Потом девушка обернулась, и Антония задохнулась от жалости.

Это было похоже на встречу с самой собой в параллельных мирах. В ее возрасте она могла легко сделаться такой же, если бы не кинулась в работу, как в спасение. Бывали времена, когда ей хотелось сказать: «К черту все! Я больна, я жирная и уродливая, так почему бы не стать еще жирнее и еще уродливей?»

Девушка у окна ничем не напоминала маленького забавного гоблина, который бегал за ней по пятам в Серсе. Она выглядела как проститутка. Обтягивающие черные леггинсы на выпирающих бедрах, огромная черная рубашка из искусственного шелка, у воротника испачканная косметикой. Ее лицо было бледным и одутловатым, глаза подведены черным под такими же подведенными черным бровями. Тусклые сальные крашеные черные волосы до плеч усеяны перхотью, которую она, очевидно, вычесывала, поскольку пробор был в свежих чешуйках.

Антония вспомнила, как она ненавидела фальшивую веселость в этом возрасте.

— Ты выросла, — ровно сказала она.

Моджи моргнула.

— Да, я действительно выросла. — Она говорила гнусавым носовым звуком, часто аффектируемом состоятельной молодежью. — Вы тоже изменились. Где же ваши яркие цветы и попугайные серьги?

— Я выкинула их давным-давно. Я не ношу больше украшений. — Сказав это, она заметила дешевые колечки из серебряной проволоки, которыми были унизаны пухлые пальцы. Моджи поймала ее взгляд и подняла подрисованную бровь.

— Слишком дорого, — пояснила Антония. — Я должна экономить деньги.

Снова сопение.

— Папа говорит, что вы здесь из-за этого. Чтобы продать мельницу.

— Если удастся. Как твои дела?

— Как мои дела?

— Почему ты здесь? Тебе нравится все время возвращаться в долину?

Моджи закатила глаза.

— А вам бы понравилось в моем возрасте?

— В твоем возрасте мне ничего не нравилось.

Моджи бросила не нее подозрительный взгляд: не шутит ли она.

Неловкое молчание.

Внезапно Антония ощутила симпатию ко всем, кто пытался вовлечь ее в разговор в ее юные годы. Она не имела представления, что нравится, а что не нравится Моджи, и немного было смысла в попытке это узнать. Она была бы встречена лишь стеной недоверия. Чертов Джулиан! Он что, думает, что она социальный работник?

— Знаете, — небрежно сказала Моджи, — ведь Майлз тоже здесь.

Антония приняла это не моргнув глазом. Во всяком случае, она надеялась, что это так.

— Это правда, — продолжала Моджи, наблюдая за ее лицом. — Мама привезла его пепел и развеяла над ущельем. Подумать только! Когда вы там, на этой старой мельнице, деловито выбиваете пыль, вы счищаете маленькие кусочки моего брата.

Антония сделала большой глоток Мерло.

— Я никогда не выбиваю пыль.

Это вызвало новое фырканье, немного менее воинственное, чем предыдущее.

Значит, Джулиан выражался буквально, когда говорил, что Дебра чувствует себя ближе к сыну в Ля Бастид. Майлз вернулся в ущелье… Майлз… В ущелье…

Она почувствовала жар и начала задыхаться, как будто перед обмороком. Шум толпы стал оглушительным, этрусские стены понеслись вниз, на нее.

Подошел официант с подносом, и она взяла свежие бокалы для себя и Моджи, предварительно одним глотком опустошив большую часть своего. Она злилась на себя за то, что поддалась эмоциональному шантажу со стороны Джулиана. Кто он такой, что она должна подвергать себя этому? И кто дал им право заставлять ее чувствовать себя незваным гостем? Здесь, в этой долине, которую она когда-то так любила!

— Антония Хант, как странно! Что вас привело сюда? Вы надолго? Никогда бы не подумала, что мы увидим вас здесь.

Почему же нет, черт побери! У нее столько же прав быть здесь, как и у них. Это прозвучало так, словно она совершила какое-то преступление.

Словно вызванный ее мрачными мыслями, в поле ее зрения попал Патрик. Он беседовал с месье Панабьером, нагибаясь, чтобы сравняться ростом со стариком. На нем были брюки в рубчик и толстая рубашка-поло в приглушенных пятнах цвета морской волны, и выглядел он усталым. Он моргал, как будто свет резал ему глаза.

Пора уходить.

К несчастью, она не видела никого на расстоянии вытянутой руки, кому можно было бы сбыть Моджи. Она не могла просто бросить ее. Она слишком хорошо помнила этот ужас — остаться на вечеринке брошенной и скучной.

— Знаете, — сказала Моджи. — Маме дико нужно, чтобы вы уехали.

— Правда? — откликнулась она с тем самым наигранным оживлением, которое заставляло ее топорщить перья. — Я как раз подумала, что уже пора бы.

— Да не с этой поганой вечеринки, — сказала Моджи, в очередной раз закатывая глаза, — а из деревни. Она хочет, чтобы вы покинули деревню.

Антония обратила к девушке полное внимание.

— Она весь уик-энд в волнении. Рвет и мечет, и называет вас «это создание». Наверное, потому, что вы оговорили моего брата на следствии?

Антония вперила взгляд в свой опустевший бокал.

— Возможно. — Она взяла еще бокал и осушила его. Она думала о Дебре, которая желала ей всего хорошего в «Бар-Табак» и называла ее «это создание».

— Люди такие долбанные лицемеры, — сказала Моджи.

— Это о ком ты? — спросил Патрик, подходя к ним с улыбкой.