Он подошел к очагу, наклонился, посветил на золу. Сердце бешено заколотилось в груди, и ему с трудом удавалось держать фонарь ровно. Он понял, что неосознанно сунул найденные зубы в карман. А затем обнаружил кое-что любопытное, растаявшее в очаге.

Это была лужа.

Высохшая лужа.

Лужица множества оттенков — красного, синего, фиолетового, зеленого, оранжевого и других, — смешанных теплом пламени, а затем сплетенных вместе, когда огонь остыл и погас.

Мэтью прикоснулся к луже.

Воск.

У него перехватило дыхание. Мысленно он услышал, как Захария Суэйн говорит, что она хотела стать художницей.

Я заплатил Джонни Такеру, чтобы он привез ей из Бостона упаковку цветных восковых палочек. Не помню, как они называются…

— Карандаши.

Мэтью вздрогнул, потому что не понял, что произнес это слово вслух. Уставившись на остатки коллекции карандашей молодой девушки, он сказал голосом, напряженным от ужаса:

— Цветные карандаши. Вот, как они называются.

Свет выхватил фрагменты бумаги, которые не полностью сгорели в огне, и Мэтью, ошеломленный своей находкой, задался вопросом, не был ли один из них натюрмортом с изображением яблок на желтой тарелке?

Натюрморты. То, что любила рисовать Нора Суэйн. Девочка шестнадцати лет, внезапно уехавшая в Бостон.

Мэтью знал, что, открыв эту дверь, он непременно начнет работу над проблемой Захарии Суэйна, и, если ему предстоит найти останки его дочери, то это было то самое место, куда девушка добралась на своем горестном пути в Бостон.

Но ведь было письмо, написанное подругой Норы, в котором сообщалось, что с девушкой все хорошо! Кто его отправил?

Замок Харриса Тракстона на двери. Харрис Тракстон не хотел, чтобы кто-то нашел то, что спрятано в этой хижине. Харрис Тракстон убил Нору Суэйн сам или только понадежнее запер место преступления? Преступления, которое мог совершить кто-то другой…

Если все так, то… почему?

Это не дом Бабы Яги, — подумал Мэтью, распрямляясь и борясь с накатившим головокружением. — Это не дом русской ведьмы, но заблудший ребенок сюда и правда забрался, и, судя по этой запекшейся крови, то зло, что здесь обитало, разорвало его на части.

Ему нужно было выбраться на свежий воздух. Голова кружилась, и Мэтью опасался, что его вот-вот стошнит на оскверненные доски.

Когда он, пошатываясь, вышел в объятия тумана, ноги почти предали его. Он остановился у подножия крылечной лестницы, дрожа от холода и судорожно хватая ртом морозный воздух. Ему потребовалось много времени, чтобы вернуться к двери, снова закрыть ее, запереть и вернуть гвозди на прежние места. Он не стал забивать их до конца, так как слишком боялся разносящегося повсюду шума.

Двигаясь, словно во сне, Мэтью вернул фонарь в тайник и добавил к свертку трутницу. Когда он вернулся на тропу, ноги снова будто приросли к земле. Он постоял некоторое время, таращась на хижину, как на самое злое существо в мире, а туман касался его своими холодными пальцами.

Хижина не дала ответов, а лишь породила новые вопросы. Вся эта засохшая кровь, разложившаяся плоть, зубы и лужица цветных карандашей…

Но где же труп?

На обратном пути в поместье Мэтью остановился и зашвырнул стамеску далеко в лес. Затем он пошел дальше и по дороге осознал, что его рука то и дело соскальзывает в карман, где он нервно перебирает пальцами зубы мертвой девушки.

К тому времени, как Мэтью добрался до вершины утеса, в голове у него прояснилось, и он принял новое решение: как можно больше разузнать о Норе Суэйн. Он прошел мимо поместья к каретнику. Из трубы поднимался дым. Деревянная лестница с одной стороны строения вела к двери над стойлом, где стояла карета. Мэтью поднялся наверх и воспользовался медным молотком в форме подковы, чтобы сообщить о своем визите.

Вскоре дверь открыл высокий и длинноногий Калеб Клегг с волосами песочного цвета и подстриженной светло-каштановой козлиной бородкой.

— Господин Корбетт! — воскликнул он с некоторым удивлением. — Чем я могу вам помочь?

— Я бы хотел поговорить с вами и вашей женой, если не возражаете.

— Могу я узнать, в чем дело?

— По правде говоря, — немного смутился Мэтью, — это касается текущей ситуации с мистером Форбсом. И, конечно же, его воображаемых бесед с умершей Мэри.

В дверном проеме позади Клегга показалась женщина.

— Впусти его, Калеб. Тепло уходит.

— Конечно. Извините за мою нерешительность, сэр. — Дверь распахнулась шире, и Мэтью очутился в теплой и хорошо обставленной гостиной с недорогими, но симпатичными стульями, диваном, дубовым столом, темно-зеленым ковриком на полу и камином из белого камня, в котором пылал сильной огонь.