Жаль, что маскировочную куртку пришлось в полиции оставить, уж больно толковая вещь, и перчатки Фрица очень бы пригодились, но таскать немецкое снаряжение, когда на страну накатывают моторизованные дивизии Вермахта — так себе способ самоубийства. Я воевать не собираюсь, обойдусь без армейщины.

Под эти мысли паровозик дотащил поезд до Чачака, где завис. Сунул рюкзак под голову и задрых на полке, намотав лямку на руку — знаем, плавали. Читал в книжках про такую методу, когда человека резко будят, он вскидывается, тут-то у него из-под головы котомку и выдергивают.

Утром встал, попрыгал — не май месяц, холодно даже в надышанном вагоне спать, да к тому же повалил неожиданный в этих местах и в такое время снег. Как уж там его чистили, но до Ужице мы добрались только через сутки — наверное, пешком быстрее бы вышло. Там опять встали, правда, всего на четыре часа, за которые я успел вдоль и поперек изучить висевшую на вокзале карту железных дорог королевства.

И прикидывал, где какие границы пройдут — саму Югославию упразднят, территорию обкорнают, создадут новые образования, например, «Независимое государство Хорватия». Несмотря на громкое название, оно тоже фактически попало под оккупацию — итальянцам в зону ответственности досталась южная часть королевства, гансам северная. Вот я и гадал, где пройдет линия раздела, отнюдь не от праздного интереса — мой рейспасс немцам лучше не показывать. Макаронники наступали из своего протектората Албании и от Фиуме-Риеки-Триеста, а еще из Задара, который тут внезапно итальянский город еще со времен Первой мировой.

Скорее всего, немцы до Сараева не успеют, их апеннинским союзничкам удобнее и ближе, потому решил именно в столице Боснии сделать большую остановку перед последним броском к морю.

От Ужице поехали веселей, и уже вскоре построенная еще австрийцами узкоколейка привела нас к Дрине, за которой и начиналась Босния. Собственно одну из главных рек Югославии я толком не рассмотрел — ну широкая, ну зеленоватая, ну западный склон обрывистый, ничего особенного, не Волга и не Днепр.

Дорога в горах запетляла, ныряя из тоннеля в тоннель и заставляя пассажиров каждый раз после предупредительного гудка паровоза захлопывать окна. Но едкий дым все равно пробивался в вагоны, а каждые пять минут вскакивать и открывать-закрывать фрамуги быстро надоело. И не только мне — на эту безнадежную затею плюнули и в соседних отсеках и дальше ехали в душном тепле с примесью угольной гари.

Черт его знает как, но на каждой станции до нас доходили самые свежие слухи — народный телеграф соревновался в скорости с железнодорожным и выигрывал. Все уже знали, что набранные из словенцев и хорватов 4-я и 7-я армии, призванные защищать Словению и Хорватию, наоборот, разбегаются или массово переходят на сторону немцев, отчего Загреб сдан уже неделю назад. И что как только над городом взвился немецкий флаг, некий Славко Кватерник провозгласил создание отдельного хорватского государства.

Что офицеры-хорваты саботируют приказы вплоть до расстановки вверенных им самолетов крылом к крылу на открытых пространствах. Что в силу этого рухнул западный фланг обороны и моторизованные части стремительно продвигаются вглубь страны. Что немцами, помимо Загреба, заняты Вировица, Осиек, Вуковар, Баня-Лука и что вчера они уже были в Яйце и Добое, откуда до Сараево всего полторы сотни километров. Что итальянцы в Любляне, Карловаце, Сплите и чуть ли не в Мостаре… Светлых пятен в этой черной картине почти не было, если не считать непонятное стояние немцев у Белграда и затык итальянцев в Черногории.

В Рогатице поезд остановили для пропуска армейских эшелонов и все с недоумением наблюдали, как один, набитый солдатами, проехал мимо нас на восток, а второй такой же — на запад. Третий встал на запасном пути, солдаты понемногу разбредались по округе…

— Так я тебе говорю, предательство! Целый генерал батарею развернул, — втолковывал солдат с густыми черными бровями.

— То не твоего ума дело! — возражал ему пожилой войник. — Генерал, небось, воевать учился! Ты-то откуда знаешь, как батарею ставить?

— Ну да, я слепой, я не вижу, что он нас с высоты сдвинул, чтоб дорогу не достать! Немцам полная воля ездить, а мы бы только зубами скрипели! — бровастый тщательно запахнул шинель, под которой снизу виднелись штаны и обмотки, а сверху рубаха вместо кителя.

— Точно-точно, — зло поддержал другой солдат с цигаркой, — нарочно нас в лощину поставил, чтобы немцы целенькие остались.

— Не, не может быть, — противился пожилой.

— Как же, «не может», — передразнил его длинный. — А ты слышал, как полковник водника Йовича плеткой бил?

— За что? — обомлел старый.

— А что не послушался, оставил пушку наверху и две машины подбил. Так плеткой и лупил, прямо по лицу, и предателем обзывал, пока собственные солдаты не застрелили.

Войники мрачно слушали тех, кто прошел первые бои с немцами, отходили покурить и потихоньку спорили, верить или нет.

Поезд наш встал надолго и я от скуки прихватил рюкзак и умотал шататься по городку. Ничего особенного — в долину между склоном гряды и небольшой речушкой втиснуто шоссе и десяток улочек поперек, уставленных небольшими домиками. Тысяч пять жителей от силы. Ни тебе автобусной станции, ни вертолетной площадки. Хочешь к морю? Топай ногами или жди, когда соизволят пропустить поезд.