Высокий рыжий парень болтался рядом. Не говорил ли Майлз, что он — бой-френд Нериссы? А может, только хотел бы быть им. Как бы там ни было, она была рада ему, поэтому он мог бы и не ходить с таким видом, словно лимон проглотил.

— Так, вы, значит, американец, — сказал Саймон Тойнби. — Значит ли это, что вы не говорите по-французски?

— Ну, я не уверен насчет этого определения, но, пожалуй, нет, не говорю.

Саймон старался не показать удовольствия.

— Это будет вам несколько мешать.

— Не беспокойтесь, — сказала Нерисса, — мы позаботимся о вас.

— Спасибо, ваша сестрица уже довольно хорошо поработала над, этим.

— Единокровная сестрица, — заметила Нерисса, кинув взгляд на Моджи. — Один отец, разные матери.

Стоящая рядом с Патриком девочка вспыхнула.

Патрик сдержал свое раздражение.

— Знаете, становится поздно. Почему бы нам не оставить вас заканчивать здесь и…

— Да, почему бы, — сказал Саймон. — Тони, вероятно, внизу, на мельнице, вы можете отметиться у нее.

Моджи робко взяла его за руку.

— Пойдем, я покажу тебе дорогу.

Они оставили Саймона с Нериссой и пошли к мосту. Патрик услышал, как Нерисса говорит Саймону:

— Так это друг Майлза по университету? Не то, что я ожидала. Совсем не то. Порция грамматической школы для Майлза, тебе не кажется?

— Точно, — поддержал ее Саймон.

— Хотя, хорошие плечи, — заметила Нерисса.

Они были уже слишком далеко, чтобы уловить ответ Саймона.

— Патрик, что такое грамматическая школа?

— Полная противоположность Майлзу, — ответил Патрик мрачно.

— О, так это, должно быть, хорошо.

Патрик засмеялся, и дернул ее за ленты.

Сразу перед мостом Моджи свернула налево, на проселочную дорогу, которую Патрик не заметил раньше, поскольку она тянулась ниже уровня парапета. Они спустились вниз через сосны, дубы и кипарисы и наконец добрались до темной, увитой плющом развалины у самой воды. В Мулен-де-Сарак когда-то, видимо жил довольно богатый мельник. На просторный внутренний двор можно было пройти через внушительных размеров каменную арку. Четыре столетия назад это выглядело великолепно, но с тех пор мельница заметно обветшала.

Крыша представляла собой мозаику мха и разбитой черепицы, половина внешней стены исчезла под ворохом плюща, а другая половина сползала в реку. Маленькие окна, закрытые ставнями, и общий дух распада напомнили Патрику братьев Гримм.

Местоположение тоже не улучшало дело. Постройки ютились под вздымающейся восточной опорой ущелья, про которую Моджи сказала ему, что она называется Рок де Сен-Пасту, словно это компенсировало тот факт, что скала выглядела так, словно она вот-вот раздавит мельницу.

С растущей неохотой он последовал за девочкой в арку. У него не было желания встречаться с Антонией Хант. На сегодняшний день ему было достаточно снисходительных английских девушек.

Горже-де-Сарак, решил он, действительно ужасное место. Над его головой заслоняла солнце черно-полосатая скала. Берега реки были забиты валунами и топляком, от которого поднимался сильный кислый запах сырости. Если здесь и были птицы, то Патрик ни одной не увидел. И не услышал. Он и не мог услышать ничего за шумом реки, отдававшимся в ущелье. Тебя могут убивать здесь, внизу, и никто не услышит твоего крика.

— Эй, Моджи, — сказал он неожиданно, — спорим, что Антония хочет побыть одна сейчас, после этой стычки с отцом. Что скажешь, если мы проскочим мельницу, и ты покажешь мне этот Серс, который ты так обожаешь?

Черт с ней, с доктором Хант-младшей. Она была не единственной, кому хотелось побыть наедине с собой.

Они пошли грязной дорогой, ответвлявшейся от мельничной и круто змеившейся вдоль скал, обнимая склоны, поросшие обесцвеченным солнцем чертополохом, на которых боролись за жизнь искривленные оливы. Это был крутой подъем, но через десять минут они обогнули опору и оставили позади Ля Бастид.

Внезапно Патрик обнаружил себя в другом мире — более суровом, более диком и удивительно отдаленном от цивилизации.

Он всегда думал о Европе как о перенаселенном месте, но, оглядываясь вокруг, он не мог видеть ни единого знака человеческого присутствия. Не было ничего, что свидетельствовало бы, что эта местность вообще обитаема. Все, что было перед ним, — это расколотые холмы, мрачно уходящие к горизонту, и мощное белое сияние Пиренеев.

Примерно через милю они подошли к алюминиевым воротам фермы, втиснутым в скалу, и сразу за ними дорога разветвлялась. Моджи говорила ему, что левая тропинка, глубоко изрытая колеей от колес автомобиля, тянется к ферме Ле Фигароль, где старый месье Панабьер, владелец Серса, живет со своей больной женой. Он также владелец крошечный террасы с виноградником десятью ярдами ниже.