Мне надоело, и я зеваю. Я слишком ленив, чтобы сделать что-нибудь с этой рукой.

Скука и усталость. Вы помогали мне раньше.

Я не хочу ни разыгрывать сновидение в стиле Перлза, ни ассоциировать в стиле Фрейда. Я хочу остаться в этой атмосфере. Прощание и мое почтение к нему несет что-то лживое и натянутое.

Я просматриваю образы, зеваю, сравнивая его с моим отцом, сравнивая свои объятия, когда я фальшивый и когда я реален. Возникает изменение моего сексуального любопытства.

Мое компульсивное стремление смотреть на женские гениталии, трогать их, манипулировать ими изменило свой характер.

Я проснулся. Что-то замкнулось. Пустая компульсивная жажда — экстаз, продиктованный мощным стимулом — никогда не удовлетворенное Сверхкомпенсиро-ванное отвращение, к тому же бесконечное любопытство. Брезгливое подглядывание и страх быть пойманным. Последние дни я бодрствую. Подглядывание сменилось на свободное и свободное-от-вины рассмотрение, интересующееся различными особенностями различных гениталий.

Я говорю перед концом своей жизни: "Нет конца интеграции".

Он сказал бы: "Ты всегда можешь анализировать и открывать новый материал".

Я говорю: "И всегда что-то, что ты можешь ассимилировать и интегрировать. Всегда есть возможность для роста".

Фрейд: Интеграция заботится о себе. Если ты освобождаешь подавления, они становятся доступными.

Фритц: Они могут стать доступными при условии, что они просто входят шеренгой, как интересные проникновения — я достаточно часто видел, что подавленный и освобожденный материал не прокладывал себе дорогу, как ты точно требовал, а оставался еще отчужденным и проективным. Я видел это более часто у Райха и других разрушителей брони.

Фрейд: Я не ответственен за них.

Фритц: В тех способах, которыми пользовался ты, ты поддерживал теорию "освобождения эмоции". Ты был последователен, когда в своей изумительной работе о печали показал, что печаль, труд оплакивания, является полным значения процессом активизации жизненности, а не просто освобождением.

Тэдди: Вся эта болтовня не помогает мне. Я хочу понять различие между границей "я" и границей "эго".

Фритц: Хорошо. Ну, Тэдди, как далеко ты простираешь себя?

Тэдди: (поднимая руки): Так далеко!

Фритц: Сейчас даже до потолка.

Тэдди: Я могу видеть потолок.

Фритц: Можешь видеть сквозь потолок?

Тэдди: Конечно, нет.

Фритц: Ты охватываешь столько, сколько могут твои руки, глаза, уши. Так?

Тэдди: Так.

Фритц: Эго не вовлекаешь?

Тэдди: Насколько я могу охватить, нет.

Фритц: Ты охватываешь потолок. Ты пытаешься соприкоснуться с потолком?

Тэдди: Да.

Фритц: Твое эго пытается дотянуться до потолка?

Тэдди: Звучит бессмысленно. Очевидно, я делаю это.

Фритц: Сейчас у тебя есть граница "я". Философия очевидного. Я обманываю в этой истории. И я сомневаюсь, что кто-то заметил это.

Когда Тэдди пытается дотянуться до потолка, она делает вид. Не было ничего на потолке, чего бы она хотела достать.

Он идентифицирует его с "другом" и пропускает через границу.

Он отвергает или разрушает врага. Друг — хороший, враг — плохой.

Принцип границы распространяется от границ между нациями до поведения электронов. Конденсатор имеет изолирующую пластину, где положительные и отрицательные заряды противостоят друг другу. Граница контакта также является разделяющей границей. В пределах границы предметы и люди имеют положительное значение, за пределами — отрицательное. Я использую "положительный" и "отрицательный" в юридическом смысле, причем "положительный" означает принятие, говорящее "Да", "отрицательный" означает отвержение, говорящее "Нет".

Индивидуальный Бог — это Бог правильных, верующих людей. Другие Боги — это правители еретиков. Солдаты нашей родной страны — это герои и защитники, армия противника — захватчики и насильники.

Я знаю всю эту чепуху. Каждый фильм группы "В" полон хорошими парнями и плохими парнями. Это нам действительно нужно. Зачем весь этот мусор о границах и, особенно, граница "я" против границы "эго". Это может быть предметом для философии семантиков, но не для меня. Почему ты не даешь нам что-нибудь более личное, что-нибудь возбуждающее, например, из моей сексуальной жизни.

Тут мало что можно сказать. Только два момента достойны упоминания — то, что дедушка долго оставался со мной, до тех пор, пока я не осознал, что он олицетворяет работу и отсутствие радости. Он жил исключительно в пределах границы своей семьи, своего храма. Мой отец жил, в основном, за пределами семейной границы. Дома он был гостем, которого следовало обслуживать и почитать. У моих родителей было много ожесточенных схваток, включая физическую драку, когда он бил ее, а она драла его великолепную бороду. Он нередко называл ее "куском мебели" или "куском дерьма".