У жен офицеров вырабатывается особое чутье на ожидание мужей с учений, а если из горячих точек — все равно, что с фронта.

С тех пор, как похоронила Михаила, Тамара часто посещала кладбище (оно по дороге к больнице), приносила на могилку под красную звездочку цветы, молча стояла в раздумье и уносила с собой свою не утихающую душевную боль.

У Тамары все еще не ослабевало желание найти бандита, который убил ее мужа, отнял у дочери отца. С того дня, как власть приняла закон о запрете смертной казни, собралась не одна тысяча недовольных этим законом. Европа требует быть гуманным к убийцам. А вот Америка плюет на этот европейский гуманизм: заслужил смертную казнь — получай и не оглядывайся на Европу. Европа умеет гуманно убивать. У нее научилась Америка. Из Европы расползались убийцы по всем континентам, как ядовитые клещи, высасывали кровь из народов колоний.

Тамара изучала историю медицины. В Европе были изобретены изощренные способы убийств человека, и почти все они связаны с огнем.

Убийцы не имеют права жить, как бы их ни защищала Европа. Кто избрал своей профессией убийство как заработок, тот уже вынес себе смертный приговор.

Она верила, что бандит жив, где-то блаженствует под высоким небом России. Взглянуть бы мерзавцу в глаза! Что в них? Злоба или страх?

Амнистированные бандиты разбрелись по земле, и теперь не узнаешь, есть ли на них чужая кровь. Время нивелирует виновных и невиновных. Этому способствуют нескорые суды. Иные процессы тянутся годами.

Каждый раз, когда она думает о затаившихся бандитах, в памяти всплывает образ молодого чеченца с рыжей курчавой бородкой на смуглом костистом лице. Его среди ночи доставила из Задонска скорая помощь.

Раненому чеченцу нужно было незамедлительно перелить кровь — чтоб не остановилось сердце. У чеченца была редкая, четвертая группа крови, как и у нее. В тот момент донорской крови этой группы в больнице не оказалось, и она поделилась своей.

Потом Тамара узнала, что спасала жизнь бандиту, убившему конвоира и совершившего побег.

Но как узнать, что это был именно тот бандит, который стрелял в ее мужа? А может, стрелял не он, а кто-то другой, схваченный на минном поле, где работали саперы капитана Калтакова? Пуля догнала бандита, но он все-таки оторвался от преследователей. Вечером его не нашли, а ночью он выполз на дорогу. Там его и подобрала скорая помощь, возвращавшаяся в областной центр.

Направляясь на Слобожанщину, Никита не мог не побывать у Калтаковых, не встретиться с Тамарой, не увидеть Клавочку. У Клавочки послезавтра день рождения.

Квартирный телефон Калтаковых не отзывался, и Никита отправился в больницу, где работалаТамара.

— У нее сегодня операционный день, — объяснила молоденькая медсестричка, дежурившая в приемном отделении. — Что ей передать?

— Скажите, ее хочет видеть прапорщик проездом из Грозного.

Медсестричка поспешила в операционную. Тамара появилась через пять минут, накинув на халат легкое демисезонное пальто. Она словно ждала этой встречи. Ее усталые от многочасового напряжения карие глаза не скрывали радости.

Никита навещал ее всякий раз, когда приезжал в штаб армии. И она уже стала привыкать к его неожиданным визитам.

— Ты надолго?

— Поезд вечером.

— В Грозный?

— Туда поезда пока еще не ходят, — сказал и с улыбкой добавил: — Но обязательно будут ходить.

— Значит, в Москву.

— Не угадала. На Слобожанщину. Взял отпуск по семейным обстоятельствам.

— У тебя уже появились семейные обстоятельства? Никак женишься?

— Если б я собрался жениться, ты узнала бы первая. Родители просят показаться хотя бы на час. Чтоб удостовериться, что я пока еще жив. Маме снятся плохие сны… То Миколу она видит в белом, то меня. Я снам не верю, но попробуй маму переубеди.

Когда-то купленный в вагоне сонник он подарил Тамаре, потом пожалел. Сонники, как ему объяснили, не дарят. Это плохой признак. Да он и сам со временем это понял. Начитавшись всякой всячины, человек становится мнительным, а мнительность — предвестник нервного срыва: плохие сны держатся в памяти дольше, чем хорошие, порой не выветриваются из головы годами, а то и до конца дней.

— Однажды сон приснился моей бабушке, будто со мной что-то случится в горах, а что… (На смуглое от южного загара лицо Никиты будто тень легла.) Умолчала тогда мама, что именно случится. Отмахнулась, дескать, будешь думать, своей мнительностью накличешь на себя беду. Бабушка и перед своей кончиной напомнила маме, что ей много лет назад привиделось во сне. А ведь тогда меня еще и на свете не было…

— Тебе она бабушкин сон пересказала? — осторожно спросила Тамара.

— Нет… Мне снятся сны, нельзя сказать что фантастические… Ну, вот… Целый день снимали растяжки, а когда возвращались в казарму, в кабине прикорнул. Снится, будто я еще ребенок, мне года три или четыре, слышу голос командира роты, нашего капитана, Михаила Васильевича: «Никита, даю два часа на увольнение, беги домой, у тебя отец родился». Открываю глаза, не могу сообразить: ведь за два часа я никак не добегу — где Кавказ, а где Слобожанщина? Когда окончательно проснулся, удивился нелепости сновидения… Почему-то за отца закралась тревога: он же маленький, и кто его защитит, если не я?..