Сергей Васильевич начал свои выступления в сезоне 1940/41 года 14 октября, дав recital в Детройте. Он играл всего сорок пять раз: в тридцати одном recitals и четырнадцати симфонических концертах. Последние были даны в Чикаго с Ф. Стоком, где он играл Первый концерт Бетховена и свою Рапсодию (один концерт); в Балтиморе и Вашингтоне с Г. Киндлером (по одному концерту) он исполнял свой Второй концерт; в двух концертах в Питтсбурге с Ф. Рейнером он играл свой Третий концерт; в двух концертах в Сан-Франциско с П. Монтё он играл свой Первый концерт и Рапсодию и неделей позже там же, опять в двух концертах с Монтё, – свой Третий концерт; в Нью-Йорке в двух концертах с Д. Барбиролли – свою Рапсодию; в Кливленде один раз Первый концерт Бетховена и Рапсодию, и, наконец, 13 и 14 марта опять в Чикаго Сергей Васильевич продирижировал своей Третьей симфонией и «Колоколами». Концерт этот, по желанию Сергея Васильевича, был назначен последним в сезоне, так как он опять боялся натрудить руки, дирижируя на репетициях и в концерте, что, конечно потом отозвалось бы на игре.

Силы Сергея Васильевича, естественно, были уже не те. Он начинал утомляться, жаловался иногда на усталось и одышку. Однако упорно продолжал свою деятельность, не допуская мысли, что может жить без эстрады, без концертов.

Тревожно следя за ним, видя это переутомление, Наталия Александровна каждый год все настойчивее просила его отдохнуть, подумать о своем здоровье, пожалеть себя, просила, по крайней мере, сократить количество концертов в сезоне. Он соглашался на последнее, особенно пока чувствовал утомление, говорил об этом с менеджером мистером Марксом Левиным, но в результате, когда наступало время для утверждения списка концертов на следующий сезон, число их оставалось почти тем же. Количество концертов, значительно сокращенное весной, опять увеличивалось осенью от добавлений, сделанных за лето. Единственно, чего удалось добиться семье (по совету врачей) в последние годы, – это перерывов между концертами; обычно два больших перерыва – в декабре и феврале – давали Сергею Васильевичу возможность отдохнуть. Один из них приходился на время, когда он концертировал в Калифорнии. Рахманиновым полюбились окрестности Лос-Анджелеса и Голливуда. По просьбе Сергея Васильевича концерты в Калифорнии назначались в конце января и в феврале – лучшее время года в этой местности. Тепло, солнце, цветы, птицы – все это имелось в избытке.

Рахманиновы останавливались при этом не в городе, не в обычной гостинице, а в совершенно особой. На громадной площади, превращенной в сад, были выстроены десятки небольших домиков (bungalows) в две-три комнаты со всеми удобствами: проведенная вода, электрическое освещение, небольшая кухня, телефон, радио, гараж и обслуживание особым персоналом от большой гостиницы. Снимая такой дом недели на три, Рахманиновы жили, точно дома, забывая о суете и шуме, господствовавших в отелях. Звали это место «Сад Алла» (The Carden of Allah).

Привлекало их туда еще то обстоятельство, что по соседству с ними (всегда в нескольких милях от их дачи) жила довольно большая группа русских приятелей Сергея Васильевича – актеры, художники, люди, работающие в различных областях киноиндустрии. По вечерам Рахманиновы постоянно встречались с ними и радовались этой возможности общения с людьми, причастными к искусству.

Окончив весенний сезон 1941 года 14 марта, Сергей Васильевич переехал с семьей в начале мая снова на дачу Хонеймана, где они жили в 1940 году. Отсутствие вестей от дочери, живущей во Франции, невозможность помочь ей, плохие дела на европейском фронте войны, – все это сильно отражалось на настроении духа Сергея Васильевича. Неожиданное нападение Германии на Россию усилило его тревогу и угнетало его. Он, как всегда, хорошо контролировал свои чувства, но ясно было видно, какое тяжелое впечатление производила на него эта новая война. Ко всем переживаниям прибавилось еще страшное беспокойство за родину. Только усиленные занятия несколько отвлекали его от происходящей вдали кровавой трагедии.

Сергей Васильевич занялся этим летом переработкой своего Четвертого концерта во второй раз, внося в него много изменений и исправлений. Кроме того, Сергей Васильевич сделал еще переложение для фортепиано «Колыбельной» Чайковского из серии романсов ор. 16. Сергей Васильевич обещал выступить зимой со своим Четвертым концертом (в измененной редакции) в ряде городов. Первое исполнение Концерта состоялось 17 октября. Автор играл его с Филадельфийским оркестром под управлением Орманди в Филадельфии. Концерт был повторен там же на другой день. Те же исполнители выступили с ним 21 и 22 октября в Вашингтоне и Балтиморе, а затем 11 ноября в Нью-Йорке. Орманди дирижировал во всех этих городах Второй симфонией Рахманинова. Кроме того, Сергей Васильевич играл Четвертый концерт в том же сезоне в Чикаго со Стоком и два раза опять в Нью-Йорке, 18 и 19 декабря, с Митропулосом в Филармоническом обществе. Концерт этот, значительно измененный по сравнению с первоначальной редакцией, имел очень большой успех [211] . В других городах, а именно в Питтсбурге (два раза) и Детройте (один раз), Сергей Васильевич с Бакалейниковым и затем с Коларом исполнял Концерт Шумана; в Кливленде он играл (два раза) с Родзинским свой Второй концерт, в Лос-Анджелесе с Бруно Вальтером (два раза) – Рапсодию, поздней весной в Анн-Арборе с Орманди – Второй концерт, в июле в Голливуде с Бакалейниковым – тот же Второй концерт. Таким образом, Сергей Васильевич выступил в симфонических концертах за сезон девятнадцать раз и, кроме того, тридцать раз в recitals.

Во многих симфонических концертах этого сезона, где играл Сергей Васильевич, в программе стояли его сочинения. В общем за сезон 1941/42 года были исполнены: пять раз – Вторая симфония (Орманди), четыре раза – Третья симфония (Сток и Митропулос), четыре раза – «Остров мертвых» (Сток и Родзинский) и три раза – «Симфонические танцы» (Родзинский и Орманди).

Война с Россией продолжала все более и более волновать Сергея Васильевича. Взгляд его на исход войны был глубоко пессимистическим. Вначале, как и большинство людей в Америке, он был уверен, что русские будут сразу раздавлены немецкими полчищами. Он переходил от отчаяния к надежде и от надежды к отчаянию. Преобладало последнее чувство. Не слушая лично почти никогда новостей по радио (он не переносил излишней болтовни и смеси серьезного с чепухой; в особенности раздражали его ненужные комментарии), он все лето и осень три раза в день ждал и слушал с нетерпением и волнением резюме сообщений, которые делали ему жена или другие члены семьи.

Его глубоко огорчало пораженческое настроение некоторых групп русской колонии и полное непонимание среди американцев происходящего в России. Бессильный помочь родине, он чувствовал и переживал с ней, со свойственной ему обостренной впечатлительностью, все ужасы войны и неоднократно еще осенью, в деревне, говорил, что должен что-то сделать, предпринять, но что – он сам еще не знал.

Скромный от природы человек, Сергей Васильевич в душе, вероятно, сознавал, что к его мнению многие прислушиваются и среди русских, и среди американцев. К осени у него созрело решение – открыто выступить и показать своим примером русским, что надо в такое время забыть все обиды, все несогласия и объединиться для помощи, кто чем и как может, изнемогающей и страдающей России. Он сознавал, что его публичное выступление, его призыв к поддержке России поможет делу и что это произведет впечатление и на известные круги американцев, которые отчасти из-за политических взглядов, а главным образом из-за недоверия к русским и полной недооценки и недопонимания того, что происходит в России, часто отказывали, где могли, в помощи и мешали желающим помочь. Всегда ненавидя рекламу, Рахманинов решил на этот раз широко использовать ее и поместить во всех своих объявлениях в газетах о концерте в Нью-Йорке, что весь сбор с концерта он отдает на медицинскую помощь русской армии. Такое объявление поместить ему не пришлось: этому решительно воспротивились некоторые из близких Сергею Васильевичу американцев. Ему удалось все же настоять на том, чтобы объявление о помощи русской армии было напечатано в программах его нью-йоркского концерта, так что публика могла ознакомиться с этим фактом при входе в зал; газеты, конечно, отметили этот факт на следующий день. Трудно представить себе эффект, произведенный этим известием в то время хотя бы только на русскую колонию в Америке. Сергей Васильевич получал письма благодарности от многих людей из самых далеких углов Соединенных Штатов и Канады, от представителей всех слоев и классов русских, населяющих эти страны. Писали лица колеблющиеся, лица, хотевшие помочь русским, но не знавшие, как поступить, лица, боявшиеся обвинения в сочувствии коммунистам. Писали люди, сами уже начавшие собирать на помощь России и увидевшие в лице Рахманинова моральную поддержку. Сергею Васильевичу, по-видимому, действительно удалось своим примером дать какой-то толчок русским и как бы открыть им глаза на то, что делать. Вопреки советам упорствующих американцев, которые хотели, чтобы собранные деньги были переданы русским через американский Красный Крест, Сергей Васильевич решил передать весь сбор, в сумме 3920 долларов, непосредственно русскому генеральному консулу в Нью-Йорке В.А. Федюшину.

Что касается самого концерта, состоявшегося 1 ноября, то игра Сергея Васильевича на этот раз была совершенно исключительной. Это был один из тех немногих концертов, который удовлетворил самого Сергея Васильевича. Он играл с редким вдохновением и произвел незабываемое впечатление на многих, много раз слышавших его прежде.

В программе стояли Вариации A-dur Моцарта, Соната ор. 111 Бетховена, Новеллетта fis-moll Шумана и Соната для скрипки E-dur И.С. Баха, переложенная Рахманиновым для фортепиано; во втором отделении Сергей Васильевич играл несколько песен (Шумана, Шуберта, Шопена, Чайковского и Рахманинова), переложенных для фортепиано Листом, Таузигом и Рахманиновым. Тот, кто вообще не слышал Сонаты ор. 111 Бетховена и произведений Моцарта в интерпретации Рахманинова, не знает Рахманинова-пианиста. Что касается песен, то не слышавший их 1 ноября просто не может представить себе всей красоты его тона, того вдохновения, с которым он «пел» эти песни, в особенности знаменитую «Серенаду» Шуберта. Теперь кажется совершенно непростительным факт, что песни эти не были записаны на пластинки вовремя в главном отделении компании «Виктор» в Кампдене. Запись все же была сделана весной 1942 года в одном из их отделений в Калифорнии, где Сергей Васильевич отдыхал, живя в отеле «Сад Алла». Условия записи в Калифорнии далеко не так совершенны, как в Кампдене, и вряд ли пластинки передадут игру Рахманинова без искажений.