И ей не забыть, как она получила это известие.

Был вечер субботы. Джулиан отправился на званый ужин, а она была в Палате, в комнате клерков. У нее был сложный суд, который начался в понедельник, но поверенные все еще собирали свидетельства. Странно, что она так точно помнит детали.

Она стояла у стола старшего клерка, набирая телефон Юниорской канцелярии, когда вдруг увидела Джулиана, стоящего в дверях, в смокинге и глядящего на нее. Их глаза встретились над головами клерков, и она тут же поняла, что случилось нечто ужасное.

Впоследствии она узнала, что Патрик, находясь в госпитале Мазеранса, часами дозванивался до Джулиана, вместо того чтобы позвонить ей в Палату. Он хотел, чтобы она услышала новость от мужа, а не от полисмена и не от американца, которого никогда не видела. За это она будет благодарна ему до конца жизни. Она бы не перенесла, если бы в тот момент рядом с ней не было бы Джулиана.

Она вспоминала этот момент каждый день, когда просыпалась.

«Почему это была не Моджи?»

Она вообще не могла вспомнить дня похорон, да и большая часть следствия зияла провалом в ее памяти, кроме того момента, когда Патрик сказал коронеру, что Майлз был его лучшим другом. «Его лучшим другом, — подумала она оцепенело. — Я никогда не знала никого из его друзей. Я никогда не знала своего сына».

Но разве могло быть по-другому? Она никогда не планировала иметь детей. Дети были недоразумением.

Она и не представляла, как много времени отнимают дети. Но закон неумолим. Он не делает исключения даже для мужчин, и уж, конечно, для женщин. В месячном возрасте она передала его няне.

Я никогда не знала своего сына.

А теперь вернулась эта девица.

Возрождая свою ложь.

Снова назвав Майлза вором.

Она быстро села, заправляя волосы за уши. Хватит мучить себя! Хватит валяться в постели, слишком долго ничего не предпринимая. Настало время действовать.

Взгляд на будильник подсказал ей, что было пять утра, значит, в Лондоне — четыре. Ее клерк будет не в восторге, когда его разбудят в такой час. Ничего. Он сможет хотя бы раз принести пользу, вместо того чтобы вносить беспорядок в ее расписание.

Она позвонила ему домой и попросила съездить в Палату, чтобы отправить ей факс с данными шести лучших нотариусов Франции, — немедленно.

Пришло время действовать.

Пришло время этой девице исчезнуть отсюда.

Внизу, в долине, Патрик был разбужен в четыре утра все той же головной болью, с которой ложился спать. К счастью, его неугомонность не разбудила Нериссу — она спала, как сурок.

Он натянул джинсы, свитер и спустился в свой кабинет.

«Я избавилась от всех этих вещей, связанных с Кассием… После следствия. Я не хотела иметь с этим ничего общего».

Как она выглядела, говоря это…

Он вспомнил, как она обычно говорила о своей работе: путаясь в словах, желая все объяснить. Тепло ее карих глаз. Неуверенность. Потребность быть любимой…

Она обычно носила в волосах цветные ленты, по две-три одновременно. Он заключал пари сам с собой, какие она наденет сегодня. Цвета мяты, малиновые, лимонно-желтые или цвета винограда. Но сегодня на холме она была в синем шарфе, несколько раз обернутом вокруг шеи. Шарф потрясающе контрастировал с чрезвычайной бледностью ее лица.

Он подошел к окну и постоял, наблюдая, как облака заполняют деревню.

Она играет с огнем, связываясь с Деброй! Это все равно что смотреть на щенка, ковыляющего к краю утеса, и не иметь возможности помочь.

Он пробовал предостеречь ее, но это ничего не дало. Он знал, что это не поможет. Если Антония впивалась во что-нибудь зубами, то уже не отпускала. Она не умела действовать по-другому. Антония есть Антония.

Он включил настольную лампу и начал обыскивать ящики стола. Он не мог вспомнить, куда дел эту злосчастную вещь.

Наконец он нашел, что искал, в маленьком ящике, что прятался за отделением для бумаг.

Он освободил место на столе и развернул карандашный набросок кантароса, сделанный Антонией.

Листок слегка пожелтел от долгого заточения в столе. Но в целом он выглядел точно таким же, как в то время, когда Майлз отдал его на хранение Моджи.

Патрик не видел его двенадцать лет. Ни разу с той ночи, когда он вернулся из Саффолка.

Он смотрел на Пегаса, мчавшегося с развевающимся хвостом и выгнутой шеей навстречу Беллерофонту. Лицо молодого человека было безмятежно радостным, уверенным в собственной силе, справедливости и совершенстве этого мира.