямо в глаза, кивнул Гвено. ГЛАВА 7 Хор приказал остановить машины в полумиле от радиодома, под прикрытием густой, ровно стриженной стены кустарника. Здание было построено недавно — год или полтора назад — на окраине Габерона, почти у самой лагуны. Когда-то здесь было сплошное болото. Тучи комаров летели на город из черных зарослей мангров, малярия была бичом Габерона, и долгое время город считался в Европе «могилой белого человека». Кто-то из габеронцев даже в шутку предложил поставить памятник малярийному комару. Но комары не слишко разбирались в переменах, происходящих в стране, и необходимость борьбы с малярией встала и перед молодым правительством Боганы. И вот наступил день, когда на болота пришли бригады «самопомощи». Школьники, клерки, домохозяйки пришли с лопатами и кирками, носилками и корзинами. Дренажные каналы квадратами расчертили топь. Мангры отступили к лагуне. А затем рыбаки принялись запускать в воду каналов черного габеронского карася, большого охотника до комариных личинок. Карась жирел — ловить его здесь было строго запрещено, и габеронцы, обычно не слишком покладистые по отношению к закону, строго соблюдали запрет. На осушенной земле появились ровные, тщательно ухоженные лужайки с редкими кустами, широкие ленты асфальта, расчерченные белыми квадратами для стоянки автомашин. Именно здесь вырос радиодом — гордость всей республики. Строил его архитектор-авангардист, и здание из стекла и бетона являло собой беспорядочное скопление кубов и параллелепипедов. Висячие галереи шли вдоль этого сооружения, прорезанные низкими вертикальными щелями, похожими на бойницы дота. Внутри тоже царствовал модерн. Картины художников-абстракционистов украшали лабиринты коридоров. Стеклянные полустены позволяли видеть далеко — на несколько «кабинетов» вперед. Но только человек, хорошо знакомый с радиодомом, мог быстро и без труда найти нужную ему комнату. Обычно радиодом охранялся лишь престарелыми вахтерами в выгоревшей зеленой униформе, мирно дремавшими на грубых стульях кустарной работы у двух или трех дверей с разных углов здания. Они-то и сопровождали новичков по лабиринту радиодома, получая за этот труд небольшую мзду. Ночью у главного входа спал ночной сторож — больше ни в самом здании, ни в его окрестностях обычно никого не бывало. Но в последние недели вокруг здания патрулировали вооруженные милиционеры под командой армейских сержантов. Правда, по сообщению агентуры, командование десанта знало, что два-три дня назад патрулирование прекратилось — беспечные жители Габерона не могли заниматься одним и тем же долгое время. Операцию по захвату радиодома Хор и его группа репетировали до бесконечности. В лагере был выстроен легкий фанерный лабиринт — точно по плану, полученному из Габерона. Группа захвата делилась на три части. Одна должна была блокировать главный вход, заменить сторожа своим человеком и устроить засаду — арестовывать всех, кто вдруг появится у здания. Вторая группа быстро проникала в ту часть здания, где были установлены передатчики, и обеспечивала их работу. И, наконец, сам Хор во главе третьей группы захватывал студию. Речь главы нового правительства, адвоката, известного в прошлом местного политического деятеля, рассчитывавшего на пост премьер-министра еще до ухода англичан, лежала в кармане защитной куртки Хора. Она была записана на магнитофонную ленту, и оставалось только занять аппаратную, чтобы мир узнал о восстановлении в стране старого режима. Сначала все шло в соответствии с планом. Радио-дом казался пустым и тихим, даже ночной сторож куда-то ушел, оставив у входа на циновке, на которой он обычно спал, узелок с едой и одежду. Первая группа быстро блокировала главный вход. Часть ее залегла на лужайке, часть расположилась в вестибюле. Но уже вторая группа, проникнувшая в радиодом через боковой вход, замешкалась. Коридор, ведущий к передатчикам, оказался блокированным тяжелой стальной дверью, которая не значилась на плане. И подрывник еще закладывал взрывчатку, чтобы проложить себе дорогу в аппаратную, как с тыла молча, без единого звука ударили «борцы за свободу». Схватка была жестокой. Ни те, ни другие не стреляли. Это был бой на ножах, свирепый, беспощадный. Ни один из десантников не остался в живых. Затем стальная дверь открылась, и люди Кэндала вошли внутрь, к аппаратам, у которых стояли взволнованные техники ночной смены, вооруженные автоматами. Третья группа — группа самого Хора — сначала не встретила никаких препятствий. Их было всего семь человек, и они неслышно проскользнули в здание через второй боковой вход. Хор бежал впереди по лабиринту коридоров, держась поближе к стене и посвечивая себе под ноги маленьким синим фонарем. Сзади почти вплотную бежал техник-радиооператор. Это он должен был вести передачу — первую передачу нового правительства. Хор считал про себя повороты — третий, пятый, седьмой… Они выскочили на наружную галерею, огибавшую здание. Сквозь узкие и длинные щели-бойницы, вертикально прорезавшие тонкую наружную стену, тянуло пряным запахом травы, скошенной и оставленной сохнуть на лужайке перед домом. Хор на бегу повернул голову в сторону наружной стены и вдруг увидел в свете фонарика какую-то тряпку, лежавшую вплотную к стене. — Вперед! — приглушенно приказал он наемникам. — Третий поворот налево! Я сейчас… Он нагнулся к ботинку, делая вид, что хочет завязать шнурок, и пропуская солдат вперед. Фонарик он погасил, но глаза, привыкшие видеть в темноте, четко различали неизвестный предмет. Пропустив последнего наемника, Хор протянул руку и при свете фонарика увидел… красный берет с черной пятиконечной звездой, берет «борца за свободу». Хор оглянулся — кругом был камень, они были в каменной западне. Он интуитивно чувствовал опасность, чутье старого солдата предупреждало его… И в этот момент все вокруг загрохотало. Стрельба шла впереди, у аппаратной. Стреляли внизу, в холле. Засада была подготовлена, она ждала Хора. Сорвав с брезентового ремня противотанковую гранату, Хор сунул ее в щель-бойницу наружной стены галереи. Затем отбежал метров на шесть, где от галереи как раз отходил один из коридоров, присел за угол и, почти не целясь, дал по гранате длинную очередь из автомата. Оранжевое пламя с грохотом брызнуло во все стороны. Едкий горячий дым, перемешанный с цементной пылью, тугой волной ударил в лицо, но Хор, пригнувшись, кинулся в пролом и спрыгнул с высоты третьего этажа. И в этот момент грохнул еще один взрыв — в другом конце здания. Симон, бывший полицейский, боявшийся «мамми Уота» и веривший, что альбиносы приносят несчастье, смертельно раненный в бою у стальной двери, подполз к порогу и из последних сил швырнул противотанковую гранату в передатчики… Но Хор не знал этого. Он бежал, петляя, в темноту, туда, где стояли машины, захваченные на вилле Мангакиса: черный «мерседес» хозяина виллы, «Волга» Корнева и «фольксваген» Гвено. Именно в этот момент ему в голову впервые пришла ясная, жестокая мысль: их предали, и если бы кто-то из людей Кэндала не обронил в спешке свой берет, он, Хор, никогда бы не вырвался из каменной ловушки, в которой погиб почти весь его отряд. Уже открыв дверцу машины, он вдруг увидел вспышку и охнул — голень левой ноги обожгло. Брючина сразу стала тяжелой и липкой. Он выхватил из кармана индивидуальный пакет, вскрыл его зубами и перетянул рану поверх брючины, чтобы остановить кровь. Раны он не боялся, но сумеет ли он теперь вести машину? И в этот момент подбежали наемники. Их было человек пять-шесть — все, что осталось от первой, самой многочисленной группы его отряда. Они бросились в ту же машину, отталкивая друг друга, и Хор, сжав зубы, превозмогая боль, рванул машину с места. Навстречу ему из кустов бежали люди, на бегу стреляя из автоматов, не целясь. Хор бросал машину из стороны в сторону. Очередь резанула по ветровому стеклу, которое сейчас же рассыпалось на сотни снежных звездочек, и солдат, сидевший рядом с Хором, охнул и захрипел, навалившись на него. — Уберите! — заорал Хор по-немецки, но его поняли. Кто-то протянул руки, и труп отбросило на дверцу машины. Стрельба по машине вдруг разом стихла. Хор вырвался на широкий перекресток асфальтовых лент, освещенных оранжевыми фонарями, вздетыми высокими серебряными мачтами к кронам королевских пальм. На мгновенье Хор словно увидел план города: он отпечатался в его мозгу со всеми подробностями. Налево — аэропорт, направо — военный лагерь. Прямо — лагуна. По этой дороге еще несколько минут назад он вел свой отряд на штурм радиодома. Хор злобно выругался и притормозил. И справа и слева доносилась пальба, светилось желтое зарево: высадившиеся батальоны штурмовали аэродром и военный лагерь. Хор знал, что, как только эти объекты будут захвачены, на аэродроме начнут приземляться транспортные самолеты с португальскими солдатами. Их срочно «пригласит» на помощь новый премьер. Хор решительно повернул налево, к аэропорту. Но черная рука, появившаяся сзади, легла на баранку. — К лагуне, маста… — твердо сказал наемник, сидевший сзади. Бунт? Сидевшие сзади глухо заворчали — они не хотели опять оказаться там, где ждала их смерть. — Ну подождите! — по-немецки прошипел Хор. Машина резко повернула к лагуне, к вилле Мангакиса. Десантникам везло. Резиденцию премьер-министра они захватили без единого выстрела. Но майор Лео, бельгиец, командир первого батальона, насторожился: у резиденции не было обычной охраны — двух-трех часовых, которые, по данным разведки, обычно стояли у ворот. В доме не было ни самого премьера, ни его семьи, ни слуг. Пуст был и гараж. Солдаты в ярости перевернули все вверх дном. Они крушили мебель, вспарывали подушки, хватали все, что можно было унести. Майор Лео сидел в домашнем кабинете премьера за столом на втором этаже, и на душе у него становилось все беспокойнее. Радист, устроившись на полу в углу кабинета, вызывал на связь Сарыча. Но связь была затруднена, слышались какие-то странные помехи. Тогда бельгиец приказал связаться со вторым батальоном, люди которого должны были захватить штаб «борцов за свободу». Батальоном командовал англичанин Робинсон, или просто Роб. Роб отозвался почти сразу. — Лео! — орал он. — Что у тебя, Лео? — Птичка улетела, — ответил Лео. — А у тебя? — Тоже пусто. Похоже, что их предупредили. Правда, в комнатах накурено, они наверняка были здесь полчаса назад. — Проклятье! — Как дела у Хора? — Не знаю. Никак не могу установить связь — ни со штабом, ни с… Связь внезапно прервалась. Бельгиец раздраженно выругался. Радист, сидящий на корточках у передатчика, испуганно посмотрел на него. — Что-то у них… — поспешил оправдаться он. — А мне наплевать! Вызывай снова! — бешено заорал бельгиец. — Слышишь, да поживее, если тебе дорога шкура! И почти сейчас же Робинсон отозвался. Голос его был возбужденно весел. — Они нашлись, Лео! — кричал он. — Нашлись! Они напали на нас. Идет бой! Хорошенькое дельце! — Кто они? — спросил бельгиец. — Люди Кэндала. Они только что передали нам через мегафон требование сдаться! В наушнике было слышно, как там, на другом конце города, трещат автоматы, рвутся снаряды базук. «Идиот! — пробормотал про себя бельгиец. — Веселится на собственных похоронах». — А что думаешь делать дальше? — как можно спокойнее спросил он Робинсона. — Перебьем этих подонков и двинем на соединение с тобой. Ол райт? Что-то грохнуло, и связь оборвалась. — Это у них, — опять испуганно поспешил сообщить радист. — Без тебя знаю! — огрызнулся Лео и, подумав, снял берет. Он был суеверен и верил, что несчастье передается от одного человека к другому, как зараза. На столе вдруг резко задребезжал телефон. Майор непроизвольно снял трубку: — Алло! — Майор Лео! — послышался в трубке красивый бархатный голос. — Я, — сухо бросил бельгиец. — Вы окружены. Во избежание ненужного кровопролития предлагаю сложить оружие. — Кто вы? — Я Кэндал, командир «борцов за свободу». Кстати, предупреждаю, что батальон майора Робинсона сдается. Сам майор только что убит. Бельгиец оторвал трубку от уха. — Вы мне не верите? — слышалось оттуда уже тише. — Мы ждали вас. Мы знали о каждом вашем шаге заранее. Не верите опять? Так почему же я знаю ваше имя и звание? Почему я знаю Робинсона? Бельгиец усмехнулся. Что ж, судя по всему, Кэндал не врет. Не такой он человек, Кэндал. Вот уже семь лет он руководит отрядами «борцов за свободу», целой армией африканцев, которые дерутся как черти — ив Анголе, и в Мозамбике, и в Бисау. За его голову португальцы обещали приличные деньги. Кое-кто в лагере люто завидовал Робинсону — голова Кэндала должна была достаться ему. Бедняга Робинсон, слишком рано он радовался… Майор Лео бросил трубку. Он быстро принял решение: пробиваться, пробиваться во что бы то ни стало к берегу! — Майор Лео, майор Лео! — взывала трубка голосом Кэндала. — Мы даем вам на размышление пять минут… Бельгиец усмехнулся, вытащил револьвер. Осколки трубки разлетелись одновременно с грохотом выстрела. И сейчас же все вокруг загрохотало, глухо хлопнула базука, и снаряд взорвался где-то на первом этаже. — Не выдержали! — злорадно сказал майор вслух. — Нервы не выдержали у ваших, господин Кэндал. Он бросился вон из кабинета, держась поближе к стенам и привычно пригибаясь. Бельгиец был уверен в своих людях — многие из них служили еще Чомбе и с тех пор где только ни бывали. Правда, в батальоне были и ненадежные солдаты-африканцы колониальных частей Португалии, и еще не обстрелянные добровольцы — противники нынешнего режима, бежавшие за рубеж. И когда бельгиец выскочил во двор, просторный, окруженный высокой каменной стеной, он увидел то, что ожидал увидеть. Его ветераны лежали под самой стеной, время от времени вскакивая и посылая в небо короткие очереди. Зато новобранцы в панике метались по двору. Майор поспешно растянулся у двери. Вот взлетела и повисла в небе осветительная ракета. Внезапно стрельба снаружи прекратилась. — Сдавайтесь! — загремел металлический голос, усиленный мегафоном. — Народный суд учтет ваше раскаяние. Сдавайтесь, пока не поздно. Лежащие у стен зашевелились. — Ну что же вы, идите! — насмешливо крикнул им бельгиец. — Идите прямо на виселицу. А те, кто хочет жить, — за мной! Он вскочил и прыжками ринулся к воротам из этой проклятой западни, на ходу посылая очереди в темноту впереди себя. Наемники вырвались из огненного кольца и рассыпались по темным, узким и кривым улочкам города. Третий батальон капитана Блейка, целью которого был захват военного лагеря «Миринда», наступал. Десантники вовремя обнаружили засаду. У кого-то из младших командиров республиканской армии не выдержали нервы — солдаты засады открыли огонь раньше времени, не дав десантникам спокойно втянуться в лагерь, как было намечено. Блейк бросил батальон в атаку. Наемники, отчаянные, подготовленные лучше, чем не имевшая никакого опыта армия республики, ворвались в лагерь и устремились к военной тюрьме, где содержались под арестом схваченные накануне члены «пятой колонны». Но в тот самый момент с тыла и во фланги им ударили отряды подоспевшей народной милиции. И хотя эти рабочие и служащие, только что получившие со своих складов оружие, имели о военном искусстве весьма отдаленное представление, их натиск был столь яростен, что наемники вынуждены были перейти к обороне той части территории лагеря, которую им удалось захватить. Капитан Питер Блейк, южноафриканец по рождению, слыл среди офицеров «интеллигентом». Во-первых, он носил очки, во-вторых, его хобби было коллекционирование африканских масок и ритуальной утвари. Каждый его набег на какую-нибудь деревню, будь то в Конго или Судане, Нигерии или Анголе, сопровождался разграблением местных святилищ: как ни. скрывали их туземцы, у Блейка был на это особый нюх, и священные ритуальные маски, заботливо вырезанные из пальмы изображения духов предков, фетиши и амулеты черного и красного дерева отправлялись за океан. Там, на одной из бойких улочек Лондона, миссис Блейк, элегантная дама, член нескольких благотворительных комитетов, держала маленький магазин с большими ценами для знатоков: Европа сходила с ума по африканским «примитивам». Обычно экспедиции капитана проходили без особых осложнений, и сейчас Блейк пришел в ярость от того, что кто-то может помешать ему пополнить его «коллекцию» изделиями известных своим мастерством племен Боганы. Он не скрывал это, приказывая радисту немедленно просить Сарыча открыть огонь из судовых орудий по лагерю. Лейтенант О'Нил, рыжий зеленоглазый ирландец, лежавший рядом с Блейком в неглубокой придорожной канаве, устланной мягкой травой, где расположился командир третьего батальона, с сомнением покачал головой: — Но ведь там уже почти вся наша первая рота, Питер. А отойти ей невозможно. Огонь слишком плотен! — Чем меньше негров останется в Африке, тем лучше, — яростно отрезал Блейк. — Черных на этом свете больше, чем надо. И тяжелые орудия «Монтанте» и «Бомбарды» заговорили. Координаты цели были заранее известны португальским канонирам. И первый же термитный снаряд угодил в здание тюрьмы, похоронив под ее бетонными обломками сразу всех арестованных по делу «пятой колонны». И начался ад. Снаряды разносили в пыль глинобитные казармы, они разметали каменную стену вокруг лагеря, оранжевым пламенем пылали пакгаузы с боеприпасами, и защитники лагеря, новобранцы и милиционеры, никогда не бывавшие под огнем тяжелых орудий, стали отступать. Напрасно молодые офицеры пытались удержать их. Они отходили, смешавшись с остатками первой роты батальона Блейка, с десантниками, охваченными паникой, не понимавшими, что происходит. Обстрел продолжался ровно двадцать минут. А затем Блейк хладнокровно кинул своих людей в атаку. «Пленных не брать, раненых добивать», — был его приказ, и наемники, озлобленные потерями, ворвались в пустой лагерь, в хаос пылающих зданий, трупов, дымящихся воронок и обломков стен. Ливень разразился как раз в этот момент. Тяжелая лавина воды рухнула на землю, превратив ее в вязкое болото. Удары грома сотрясали все вокруг, молнии рвались над лагерем, словно разъяренная «мамми Уота», толстая Катарвири, дух воды, посылала их на головы врагов своего народа. — Катарвири гневается, — пролепетал перепуганный радист. Штаб во главе с Блейком укрылся от ливня в полуразрушенной офицерской столовой. — Катарвири? — Блейк усмехнулся. — Посмотрим, что она скажет, когда мы отправим ее вещички в Лондон! А ты… (он смерил радиста презрительным взглядом) передай Сарычу, что лагерь взят. В отличие от Хора Блейк не считал нужным утруждать себя личными переговорами с португальскими офицерами. У групп, штурмующих аэропорт, где стояли пять истребителей и два транспортных самолета республиканской армии, дела шли хуже. Артиллерия кораблей не могла достать эту цель, да и взлетные полосы десантникам было приказано не портить. Неприятности начались уже на подходах к аэродрому. Два взвода десантников вдруг ударили по основной группе: все их солдаты во главе с сержантами перешли на сторону республиканцев. Остальные наемники вынуждены были залечь под перекрестным огнем прямо в саванне, окружавшей аэропорт. Если бы Хор знал это, он возблагодарил бы бога, спасшего его опять. Но Хор ничего не знал. Он гнал машину к вилле Мангакиса, и душа его была полна злобы: впервые в жизни он был вынужден подчиниться черному! ГЛАВА 8 Женя сидел в кресле, опустив глаза. Сколько же времени прошло с того момента, когда он услышал, как со двора виллы выехали машины и стало тихо? — Ничего, — через силу улыбнулся он тогда Елене. — Все будет в порядке. Мы еще выберемся отсюда! — Да, — сказала девушка. И в этот момент вошел Майк, вошел и стал к ним спиной у окна, всматриваясь в темноту сада. Ровно гудел «кондишн», нагнетая в комнату приятную прохладу. Все было мирно, как много лет назад. Они так же вот бывали в этой комнате, втроем, но тогда им было весело и хорошо, у них были общие дела, общие заботы, даже мысли их были схожи. А теперь… Женя смотрел на широкую спину Майка, вглядывавшегося в темноту за окном. Интересно, о чем он сейчас думает? Майк стоял, широко расставив ноги, автомат висел у него за спиной дулом вниз. Тяжелые солдатские бутсы казались особенно неуклюжими и нелепыми здесь, в комнате Елены. «А ведь он влюблен в нее! — вспыхнуло вдруг в мозгу у Жени. — И всегда был в нее влюблен! А я-то, дурак, не замечал!» «Скорее бы все это кончилось, — думал тем временем Майк. — Все встанет на свои места. Джин уедет, а Елена останется. Мангакису ведь все равно кому служить: его-то направила на работу ООН! И в конце концов Елена поймет, почему он, Майк, здесь. Он не хочет скитаться, как ее отец, и зависеть от каждого, кто сможет испортить ему карьеру. Он не хочет остаться без родины, без денег, без будущего. И совсем не обязательно заливать кровью африканцев плантации гевеи. Ведь работали же они на землях Фреда Брауна раньше, да еще считали, что им повезло — у них была работа. А Мануэль Гвено? При мысли о Гвено ему стало немного не по себе. Так вот каким он оказался — никакое не чудовище! Умное лицо, элегантный вечерний костюм. Жаль будет, если новое правительство осудит его на смерть. Но если таков закон, если приговор вынесет суд… Во всяком случае, он, Майк, не допустит, чтобы Гвено убили в доме, принадлежащем Браунам. А пока нужно ждать. Ох, если бы не Джин! Этот Джин старается вывести его из себя, показать его перед Еленой то идиотом, то негодяем… Как-то так у него получается, что берет верх всегда он, а не другой. Или их учат этому там, в Советском Союзе? — Можно? Майк резко обернулся. На пороге стоял Мангакис. — Пришел проведать, — как ни в чем не бывало сказал он. — Ну как вы здесь? Майк почувствовал себя неловко. — Спасибо, дядя Бэзил, — сказал он и сразу умолк: слишком уж фальшиво прозвучали сейчас слова, с которыми он с детства привык обращаться к Мангакису. Тот добродушно улыбнулся. — Ну что вы здесь надулись, словно рыба-шар. Знаете такую? Когда на нее нападают, она превращается… — А разве на нас не напали? — резко сказал Женя. — Пусть он попробует отложить автомат, и тогда мы… Он потер ушибленную Майком челюсть и зло посмотрел на него. — И что тогда? Майк покраснел, резким движением сдернул автомат и протянул его Мангакису. — Подержите, дядя Бэзил, я ему… Они стояли грудь к груди — почти одного роста, крепкие парни со стиснутыми кулаками, готовые сцепиться в жестокой мальчишеской схватке. — Ну? — вызывающе сказал Майк. — Ну? — в тон ему повторил Женя. — Пойдем выйдем! — Майк, Женя! — вмешалась Елена, мгновенно очутившись между юношами. — Что это такое? Я запрещаю вам, слышите! А ну помиритесь… Она не договорила… и вдруг заплакала. Первым опомнился Майк. Он откашлялся и постарался придать своему голосу как можно больше твердости: — Я спущусь на несколько минут вниз. Не попытайтесь что-нибудь выкинуть — дом окружен. По лестнице он буквально сбежал и лишь перед дверью в холл на секунду задержался, чтобы перевести дух. — Скоро их разобьют и вышвырнут отсюда, — как нечто само собой разумеющееся, сказал Женя, лишь только за Майком захлопнулась дверь. — Для того чтобы добиться победы, мало лишь верить в нее, — спокойно заметил Мангакис. — Надо перебить их! — Женя возбужденно сжал кулаки. — Это не игра в солдатики, Джин, — покачал головой Мангакис. — Проигрыш здесь оплачивается слишком дорого! — Я не мальчик! — обиделся Евгений. Мангакис неопределенно покачал головой. Ну как рассказать этим молодым людям, что творится у него в душе? Как объяснить им, чего ждут от него Корнев и Гвено? Радио молчит: кто знает, что там произошло? Дочь подошла к нему и прижалась щекой к плечу, заглядывая в глаза. — Ведь ты воевал, папа, — неожиданно сказала она полушепотом. — Придумай что-нибудь. — Тебе сказала об этом мать? — резко вскинул голову Мангакис. Девушка кивнула. Отец горько усмехнулся. — Я был плохим солдатом. — Неправда, мама говорила, что вам не повезло. Мангакис подошел к окну. Гроза бушевала над западной частью города, там, где был военный лагерь «Миринда». Пальба в той стороне стихла. — Дядя Бэзил… — Ну? Грек обернулся к юноше. Лицо Евгения было решительно. — Вы должны уйти отсюда. Вы должны быть… — Вы словно все сговорились! И ты, и твой отец, и Мануэль Гвено! Мангакис почти кричал. — А Елена? Что будет с Еленой? — Но я же не маленькая, папа! Что вы все твердите: Елена, Елена, Елена?.. — Вы уйдете отсюда вместе, — неожиданно спокойно сказал Женя. — Не говори чепухи! — рассердился Мангакис. — Отсюда можно уйти! Женя осторожно приоткрыл окно: сильный ветер гудел в листве сада. — Можно, папа, можно! — девушка вдруг радостно запрыгала, захлопала в ладоши. Евгений благодарно улыбнулся, подошел к ней, обнял — впервые в жизни он обнимал девушку, и все получилось удивительно просто и естественно. Но Елена слегка оттолкнула его. — А как ты? — Я останусь здесь. — Ты пойдешь с нами, — решительно сказала Елена. ГЛАВА 9 Мангакис не сразу догадался о способе, при помощи которого молодые люди предполагали выбраться из дома. Одно из окон комнаты Елены выходило в боковую часть сада — всего лишь метров десять было между высоким забором, за которым начинался заросший высокой травой пустырь, и стеной дома. Здесь росло мощное дерево-зонт: его ветви тянулись параллельно земле четко различимыми этажами. Еще несколько лет назад Женя, Елена и Майк изобрели для себя своеобразный вид спорта: из окна, в которое почти упирались две мощные ветви, нужно было перебраться на пустырь за стеной сада. И сейчас этот путь не был особенно трудным. Главное, чтобы солдаты не заметили, как они будут перебираться из окна на дерево. — Староват я, чтобы лазить по деревьям, — проворчал Мангакис, прикидывая в уме предстоящий путь по ветвям. — Ну ладно, рискнем! — Но я пойду, если пойдет и Джин, — упрямо заявила Елена. Евгений тяжело вздохнул. — Хорошо. И я с вами. Ветер все сильнее гудел в ветвях. Во дворе возбужденно разговаривали наемники. Потом кто-то затянул унылую, протяжную песню. — Тише! — вдруг загремел голос Аде. — Грозы не видали? А ну разойтись по местам! И чтоб больше носа никто во двор не высовывал! Пение оборвалось. Наемники, вполголоса огрызаясь на сержанта, побрели по своим местам. Во дворе все стихло. Женя решительно выключил свет и подбежал к окну. — Я пойду первым, — сказал он и вскочил на подоконник. Через минуту он уже стоял на массивной ветви, одной рукой держась за другую ветвь, идущую строго параллельно той, на которой он стоял. — Давай руку! — сказал он, протягивая свободную руку девушке. Та отрицательно покачала головой. — Лучше сам держись покрепче. А я-то уж как-нибудь… Она уверенно выбралась из окна. — Ну что ты стал? Иди же! Третьим выбрался Мангакис. Нижняя ветвь пружинила и слегка потрескивала под тяжестью их тел, верхняя, за которую они держались, чуть прогибалась. Но широкие, как у фикуса, листья надежно укрывали их от взглядов снизу. Впрочем, во дворе никого не было. Они быстро очутились у могучего ствола — половина пути была пройдена. — А ты храбрая! — с уважением заметил Женя, когда они прижались к стволу, переводя дух. — Это я от страха, — призналась девушка. — А ты, папа? Она замолчала, словно подбирая слово, но так и не окончила фразы. — Осваиваю на старости лет цирковую профессию: новый аттракцион — «Под куполом Мангакисы», — пошутил ее отец. — А что из-за нас будет Майку? — вдруг забеспокоилась Елена. Женя осторожно тронул ее локоть: — Пошли! — Тише! Смотри! Девушка испуганно схватила его руку и кивнула вниз. Сквозь листья было видно, как чья-то тень бесшумно скользнула вдоль стены дома и скрылась за углом. Они подождали еще несколько мгновений и хотели было уже двинуться по ветвям к забору, как вдруг из-за угла грохнуло: один выстрел, второй… Две красные ракеты одна за другой взмыли в черноту ночного неба. И сейчас же еще два выстрела — на этот раз две зеленые ракеты… — Стой! — раздался сейчас же резкий голос Аде. — Стой, буду стрелять! У Жени перехватило дыхание. А за углом послышался какой-то шум, глухие звуки ударов и короткая автоматная очередь. — Сволочь! — громко выругался сержант. — Этот парень кому-то сигналил, господин капитан! Он пытался бежать. Пришлось его… — Бежать? Это уже был голос Майка. Затем последовала пауза, и опять голос Майка — встревоженный, резкий: — Сержант! Давно погас свет на втором этаже? — Не обратил внимания, господин капитан! — в голосе Аде все еще звучало возбуждение. — А куда этого предателя? — Да погоди ты! Женя услышал, как захрустел гравий под ногами Майка, бегущего в дом. — Бегите! — приглушенно крикнул он, пропуская вперед Елену и ее отца. — Сейчас он все поймет. Быстрее! Елена осторожно пошла вперед. Ветвь под ногами была скользкая, толстая: словно отполированная кора не держала ногу. Но девушка крепко держалась за другую ветвь, протянувшуюся почти параллельно той, по которой она шла, вверху. Ветви дерева-зонта росли четко обозначенными этажами — метра полтора пространства отделяло один от другого. И Мангакис мысленно возблагодарил природу, создавшую зеленый мост, по которому он шел вслед за дочерью к свободе. Оказавшись на самом конце ветви — уже за забором, — Елена секунду помедлила, прыгнула и почти бесшумно упала в густую, высокую траву. Следом за нею тяжело рухнул Мангакис. «Только бы не нарвалась на змею», — подумал Женя и повернул назад. Он не боялся того, что его ожидало, и думал лишь об одном — сколько минут он сможет выиграть для беглецов: пять, десять, пятнадцать? Небо над головой грохотало. Гроза была уже почти над домом, и Женя знал — тропический ливень поможет уйти и дяде Бэзилу, и Елене. Он прыгнул в темноту двора, и в этот момент сноп белого света из окна ударил ему в лицо. — Стой! — закричал Майк. Женя успел вскочить на ноги, когда к нему подбежал низкорослый десантник. Автомат висел у него за спиной, он вытянул руки. Женя ударил его коленом в живот и, когда солдат скорчился головой вперед, обрушил на его шею удар стиснутых вместе рук, как учил их в школе военрук. — Молодец, сынок! Женя вскинул голову — напротив у стены высилась здоровенная фигура сержанта. Юноша пригнулся, готовясь к броску, но Аде ловко отскочил в сторону. Из-за угла к нему бежали двое, трое, четверо наемников. Они рвали из-за спин автоматы… — Не стрелять! — закричал сверху из окна Майк. — Не стрелять! Взять их живыми! — Здесь только один, сэр! — крикнул в ответ Аде. — Парень. «Неужели эта скотина велит гнаться за ними?» — с ненавистью подумал Женя о Майке. Последовавшее молчание показалось ему бесконечным. — Ведите его в холл, — глухо приказал Майк, и Женя вздохнул с облегчением. Наемник у его ног дернулся и затих. — Герой! — насмешливо сказал Аде, и Женя не понял, к кому это относилось — к нему или к неудачнику-солдату. — Пошли! Этот приказ сержанта относился к Жене уже наверняка. Он шагнул вперед, и солдаты расступились, пропуская его к дому. Они молча ввели его в холл, и первое, что бросилось ему в глаза, — лицо отца. Он медленно поднимался со стула, не сводя с него глаз. — Ничего, папа! Евгений старался улыбнуться как можно беспечнее. Это ему удалось, и он вдруг понял, что не боится, ничего не боится — ни того, что происходит, ни того, что может произойти. И в этот миг во дворе взревел двигатель автомобиля. Хлопнули дверцы. Хор вошел в холл, опираясь на Джимо. Он понял, что произошло, сразу, лишь только взглянул в лицо Майка. — Ну? Он смерил Женю взглядом с головы до ног. — Вы все никак не угомонитесь, молодой человек. Ай-ай! А еще говорят, что в России много занимаются воспитанием молодежи! Он перевел взгляд на Корнева-старшего, словно вовлекая его в разговор. — Я на свое воспитание не жалуюсь! Женя даже сам удивился резкости своего тона. Думал ли он когда-нибудь, что вот так будет стоять перед самым настоящим гитлеровцем — и нисколько его не бояться? — Ого! Он не боится! Хор усмехнулся. — А почему я должен бояться? Это вам надо бояться. В любую минуту сюда могут прийти, милиция или армия. И вот тогда… — Молчать! Хор со стоном опустился в кресло. — Пока это случится, я отправлю тебя на дно лагуны! — Вы не посмеете! Гвено тяжело встал и подошел к Жене. Хор передернулся. — А ты, черномазая образина, еще можешь разговаривать. Что ж, тем хуже для тебя… Он обернулся к солдатам. — Возьмите-ка его, ребята! — Стойте! — раздалось вдруг за спиной Евгения, и Майк вышел вперед. Он вытянулся перед Хором, щелкнул каблуками. — Это министр, господин майор. Мануэль Гвено. Хор удивленно поднял брови. — Ловко! Он перевел взгляд на Корнева-старшего, поискал взглядом Мангакиса и не нашел его. Лицо немца налилось кровью. — А где?.. Майк опустил голову. — Бежал? — взревел Хор. — И девчонка? Молния со страшным грохотом ударила где-то неподалеку от дома. Зазвенели стекла. И тут же обрушился ливень. Джимо испуганно прижался к стене: глаза его округлились, толстые губы тряслись. Он бормотал заклинания. — Значит… Хор понял, что ни один солдат не выйдет сейчас из дома, чтобы броситься в погоню за бежавшими пленниками. И ярость его обратилась на Корнева. — Значит, вы все-таки обманули меня! — прошипел он и уставился на Аде: — А вот… что ты мне скажешь, сержант? Ты вроде бы знал господина министра в лицо! Аде опустил голову. — Виноват, сэр. Я давно не видел его. Тогда он был еще совсем молод… — А что скажете вы? Майор смотрел на министра. — Я Мануэль Гвено, — последовал твердый ответ. Хор откинулся на спинку кресла. — Что ж, это меняет дело. Он кивнул Майку. — Ты подсказал мне одну мысль, сынок! Нет, мы не будем сейчас же расстреливать ни господина министра, ни русского журналиста, они нам, пожалуй, еще пригодятся. Хотя бы… в качестве заложников, а? Майк вяло вытянулся. Все, что происходило, виделось ему будто в тумане. Он, Майк, выдал беззащитного человека в руки убийц. И Елена узнает об этом. Она же просила его молчать, а он… Он назвал имя Гвено, стараясь любым способом выиграть время, дать Елене и ее отцу хотя бы две-три лишние минуты. Но теперь уже поздно рассуждать об этом. — Капитан Браун! — словно издалека донесся до него голос Хора. — Возьмите господина, министра и господина журналиста и заприте их в гараж. А с мальчишкой я еще потолкую. Гвено и Корнев стояли рядом, плечом к плечу. — Держись, Жека, — сказал Корнев и, обернувшись к Хору, предупредил его спокойным, уверенным голосом: — Если с парнем что-нибудь случится… — Вы слышите, Хор? — твердо произнес Гвено. — Вы мне ответите за жизнь Джина Корнева собственной головой! — Слишком многие хотят, чтобы я расплатился с ними именно этим столь ценимым мною самим предметом, — усмехнулся Хор в ответ. Но лишь дверь за пленниками закрылась, Евгений увидел перед собою искаженное ненавистью лицо немца. В холле их теперь было лишь трое: Евгений, Хор и Аде, молчаливо стоящий за креслом майора. — Подойди сюда., — Хор смотрев на Евгения пустым, холодным взглядом. — Значит, ты меня не боишься? Ноги Евгения вдруг стали свинцовыми, тело оцепенело, казалось чужим. Ливень прекратился, и наступила тишина. Хор говорил тихо-тихо, почти беззвучно: — Я бы сам расстрелял тебя… Лицо его стало бесстрастным. — Аде! Выведи его… к лагуне! Хор пристально всматривался в лицо Евгения, стараясь найти в нем страх. А юноша, упрямо склонив голову, шагнул к двери- …Через несколько минут над лагуной разорвалась короткая автоматная очередь. ГЛАВА 10 …Елена почувствовала резкий толчок — не удержалась на ногах и упала в траву лицом вперед на вытянутые руки. И сейчас же услышала стон. Отец лежал на боку, подвернув левую ноту, и тщетно пытался подняться: каждое движение причиняло ему боль. — Нога… — сказал он. — Папа! Девушка вскочила, подбежала к отцу. Он оперся на ее плечо, с трудом встал. — Не везет… как всегда, — попытался улыбнуться он. И в этот момент по ту сторону забора послышались крики, треск ломающихся ветвей и шум борьбы. — Джина схватили, — вырвалось у Елены. — Я вернусь туда! — девушка решительно кивнула в сторону виллы. — Это все из-за меня… — Нет, — покачал головой отец. — Беги! Беги, дочка, сейчас все зависит от тебя… — А ты? — Мне не привыкать, — Мангакис старался говорить как можно спокойнее. Елена оглянулась. Вокруг стояла высокая густая трава. — Пошли, — решительно сказала девушка. — Беги, — задыхаясь, повторил Мангакис. — Они не пощадят тебя… — Держись за шею, — приказала девушка. — Я потащу… Ливень, обрушившийся на них, был словно небесное благословение. В секунду они оказались промокшими — холодный водопад, казалось, закипал на разгоряченной коже. Дышать стало легче, и оба судорожно глотали воду, хлещущую прямо в лицо. Они пересекли шоссе. Ливень прекратился. Девушка упала на колени: сил больше не было. — А теперь… оставь меня и беги… к Кэндалу… Голос отца умолял, Елена никогда не слышала его таким. — Приведи солдат, милиционеров, кого хочешь. Ведь там… ведь на вилле остались… Он недоговорил. Елена встала, всей грудью вобрала воздух и побежала по шоссе. Она не пряталась — мысль об этом не пришла в голову, она бежала изо всех сил, и сердце ее стучало: скорее, скорее, скорее… — Стой! Какая-то тень вдруг метнулась ей наперерез из кювета. Крепкие руки схватили ее… — Пустите! — испуганно закричала Елена. — Ого! — послышался удивленный голос, и сейчас же она почувствовала, что ее отпустили. Вокруг нее стояли, люди в маскировочных куртках десантников, настороженные, с автоматами наизготовку. Человек, державший ее, отступил на шаг, потер себе щеку. — Кто вы? — спросила Елена. Человек, терший щеку, нажал кнопку фонарика, висевшего у него на груди, и широкий круг синего рассеянного света окутал девушку с головы до ног. — Мисс Мангакис? Дочь экономического советника? — А вы? Голос человека с фонарем был знаком Елене. — Я Кэндал. — Мистер Кэндал? Да, теперь Елена определенно вспомнила этот голос: Кэндала она часто видела в городе, он как-то раз даже заезжал к ее отцу. В городе Кэндал был популярен. Все знали, что Кэндал — не его настоящее имя. В переводе с английского это означало «свеча». Как же его звали в действительности — не знал никто. Даже в Анголе, в португальской тюрьме, где он очутился в четырнадцать лет за участие в забастовке сельскохозяйственных рабочих, уже и тогда его знали под именем «Кэндал». Сейчас ему было лет тридцать шесть — тридцать восемь. У него была густая, черная, с легкой проседью борода, закрывавшая всю нижнюю часть его широкого, круглого лица. Большие и очень живые глаза все время лукаво блестели. Он любил пересыпать свою речь шутками, пословицами и поговорками, и казалось, что у него вообще не может быть дурного настроения. Все знали, что именно он несколько лет назад повел горстку повстанцев, вооруженных дробовиками, на полицейский участок португальцев, чтобы освободить арестованных накануне товарищей. В тот день началось восстание, которое португальцы так и не сумели подавить. Организация «Борцы за свободу», поднявшая восстание, освободила уже значительные территории. Штаб ее находился пока в Габероне. Но никто никогда не знал, где бывал Кэндал в тот или иной момент: в Богане, где его партизаны проходили военную подготовку, или в джунглях, на базах партизан. Он внезапно исчезал из города и возвращался так же внезапно. Португальцы предлагали за его голову довольно крупную сумму. В него дважды стреляли — один раз в Лондоне, другой в самом Габероне. В Париже его пытались похитить. Его личный секретарь погиб от взрыва мины, вскрывая посылку «с медикаментами», поступившую якобы от швейцарского Красного Креста. Кэндал с интересом посмотрел на Елену: — Так куда же вы спешите, мисс? У нее перехватило горло: — Там… мой отец… — Господин советник? Что с ним? — Он сломал ногу. Елена заплакала. — Ну вот! — Кэндал поморщился. — Слезы… — Скорее, а то они всех там перебьют! Там Джин Корнев, его отец, мистер Гвено. — Гвено? Кэндал схватил Елену за плечо и резко тряхнул. — Ну! Прекратите истерику! Мануэль Гвено у вас на вилле? — Да, — вытирая мокрые щеки, ответила девушка. — А отец около шоссе, неподалеку отсюда… Кэндал нетерпеливо кивнул. — Лейтенант Овусу! Возьмите людей и быстро вдоль шоссе. — Есть! Великан в маскировочной куртке и каске с подвязанными к ней ветками что-то сказал на местном языке, и несколько партизан побежали вдоль шоссе. Сквозь кольцо «борцов за свободу» протиснулся юноша, почти мальчик. — Радио передало, что власть… в стране… Он заикался от волнения. — Ну? Мальчик опустился на траву и закрыл лицо руками. Наступила глубокая тишина. Кэндал запустил руку в широкий карман своей куртки и выхватил оттуда маленький, меньше ладони, транзисторный приемник. В тишине раздался легкий щелчок, и все сразу же услышали мужской голос: —…ционное правительство страны приказывает остаткам бывшей республиканской армии и людям Кэндала прекратить ненужное сопротивление и сложить оружие. Членам народной милиции вернуться домой. Добровольно сдавшимся будет объявлена амнистия… Голос диктора был необычен: он говорил с легки»! иностранным акцентом. Затем загремел победный марш. Кэндал выключил радиоприемник. — Встать! Смирно! — неожиданно рявкнул он на мальчишку-радиста. Тот послушно вскочил и вытянулся. — Марш к рации и немедленно свяжись со штабом, — уже спокойнее продолжал Кэндал. — А теперь слушайте! Кэндал поднял руку, и бойцы встали вокруг него еще теснее. Было слышно их тяжелое дыхание. — Враг способен на любую провокацию, — твердо чеканил Кэндал фразу за фразой. — Сейчас он предлагал вам амнистию. Вы знаете, что значат такие обещания, вы дрались с португальцами в буше. И каждый раз, когда вы громили их, они обещали вам амнистию… Бойцы загудели, послышался смех. — Значит, все ясно, — удовлетворенно продолжал Кэндал. — Мы продолжаем выполнять наше задание. По местам! «Борцы за свободу» словно растворились в черноте ночи. На шоссе со стороны виллы послышались шаги. Потом они стихли, и вдруг в темноте раздался жалобный крик какой-то птицы. Раз, другой… Неподалеку от Елены отозвалась такая же птица. И тяжелые шаги заспешили прямо на ее крик. — Ваш отец, — сказал Кэндал девушке, вглядываясь в темноту. — Они нашли его. Елена вскочила. Впереди замаячили тени, и через минуту рядом с Кэндалом опустился великан Овусу, аккуратно сгрузивший со своей спины Мангакиса. Елена молча обняла отца. — Хэлло, Бэзил! С прибытием! Кэндал приветствовал Мангакиса, словно они встретились на теннисном корте городского клуба. — Боюсь, что спринтера из меня не выйдет, — грустно ответил Мангакис. — Во всяком случае, от твоих парней мне удрать не удалось. — Господин советник пытался помериться со мной силой… Лейтенант Овусу гордо расправил широкие плечи. — Это было нелегко, — охотно признался грек, и сразу же его голос стал серьезным. — Мне хотелось бы поговорить с вами, Кэндал, наедине… Партизанский командир кивнул, потом вдруг замер и бросился на землю, увлекая за собой девушку. Овусу распростерся рядом с ними. — Вот они… Кэндал замер, чуть приподнявшись над землей. Елена слегка приподнялась тоже. Сначала она ничего не заметила. Потом до нее донесся слабый шорох. Расплывчатые серые тени почти бесшумно скользили вдоль шоссе по обеим его сторонам. — Хорошо, — удовлетворенно сказал Кэндал сам себе. — Это те, кто ушел от нас у виллы премьер-министра. Высокий, по-моему, майор Лео. Тени исчезли так же быстро, как и появились. Подождав минуты две, Кэндал тихо свистнул. Трава зашуршала, подполз один из бойцов его отряда. — Где радист? — Связь со штабом пока установить не удается. Идут сплошные помехи, — доложил боец. Кэндал обернулся к Мангакису. — Только что «Голос Габерона» заговорил вдруг чужим голосом. Теперь помехи на наших волнах. — «Пятая колонна» есть и в армии, — спокойно заметил Мангакис. Кэндал хмыкнул. — Мы тоже знали волны, на которых работают португальцы. Если бы мы не перехватили разговор майора Лео с Сарычем, мы бы не были сейчас здесь. Сарыч приказал ему отходить на вашу виллу, к майору Хору. И если нам удастся захватить сразу двух таких крупных преступников… — Они будут драться жестоко, — с сомнением покачал головой Мангакис. — Я знавал таких… когда-то. Кэндал свистнул опять. — Замкнуть кольцо, — жестко приказал он. — Быстро и без шума! ГЛАВА 11 — Опять ракеты? Хор передернулся в нервозном ознобе. Пожалуй, впервые в жизни он не чувствовал в себе полной уверенности. События развивались явно не так, как было спланировано в штабе десанта, и Хор понимал, что они направляются уже не Сарычем, а отсюда, из Боганы. «Подонки, — думал Хор, — подонки — и те, кто организовал высадку, и те, кто в ней участвовал. Никому из них нельзя верить, никому!» Эх, было бы у него десятка полтора таких парней, как этот сержант… Аде ел глазами начальство. Казалось, он понимал все, что творится в душе у командира, и майору стало от этого неприятно. Хор опустил голову, закрыл ладонью глаза. Сержант терпеливо стоял рядом. — А что же дальше, сержант? — неожиданно тусклым голосом спросил он. — Чего мы здесь ждем? — У нас есть заложники, сэр, — ответил сержант. — Ах да! Русский и его превосходительство господин министр. Сейчас… Дай мне сосредоточиться… Аде шагнул к столу, налил полстакана виски. Майор поспешно протянул руку. Он пил виски как воду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, и зубы его стучали о край стакана. Но вот лицо его порозовело, черты стали жестче, он мотнул головой, словно стряхивая с себя остатки слабости. — Кто у рации? — Я сам, сэр! На этот раз Аде позволил себе слегка улыбнуться. — Так надежнее. Хор не заметил, или, скорее, решил не заметить улыбки на плоском лице наемника. — Что Сарыч? Голос его становился все увереннее. Он опять был самим собой — жестоким, решительным, тем самым Хором, кого во многих странах называли «майор Смерть» и разыскивали как преступника. — Сарыч приказал майору Лео пробиваться сюда. Нам предложено организовать оборону и ждать подхода подкреплений. На рейд вошла еще одна группа судов. В долине реки Кири два батальона полковника Генри перешли границу. У них танки и броневики… — Это же всего в ста милях отсюда! Чего же ты молчал? Он на секунду задумался. — Сколько осталось людей? — С теми, кто вернулся с вами… Аде поднял глаза к потолку. Губы его шевелились, шевелились и пальцы: он считал про себя. — Одиннадцать рядовых, один сержант, два офицера, четыре базуки, пять пулеметов, семь гранатометов, одна рация… Хор облегченно вздохнул. — Выберемся! Аде опустил глаза. — Если повезет, сэр, — сказал он хмуро. — Повезет! Мне всегда везет! Хор остановил свой взгляд на раненой ноге. — Даже и сейчас — пуля в ногу, а не в лоб! Аде кивнул. Хору действительно везло. Он вспомнил об этом сейчас, сидя в кресле у камина, в котором догорали тяжелые бруски красного дерева, и довольно улыбнулся: счастье не изменило ему. Ведь точно так же, почти чудом, ему удалось избежать «котла» в Сталинграде много лет назад. И тогда раненый Хор проскочил по дороге на изрешеченном БМВ — по дороге, которую уже несколько минут спустя перерезали русские. Но тогда он был молод, силен, решителен… Хор усмехнулся — молодость ушла, но на смену ей пришел опыт. И все же он завидовал молодости. Он завидовал юности Майка Брауна, его неопытности и тому, что называл «сопливым идеализмом». В конце концов, он, Хор, сходит со сцены, а на смену ему приходят люди типа Майка Брауна. И что из того, что парень немного сентиментален — с годами это проходит. — Прибыл майор Лео, сэр! — доложил с порога один из наемников. — Точно! — пробасил и сам майор Лео, отстраняя солдата со своего пути. Он вошел тяжелым, усталым шагом, прислонился к стене у самой двери, кивнул Хору и обвел тяжелым взглядом холл. — Однако вы здесь неплохо устроились! — хмыкнул он. — Со стаканом у камина… Пестрая куртка его была изорвана, закатанные рукава обнажали тяжелые, поросшие рыжей шерстью руки. Он был высок, широкоплеч, и лишь рост скрадывал тяжелую полноту. Лео вытер мясистое лицо о свою волосатую руку, перевел дух. — Почему Сарыч приказал нам пробиваться к тебе? — спросил он Хора, направляясь к столу. — У меня здесь пока тихо, — пожал плечами немец. — Место удобное для высадки. Мы сами не знали, что высадимся здесь, потому не знали об этом месте и черномазые… Он внезапно вспомнил об Аде, спокойно стоявшем за спинкой его кресла. — Сержант! Идите и примите под свое командование людей майора Лео! — Слушаюсь, сэр! Аде вышел, печатая шаг, и Хор с удовольствием проводил его взглядом. Лео перехватил его взгляд, усмехнулся. — Все играешь в солдатики? Он налил себе стакан виски, понюхал жидкость, посмотрел на свет. — Везет тебе! Хор махнул рукой. — Как всегда. У меня тут кое-что есть про запас. Не поверишь — сам министр экономики Гвено! — Ого! Лео выпил, с интересом посмотрел на Хора, шутливо погрозил ему мясистым пальцем. — Ах ты, старый лис! Думаешь, габеронцы согласятся выпустить тебя из мышеловки в обмен на неиспорченное здоровье его превосходительства? Или ты уже начал торговаться за свою шкуру? Хор пропустил это замечание мимо ушей. — Если все идет по плану, вторжение в долину реки Кири уже началось, — сказал он сухо. — Армия Боганы будет скована, там ведь наступают танки. А с милицией и горсткой бродяг Кэндала мы тут управимся. Главное для нас — удержать плацдарм. — А стоит ли? Лео поднял мохнатые рыжие брови, напряжение, до сих пор не сходившее с его лица, ослабло. — Дай-ка мне виски. Дьявол, ногу мою они все-таки зацепили. Хор засопел, стиснул зубы и сунул руку в карман. — Выпьем за удачу! — Выпьем! — охотно согласился Лео. Он повернулся к столу, и почти в то же мгновение что-то тупое и горячее гулко ударило ему в спину, разрывая, раскалывая его могучее тело. Бельгиец рухнул лицом в тарелки, в предсмертных судорогах цепляясь за стол. Хор твердо знал, что одного его габеронцы охотнее обменяют на жизнь двух заложников, чем вместе с его другом Лео. ГЛАВА 12 Гараж, в котором по приказанию Хора заперли Корнева и Гвено, охранял Джимо. Добродушный проповедник меланхолично шлепал по теплым лужам, оставленным ливнем на плотном, хорошо утрамбованном и посыпанном гравием дворе. За воротами гаража горел яркий свет: мощная лампа под плоским железным абажуром освещала голые стены, верстак. Мануэль Гвено сидел на старой шине, которую они выкатили из-под верстака на середину гаража. Корнев молча ходил взад и вперед от задней стены гаража к воротам и обратно, кружил вдоль стен, не останавливаясь ни на мгновенье. Он думал о сыне, о том, как все произошло случайно и нелепо. Он горько усмехнулся: а так ли уж все это было случайно и нелепо? Ведь он, Корнев, в сущности, знал, что вторжение вот-вот начнется. Об этом знала вся страна. Наемники скапливались на границах, португальцы проводили маневры на побережье, их военные суда то и дело появлялись в прибрежных водах республики. Речь шла только о сроках. А когда республиканское правительство объявило, что конфискует контрольные пакеты акций иностранных банков, стало ясно, что вторжение начнется в ближайшие недели. Габерон чувствовал, что на него надвигается гроза, и готовился к ней. И Корнев сначала твердо решил написать Жене, чтобы этим летом он не приезжал. Потом передумал. У парня были последние каникулы, и он так любил Африку! Но где-то в глубине души была и другая мысль — сыну пора становиться настоящим мужчиной. А если ему придется понюхать пороху, что ж, это пойдет только на пользу. Не было для него случайностью и участие сына в побеге Мангакиса и Елены. Да, советник поднялся наверх не затем, чтобы бежать: он был готов к побегу морально, разговоры в холле сделали свое дело. Но Корнев был уверен, что организовал побег его сын — не таков он был, чтобы не попытаться чего-нибудь предпринять, чтобы молча сидеть и ждать сложа руки своей участи. Слишком хорошо знал Корнев характер своего сына! Он сглотнул комок, подступивший к горлу. Что там, в холле? Что задумал Хор? Что с Евгением? Корнев не верил, не хотел верить, что с сыном может случиться что-нибудь… Гвено встал и подошел к нему, видно, хотел что-то сказать, но так ничего и не сказал. Неожиданно ворота скрипнули и приоткрылись. В широкой щели появилась добродушная физиономия Джимо. — Пардон, маета… — сказал он робко, протискиваясь в гараж. — Свет… можно мне свет? Он говорил на ломаном английском языке и был явно смущен. — Я не закрывать дверь? О'кэй, маста? Джимо обращался к Корневу: белый человек был для него хозяином на всю жизнь, что бы ни случилось вокруг. Корнев безразлично пожал плечами. — Танкью, маста, — расплылось в широкой улыбке лицо Джимо. — Танкью… Он попятился и скрылся, оставив ворота приоткрытыми. Гвено осторожно подошел к воротам и выглянул наружу. Затем он обернулся, прижал палец к губам и кивнул Корневу. Тот, стараясь не шуметь, подошел к нему. Снаружи, присев на корточки, расположился Джимо. Он держал в полосе света перед собою — почти на вытянутых руках — тонкую книжечку в твердой обложке из прозрачного пластика. Толстые губы его шевелились, он старательно морщил лоб, неуклюже выговаривая вполголоса английские слова. Автомат его мирно лежал рядом, на земле. Рядом с ним стоял маленький транзисторный приемник с выдвинутой антенной. — Эй, — негромко окликнул солдата Гвено. Джимо вскинул голову, прищурился, стараясь разглядеть лицо Гвено, из-за спины которого бил яркий свет. — Дай нам приемник! Гвено сказал это властно, на местном языке, и Джимо поспешно выполнил его приказ. Он встал и протянул приемник Гвено, и в тот же момент сильный рывок втянул его в гараж. Рванув солдата за кисть, Гвено отпрянул в сторону и выставил вперед ногу. Джимо перелетел через нее и рухнул лицом вниз, на цементный пол гаража. Гвено рванулся вперед, подхватил автомат наемника. — Ворота! — хрипло крикнул он Корневу. — Закройте ворота на засов… Он стоял с автоматом у ворот, не сводя глаз с Джимо, сидевшего на полу и державшегося обеими руками за голову. Засова на воротах не было. Корнев схватил лом, старый и ржавый, забытый, вероятно, здесь много лет назад. К счастью, на створках ворот были приварены скобы, которыми пользовались как ручками. Корнев поспешно сунул туда лом. Джимо обалдело крутил головой, все еще не понимая, что случилось. Гвено решительно подошел к нему и отцепил от широкого брезентового пояса противотанковые гранаты, кинжал. Джимо сунул руку во внутренний карман и сам протянул ему пистолет. — Парабеллум, — сказал он с уважением к оружию. — Все? — строго спросил его Гвено. — Да, маста… Джимо вскочил на ноги и вытянулся. — Ладно! — прикрикнул на него Гвено, — Садись в угол и читай свою книжку. Он поднял радиоприемник, щелкнул кнопкой. —…дром в руках солдат революции, — говорил голос с португальским акцентом. — Войска освобождения наступают из долины реки Кири. Генеральный штаб войск свергнутого режима сдался в полном составе. Революционное правительство, не желающее дальнейшего кровопролития, еще раз предлагает солдатам и милиционерам бывшей республики прекратить бесполезное сопротивление и сдать оружие. Вы слушаете радиостанцию «Голос Габерона». Заиграла бравурная, победная музыка. Корнев вопросительно посмотрел на Гвено. Тот стоял как вкопанный, закусив губу. — Предатели! — яростно шептал он. — Заговорщики! Взгляд его остановился на пистолете, который он сжимал в левой руке. — Ну теперь они меня живым не возьмут! Корнев осторожно взял у Гвено пистолет. — Я не верю, что они захватили радиодом. Хор бы не вернулся сюда, да еще без своих молодчиков. Снаружи, почти у самых ворот, заскрипел гравий. — Тише! Корнев осторожно заглянул в щель между створками ворот: — Майк Браун! — Если он попытается войти, пусть пеняет на себя! Гвено все еще не мог взять себя в руки. — Побережем пули для врагов, — тихо заметил Корнев. — Он враг! Майк уныло прохаживался около гаража, тяжелые ворота которых он сам закрыл полчаса назад за теми, кто был ему… Майк боялся признаться себе, как дороги стали вдруг ему и Джин, и Корнев, и даже к Гвено он не испытывал сейчас ненависти. Майк корил себя за то, что не сдержался, увидев пустую комнату — там, на втором этаже виллы Мангакиса. Тревогу он поднял непроизвольно и, если бы под Джином не обломилась ветка, может быть, постарался дать возможность бежать и ему, как он позволил бежать Елене и ее отцу. Майк не думал, что будет с ним дальше: утром, завтра, послезавтра. Его жизнь кончилась сегодняшней ночью, по крайней мере, та жизнь, которой он жил до сих пор. А какой взгляд был у Корнева-старшего, когда он проходил мимо Майка! Корнев, казалось, видел все, что творилось у него в душе, он смотрел на юношу как на обреченного, он прощался с ним. И странное дело, Майк чувствовал именно себя заложником в руках Хора: он был здесь пленником, а не Корнев. А теперь был мертв Джин. И это он, Майк, схватил и предал его в руки убийц. Рука его непроизвольно скользнула в карман куртки — маленький пятизарядный револьвер, подаренный отцом, сам лег в ладонь. И Майк пошел в темноту, к лагуне. Часовые не остановили его, когда он зашел по щиколотку в теплую воду и побрел вдоль берега — туда, где метрах в ста от виллы темнели несколько пальм. Из города доносилась редкая стрельба, иногда завывали сирены. Черное небо то с одного края, то с другого загоралось красным, белым, зеленым пламенем. Но у лагуны пока все было тихо, хотя ночная тишина доносила откуда-то милях в трех отсюда рокот автомобилей. Майк шел по привычке, выработавшейся в тренировочном лагере, почти бесшумно. Он был уже метрах в двадцати от пальм, когда из-за одной из них вдруг ухнула ракетница — раз, два, три, четыре. Две красные ракеты, две зеленые… Заученным» движениями он бросился на песок, откатился в сторону и замер. Перенапряженные нервы больше не могли выдержать, им требовалась разрядка. Короткий бросок, еще, еще… Светлая тень выскользнула из-за пальмы. — Руки вверх, или буду стрелять! — раздался негромкий голос Джина. — Руки! — грозно повторил Джин, и Майк как во сне пошел на него. Слезы радости застилали ему глаза, текли по щекам. Он глотал их и шел навстречу автомату, плясавшему в руках Джина. — Буду стрелять! Джин отступил на шаг, еще на шаг. Спина его уперлась в пальму. — Стреляй! — прошептал Майк, но Джин его не слышал. Он изо всех сил давил на курок, но автомат молчал. Джин в отчаянии опустил его и взял за дуло, как палку. Они стояли в метре друг от друга и молчали. — Ты… — наконец выговорил Джин. — А я чуть тебя не застрелил… Вот видишь… Он вздохнул и опустил голову. Майк как во сне протянул руку, и Джин отдал ему автомат. — Ты забыл нажать на предохранитель… Майк снял затвор с предохранителя и протянул автомат Джину. — Спасибо, — вздохнул Джин и взял оружие. Майк молча опустился на песок, сел лицом к лагерю, вытянул ноги и оперся на отставленные назад руки. Джин сделал то же самое. Они сидели несколько минут, не говоря ни слова. — Значит, он не убил тебя… — Нет… — А ракеты? Кому ты подаешь сигналы? Голос Майка был глух. Он глубоко втянул воздух, тяжелый, душный. Джин молчал. — Значит, ракеты тебе дал… Майк боялся поверить своей догадке: Аде — предатель? Сержант, старательно выслуживающийся перед Хором, на самом деле не тот человек, за которого он себя выдает? — Я убью его, — решил он вслух. Евгений отодвинулся. Автомат лежал у него на коленях дулом в сторону Майка. — Нет, — сказал Евгений. — Ты не смеешь его убивать. — Я сейчас пойду и убью его! — глухо и уверенно повторил Майк. — Это он предал нас. Это из-за него погибло столько людей. — Людей? — Евгений горько рассмеялся. — Среди вас он один был настоящим человеком. Майк не ответил. Но лишь только он шевельнул рукой, как Джин направил автомат прямо ему в лицо. — Ты сам снял автомат с предохранителя, — предупредил он. — Мне все равно. Стреляй! Майк неторопливо встал. — Ну? Стреляй же! Евгений колебался. Наконец он опустил автомат. — Майк! Он впервые за весь вечер назвал Майка по имени. — Майк, — твердо повторил Джин. — Не ходи туда. Беги, Майк! Аде спрятал лодку. Она… здесь. Беги. Тебе нельзя оставаться здесь. Тебя расстреляют. — Да, — повторил Майк. — Расстреляют. — Я прошу тебя, Майк, прошу! Евгений тянул Майка за рукав куртки к воде, к мангровому дереву, торчащему из лагуны подобием черного шатра. И Майк сделал было шаг вслед за ним и сейчас же остановился. — Я не могу, Джин, — сказал он в отчаянии. — Я должен остаться. Должен! Он кивнул в сторону виллы. — Меня послал отец. Он верил, что я буду с ними. И я должен быть с ними! — И убивать? Женщин, детей, стариков? — Мы пришли сюда не для этого, — возразил Майк. — Мы хотели сделать все так, как было раньше, вернуть людям то, что у них отняли. — Плантации? — Тебе этого не понять, — грустно заметил Майк. — Зато я могу понять, что ваши бандиты расстреляют и моего отца, и Мануэля Гвено, если наемников не отпустят на корабли. А их не отпустят, ни за что не отпустят! И правильно сделают! Майк опустил голову, помолчал с минуту, потом поднял лицо. — Нет. Твоему отцу и Мануэлю Гвено ничего не сделают, — сказал он твердо. — Я обещаю тебе… Он обернулся и медленно пошел к вилле. Женя догнал его, забежал вперед, загородил путь. — Не ходи, — тихо попросил он. Майк отрицательно покачал головой. — Если ты выдашь Аде, ты мне больше не друг! — с отчаянием выкрикнул Евгений. Майк молча отстранил его с дороги и медленно, очень медленно пошел вдоль лагуны. Когда он отошел метров на пять-шесть, Евгений решительно вскинул автомат, стиснул зубы и тщательно прицелился в понурую спину… И в этот самый момент Майк обернулся. — Я не выдам его, — негромко сказал он. — Но я должен идти. Я должен быть там. И он пошел к вилле, все ускоряя и ускоряя шаги. Евгении долго смотрел ему вслед, пока темнота не скрыла Майка. А ведь всего лишь несколько мгновении назад… Он вздрогнул: да, еще несколько мгновений назад, не обернись Майк, он нажал бы курок. Евгений провел ладонью по лицу, стер крупные капли пота. Всего лишь полчаса прошло с тех пор, как его привели сюда, к пальмам, на самый берег лагуны. Мокрый песок глушил шаги. Гроза ушла дальше, и в разрывах черного неба ярко сверкали крупные звезды. После ливня стало прохладнее, и Евгений глубоко дышал — свежий воздух почти пьянил. — Стой! — негромко сказал сержант, и Евгений остановился, повернулся к нему лицом. «Сейчас я на него брошусь, — твердо решил он, мгновенно прикинув расстояние до сержанта. — И пусть будет что будет…» Ему стало мерзко при мысли, что он покорно позволит убить себя, не защищаясь, тупо ожидая смерти. Сержант опустил автомат и пристально смотрел на юношу. Тело Евгения превратилось в стальную пружину, он стиснул зубы и склонил вперед голову… «Сейчас, — стучало в его мозгу, — сейчас…» И вдруг сержант сунул руку за. пазуху, вытащил оттуда что-то и бросил ему. — Держи! — сказал он отрывисто. Евгений автоматически вытянул вперед руки и схватил на лету револьвер с широким круглым стволом. — Ракетница! Стрелять сможешь? Все еще ничего не понимая. Женя кивнул. — Врешь! Дай сюда — и смотри? Евгений протянул ракетницу сержанту. Аде нажал кнопку, и ствол отвалился, как у охотничьего ружья. Сержант ловко засунул туда большой картонный патрон. — Это красная, — сказал он, протягивая ракетницу Евгению. — Вот красная еще. А это — две зеленые. Ты выстрелишь два раза красными, потом две зеленые. В направлении виллы. Потом уходи. Сразу же. — Но… Евгений стоял с широко раскрытыми глазами: четыре ракеты, пущенные кем-то из-за угла дома, две красные, две зеленые. Потом очередь. Аде застрелил наемника за то, что тот пускал ракеты… Но сержант словно прочел его мысли. — Бери мой автомат. Он снял с плеча свой «узи» и протянул его Евгению. — Сделано в Израиле. Специально в расчете на тропики. Португальские каратели думают, что это им поможет… Смотри, это предохранитель. Сдвинь его, прежде чем будешь стрелять. Но лучше тебе не стрелять Это наше дело. Мы кончим его сами. — Но кто вы? — вырвалось наконец у Евгения. Аде покачал головой. — Ты слишком любопытен. Впрочем… ты же выполнишь мое поручение, пустишь ракеты. Ладно. Я Морис Такон. Капитан Морис Такон. Служба государственной безопасности Республики Богана. Евгений не верил своим ушам. — Вы… — Капитан Морис. Великан улыбнулся, устало провел ладонью по своему крупному тяжелому лицу, затем положил руку на плечо юноши. — Ладно! Мне пора идти. Дай автомат. Он взял «узи», щелкнул предохранителем, поднял оружие над головой. Резкая очередь ударила в тишине, град гильз посыпался на песок. — Ты пустишь ракеты минут через десять. И сейчас же уйдешь. Понятно? Он потрепал Евгения по плечу. — Ты хорошо держался, парень! Из тебя выйдет толк. …И теперь Евгений сидел на песке с автоматом на коленях. Почему он не послушался капитана Мориса, почему не ушел сразу, как только пустил ракеты? Он не мог уйти. Там, на вилле, отец. И там фашист Хор, который… Евгений вскочил. Нет, он не мог ждать, когда кто-то придет и покончит с Хором. Ведь у него теперь есть оружие. Он быстро пошел к вилле, пригнувшись, стараясь ступать как можно тише. Он шел и думал об отце, о Елене, о Мангакисе. Что с ними сейчас? Л Елена и ее отец в это время тряслись в темноте на зеленом «джипе» республиканской армии. Отец постанывал, когда машину подбрасывало на выбоинах шоссе. Ногу ему перевязали в отряде Кэндала — молодой фельдшер ловко наложил шину. — Там вас должны осмотреть как следует, — сказал он на прощанье. «Там» означало полицейские казармы, где расположился штаб республиканцев и куда Кэндал распорядился немедленно отправить Мангакиса и Елену. Девушка отказалась было покинуть отряд. — Я пойду с вами, — сказала она решительно. — Там мои друзья. — Нет! — отрезал Кэндал и пошел в темноту не оглядываясь. Елена с минуту постояла на шоссе, глядя в сторону, куда ушли Кэндал и его «борцы за свободу». Потом вздохнула и шагнула к «джипу», в который шофер и лейтенант Овусу уже усадили отца. Они проехали километра три, и свет синих фар уперся в железные бочки, окутанные колючей проволокой, перегораживающие шоссе. Из-за бочек раздался окрик: — Стой! Пароль! Человек в защитной куртке, держа наготове автомат, вышел на дорогу. Овусу открыл дверь машины. — Родина, — шепотом сказал он. — Победа, — так же тихо отозвался человек в куртке, посветил фонариком, козырнул: — Идите за мной! Дальше ехать нельзя. Он спрыгнул в кювет и, согнувшись, пошел по нему, изредка оглядываясь. Шофер и лейтенант помогли Мангакису выбраться из машины. Затем они взялись за руки крест-накрест, и Мангакис с помощью Елены уселся в это импровизированное кресло, обняв своих носильщиков за шеи. Они дошли до колючей проволоки, окружавшей полицейские казармы, пролезли в один из лазов в ограде и очутились среди сотен вооруженных людей. Здесь были солдаты республиканской армии, много людей в гражданской одежде, но с красными повязками на рукавах. Они стояли в очередях, тянувшихся к армейским грузовикам, с которых солдаты поспешно раздавали оружие. Затем сержанты строили их группами человек по тридцать, и маленькие отряды уходили в темноту. — Мы вооружили народ, — сказал Овусу с гордостью. Они подошли к большому пакгаузу, возле которого стоял открытый «джип». На крыше его кабины торчало безоткатное орудие. — От Кэндала, — сказал Овусу часовому у двери пакгауза. — Срочное сообщение. Часовой недоверчиво оглядел их, заколебался. — Господин советник? — неожиданно узнал он Мангакиса. — Вы меня… знаете? — искренне удивился тот. Солдат пожал плечами. — Вы служите моему народу. Входите! Солдат отступил от двери, и они очутились в просторном, залитом ярким светом помещении. В центре над большим столом, на котором была разложена карта, освещенная мощной лампой, прикрытой сверху металлическим колпаком, склонилось несколько людей в военной форме. — Противник перешел границу в районе… — услышала Елена слова одного из офицеров. И сейчас же военные смолкли, стараясь рассмотреть вошедших — после яркого света, падавшего на карту, их глаза не сразу привыкли к полумраку пакгауза. Шофер и Овусу усадили Мангакиса на стул у самой двери. Затем лейтенант подошел к столу, вытянулся, козырнул. — Овусу? Маленький худощавый человек в куртке десантника дружески кивнул лейтенанту и поправил большие круглые очки в легкой металлической оправе, делавшие его круглое лицо похожим на лицо ребенка, страдающего близорукостью. — Кэндал прислал вам донесение, господин командующий! Овусу вытащил из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо листок и протянул его маленькому человеку в очках. Командующий взял его и, прежде чем развернуть, улыбнулся Мангакису. — Что с вами, Бэзил? И как вы оказались у этих разбойников? Да еще с вашей красавицей дочерью! Он кивнул на Овусу и шофера. — А вы? — ответил вопросом на вопрос Мангакис. — С каких пор майор Марио Сампайо стал командующим вместо генерал-майора Рэйка? — Генерал Рэйк перешел к врагу, — сразу посерьезнел Сампайо. — А я лишь временно командую армией. Он развернул листок, привезенный ему от Кэндала, и бегло прочитал его. Потом перечитал еще раз — внимательнее — и с интересом посмотрел на Мангакиса. — Среди нас вы — старший по званию, господин полковник, — с уважением сказал он и обернулся к офицерам. — Друзья, позвольте представить вам полковника… впрочем, вы все знаете советника Мангакиса и то, что он в отличие от многих белых, да и небелых специалистов служит нашей стране, как своей родине. Но советник — скромный человек… Майор хитро подмигнул Мангакису. — Оказывается, он отдавал нашему народу далеко не все знания. Офицеры заулыбались. — Я думаю, именно эти его знания будут нам сейчас кстати. Мы… Он не успел окончить фразу. Тяжелый рев пронесся над крышей и сейчас же слился с глухими раскатами взрывов. Лампа заплясала, с потолка посыпалась какая-то труха. Дверь сорвало, и она, гулко хлопнув по стене, повисла на одной петле. — Бомбят! — крикнул часовой, приседая и придерживая рукой каску. — Сволочи! — вырвалось у Мангакиса, и он погрозил небу кулаком. — Сволочи! Елена испуганно прижалась к стене. По всему лагерю шла стрельба. Часто-часто хлопали скорострельные зенитки. Удалившийся было гул самолетов опять нарастал — они шли на второй заход. И вдруг небо раскололось от взрыва: оранжевый, нестерпимо яркий свет ворвался сквозь незашторенные узкие окна пакгауза. И сразу же земля заходила ходуном — тр-рах! Лампа заметалась над столом, редко помигивая. — А-а-а… — пронесся по лагерю восторженный вопль сотен людей. — Сбили, — выдохнул Мангакис. — Зенитчики. Он обернулся к Сампайо. — А что с авиацией, господин командующий? Тот перевел дыхание, стараясь держаться как можно спокойнее. — Самолеты выведены из строя под предлогом ремонта. По приказу генерала Рейка, — сухо ответил он и кивнул дежурному: — Узнайте, что за самолет. И есть ли в лагере потери… Он задержал взгляд на перебинтованной ноге Мангакиса. —…да пришлите санитаров и врача. — Не надо! — твердо произнес Мангакис. — Я никуда отсюда не уйду. Майор заколебался. — Хорошо, — согласился он, и его лицо стало жестким: — Вы иностранец, советник, посланный к нам ООН. И мы не имеем права втягивать вас в наши… — Да, я иностранец. И я слишком долго старался быть нейтральным. Но теперь… Мангакис попытался встать, чтобы подойти к столу, и со стоном схватился за спинку стула. Елена подхватила его. — Мы никуда отсюда не уйдем! — решительно сказала она. — Мы шли именно к вам! На столе резко зазвонил телефон. Сампайо взял трубку. — Командующий… Кто-то с другого конца линии кричал на местном языке торопливо, взволнованно. И Мангакис вдруг увидел, что лица офицеров смягчаются, улыбки все шире растягивают их губы. — Начинайте, — сказал майор в телефонную трубку, положил ее на аппарат и расплылся в широкой улыбке. — Они высадили десант на аэродроме. Батальон Блейка вышел из лагеря и идет с ними на соединение, направив одну роту к радиодому… (он усмехнулся) на помощь «группе Хора». Офицеры уже держали себя в руках. Улыбки исчезли, они стали серьезными. Командующий обвел всех взглядом и остановился на Мангакисе. — Все, — выдохнул он с облегчением. — Десант португальцев попал в засаду — аэродром в наших руках. Мы просто сообщили известным нам кодом, что десантники контролируют аэродром и готовы принять десант. — А батальон Блейка? — Нам надо было его выманить из лагеря. Мы даже пошли на то, чтобы вести радиопередачи от имени людей Хора… Мангакис облегченно вздохнул. — Но ведь это могло вызвать панику! — заметил он. — Опасно, слишком опасно… — Зато теперь, когда началось уничтожение десанта и батальона Блейка… Вот взгляните на карту, полковник… Овусу и шофер «джипа» подхватили стул, на котором сидел Мангакис, и поднесли его к штабному столу. Мангакис склонился над картой, внимательно изучая нанесенные на ней отметки. Потом вскинул голову: — Если не возражаете… Командующий кивнул. — Силы вторжения перешли границу. Судя по вашим отметкам, вы собираетесь остановить их? Танковый батальон идет им наперерез. А отсюда наступает полк министерства государственной безопасности. Командующий опять кивнул. — Я бы не стал спешить, — задумчиво протянул Мангакис. — Пусть танки отрежут противника от границы. Теперь, когда десант в городе уничтожен, мы не должны упустить и этих… Мангакис положил ладонь на карту. — Артиллерию всю выдвигайте на берег. И по судам противника — прямой наводкой. Нужно отогнать их или потопить, прежде чем мы займемся уничтожением группы, наступающей от границы… Да… Он хитро улыбнулся. — Продолжайте вести победоносные передачи от имени наемников. Сообщите португальцам, что аэродром захвачен: пусть высылают «правительство», которое они, наверное, уже держат на своем аэродроме. Офицеры заулыбались. А Мангакис опять углубился в изучение карты. Губы его беззвучно шевелились, глаза возбужденно блестели. И Елене показалось, что отец ее сразу помолодел лет на двадцать. ГЛАВА 13 — Майор Хор и майор Лео, сдавайтесь. Вы окружены. Помощи вам ждать неоткуда. Это я, Кэндал, от имени Сарыча приказал вам собраться на вилле. Сдавайтесь! Голос, усиленный мегафоном, прозвучал словно с неба. Хор с трудом поднялся. Тяжелое тело бельгийца лежало на полу. В громоздком кулаке зажаты осколки стакана. «Странно, что на выстрелы никто не пришел, — подумал Хор. — Впрочем, им все безразлично — каждый думает о собственной шкуре». Он остановил взгляд на теле бельгийца. Интересно, насколько он, Хор, переживет его? Потом обошел убитого, стараясь не задеть его, и проковылял к веранде. Когда глаза привыкли к темноте, он различил в саду фигуры своих людей, залегших вдоль стены, окружавшей виллу. — Сдавайтесь! — опять загремело с неба. — Вам не уйти. Вторжение в долину реки Кири сорвано. Наши танки отбросили интервентов. Десант, высаженный на аэродроме, окружен и уничтожается. Батальон Блейка рассеян. Сам Блейк убит. — Сержант! — негромко позвал Хор. — Здесь, сэр! Аде мгновенно вырос из темноты, словно только и ждал, когда его позовут, и был где-то совсем рядом. — Где капитан Браун? — Я видел его возле гаража, сэр… — Я здесь! Майк появился из сада, со стороны лагуны. Он решительно подошел к веранде, не глядя на Аде, легко перемахнул через перила. — Вы слышали? Хор кивнул в сторону, откуда доносился голос Кэндала. — Они требуют сдачи, — безразлично пожал плечами Майк. — Это я слышал, — раздраженно поморщился Хор. — А что думаете вы? Майк отвернулся. — Они будут нас судить. — Вы открываете мне одну истину за другой! — взорвался майор. — А я спрашиваю — намерены ли вы подумать о спасении хотя бы собственной шкуры? Майк поднял глаза — в них было безразличие. — Что с вами? Хор схватил Майка за плечи и резко тряхнул. Взгляд Майка остановился на убитом бельгийце. — Вы убили майора Лео? — А… — отмахнулся Хор. — Если бы я не стрелял первым, он убил бы меня. Одно дело — двое заложников за одного, другое — за двоих. — Тогда вы должны убить и меня. В голосе Майка было равнодушие. — Не говорите чепухи! Вы не в счет. Ну кто вы такой? Мальчишка-проводник, никогда в жизни не стрелявший в человека. А мы с Лео открываем список… (он усмехнулся) «врагов Африки». За наши головы обещана награда. Он выпрямился, лицо его стало даже высокомерным. Глядя сквозь Хора, Майк прошел в холл, подошел к столу и сел, положив локти и обхватив голову руками. Хор проводил его удивленным взглядом. — Что с вами? — спросил он в недоумении. — Испугались? Бросьте, вам это грозит разве что двумя-тремя годами тюрьмы, да и то вас отпустят при первой же возможности! Африканцы еще не привыкли держать белых в тюрьмах. Берите пример с меня — я же не боюсь. Майк ничего не ответил. Его отсутствующий взгляд остановился на скатерти, лицо побледнело, губы плотно сжались. — Встать! — заорал вдруг во весь голос Хор. — Встать! Мальчишка! Трус! Видел бы тебя твой отец! — Отец? Майк словно очнулся, глубоко вздохнул. — Сдавайтесь! — в третий раз прогремел мегафон. — Я даю вам еще десять минут. Немец усмехнулся. — Они знают, что у нас есть заложники, и не посмеют атаковать. Он обернулся к веранде. — Сержант! Немедленно связь с Сарычем! — Есть, сэр, — отозвался Аде. Майк вскинул голову, тело его напряглось: о, как он ненавидел человека, которого Хор называл сержантом, предателя, подло наносящего удары в спину! — Приведите заложников, капитан! — с циничной усмешкой прервал его мысли Хор. — Начнем торг. Корнев первым услышал шаги Майка. Юноша спешил. Решение было принято, и выполнить его было необходимо во что бы то ни стало. Майк теперь уже ни на минуту не сомневался в. том, что Хор психически болен. Ведь так хладнокровно застрелить майора Лео — человека, с которым, как говорили в тренировочном лагере, Хор воевал бок о бок и в Конго, и в Биафре… Распростертый на залитом кровью полу великан бельгиец был словно и сейчас перед глазами Майка. А если Корнев и Гвено… Юноша не обратил внимания на то, что во дворе ему не встретилось ни души. Он быстро подошел к воротам и рванул створки на себя. Ворота распахнулись. Гвено и Корнев стояли у входа, направив на Майка автомат и пистолет. Джимо, прижавшись к бетонной стене в дальнем углу, с ужасом смотрел на Майка. — Идите к лагуне и не оборачивайтесь, — хрипло приказал Корнев и чуть повел пистолетом. Майк не шелохнулся. Да, это была для него идеальная возможность умереть. Броситься вперед, и… все будет кончено, и больше не надо будет мучиться и ломать голову над всем, в чем он так нелепо оказался замешан. — Идите к лагуне вдоль стены, слева. К водостоку, — повторил Корнев, заметно нервничая. Майк молча повернулся и пошел налево. Он знал, где водосток: в бетонной стене, выходящей к лагуне, было пробито довольно большое отверстие. В сезон дождей бурные розоватые потоки устремлялись сквозь него в лагуну, смывая красный гравий, которым посыпался двор. Майк поймал себя на том, что идет крадущейся походкой, пригибаясь, стараясь держаться поближе к стене. «Только бы не наткнуться на кого-нибудь из десантников, — думал он. — Ведь ни Гвено, ни Корнев наверняка не умеют обращаться с оружием…» Он слышал за своей спиной сдержанное сопение простака Джимо. Еще одна глупость этих глубоко штатских людей: они не обезоружили Майка, и стоит ему сейчас броситься на землю — бедный Джимо получит заряд в живот, а он, Майк, прикрывшись его телом, швырнет гранату в… Но Майк знал, что он никогда не сделает этого. — В водосток! — приказал Корнев. Майк пробрался сквозь дыру под стеной: через нее же со стороны лагуны проскальзывали во двор змеи — в период дождей они искали места посуше. Затем протиснулся толстяк Джимо. Майк усмехнулся, помогая тяжело дышавшему Корневу выбраться из лаза: ствол пистолета был плотно забит землей, Корнев опирался на него, вылезая из водостока. Последним, демонстративно отказавшись от руки Майка, выбрался Гвено. — А что дальше? Майк стоял у стены, удивляясь, как при таком шумном побеге их не заметил ни один из наемников: они все словно исчезли. Внезапно со стороны лагуны появилась чья-то тень. Человек осторожно крался к вилле. Вот он подполз к невысокой стене, огляделся и разом перемахнул во двор. Свет с веранды упал на него, когда он был на гребне забора, лишь на одно мгновение, затем рухнул в темноту. — Женя! — ахнул Корнев. — Это Джин, — упавшим голосом сказал Майк. Он обернулся к своим «конвоирам» и махнул им рукой: — Скорей! Хор убьет его! И сейчас же ловко метнулся через забор, не скрываясь, во весь рост побежал по садовой дорожке к веранде, на ходу срывая с плеча автомат. Он слышал, как Корнев и Гвено с трудом спешили за ним. «Хоть бы Джимо догадался подсадить их», — подумал он, подбегая к веранде. …Хор и Аде стояли у стены холла — почти рядом с выходом на веранду. Между ними было шагов пять, не больше. Хор мрачно разглядывал сержанта. Рот его кривился. — Значит, вы хотите купить свою жизнь, выдав меня, сержант? И получить деньги, обещанные тому, кто доставит меня живым или мертвым? — Я офицер, а не торговец преступниками! — отрезал Аде. — Ваша игра проиграна, господин Хор. И в этот момент майор рванулся вперед. В руках его оказалась тяжелая бронзовая пепельница, схваченная со столика, стоявшего у стены. Аде отпрянул в сторону, сбил Хора с ног. Он прижал майора к полу. Хор сильным ударом колена в живот отбросил Аде. Тот вскочил, но пистолет был уже в руках Хора. — Руки вверх! — раздался голос с веранды. Евгений стоял с автоматом, наведенным на майора. Немец прыгнул в сторону и нажал курок. Но в это мгновенье Евгения что-то с силой отбросило. И сейчас же автоматная очередь вспорола грудь Хора. Немец пошатнулся, пальцы его впились в спинку стоящего рядом кресла. Колени подогнулись, он опустился на пол, упал на бок, перекатился на спину. Майк тяжело вздохнул и опустил автомат. — Вы спасли парню жизнь, — тихо сказал Аде. Он протянул руку, и Майк послушно отдал ему свой автомат. Корнев и Гвено, ворвавшиеся на веранду следом за Майком, уже поднимали Евгения: юноша, отброшенный Майком, ударился головой об угол стола и теперь, слегка оглушенный, все еще не понимал, что с ним случилось. — Арестуйте его, капитан Морис! Гвено решительно указал на Майка, бледного, стоящего с опущенной головой. Аде помедлил, затем подошел к Майку и положил ему руку на плечо. — Уходите, капитан, — сказал он тихо. — Там, под пальмами, я спрятал лодку. Я верю, что мы с вами… еще будем друзьями. Майк слабо улыбнулся, потом обвел всех взглядом, задержав его чуть дольше на Евгении, и медленно пошел к выходу.