Познакомился я с Сергеем Васильевичем осенью 1900 года, хотя знал его, интересовался им и горячо любил его уже с 1887 года, когда он был еще студентом Московской консерватории, а я гимназистом первого класса.

В те годы отец мой, преподаватель Московской консерватории по классу обязательного фортепиано, часто брал меня с собой на ученические вечера, концерты и спектакли консерватории, причем я прилагал все усилия, чтобы не пропустить ни одного вечера. С огромным интересом бывал я на этих вечерах, где с самого начала узнал всех наиболее даровитых учеников консерватории по всем исполнительским специальностям.

Помню очень хорошо юного Сережу Рахманинова, худощавого мальчика высокого роста с крупными чертами лица, с большими длинными руками, уже в те годы резко выделявшегося среди всех остальных своим ярким музыкальным дарованием и совершенно исключительными пианистическими данными. Помню также тщедушного и хилого А.Н. Скрябина, который не обладал ни размахом дарования, ни силой и темпераментом Рахманинова, казался рядом с ним бледным и тусклым, хотя чуткий слушатель и в те годы в Скрябине мог увидеть и угадать все характерные черты тонкого пианиста и замечательного музыканта.

Помню хорошо также и других наиболее даровитых пианистов-студентов того времени: Леонида Максимова, яркого пианиста, напоминавшего своей игрой Рахманинова, помню Иосифа Левина с его феноменальными техническими данными, Ф. Кенемана, С. Самуэльсона и ряд других (их было немало в те годы). Помню хорошо также скрипача Н. Авьерино, братьев Пресс [88] и других.

В те годы отец мой брал меня с собой не только в концерты консерватории, но и в симфонические концерты Русского музыкального общества, которые происходили в Большом зале Благородного собрания. Я почти всегда пробирался на хоры и сидел или стоял в самом конце зала, то есть в точке, наиболее удаленной от эстрады. Там же я видел почти каждый раз и Сергея Васильевича Рахманинова, любимые места которого приходились почти рядом со мной.

Моей мечтой в то время было – поступить в Консерваторию, но отец почему-то очень хотел, чтобы я окончил сначала гимназию, я же об этом и слышать не хотел, и вот в 1892 году, провалившись на экзамене по греческому языку, я был оставлен на второй год; это обстоятельство помогло мне расстаться с гимназией. Осенью 1892 года я поступил, наконец, в консерваторию по классу профессора А.И. Галли. Осуществилась моя мечта и началась для меня счастливая пора…

Уже в начале девяностых годов изо всех молодых музыкантов Рахманинов, несомненно, пользовался наибольшей популярностью. Его имя хорошо было известно москвичам. Каждое его выступление, будь то в качестве пианиста, композитора или дирижера, выливалось в огромный успех. И то сказать: его опера «Алеко», Первый концерт ор. 1, который он играл с оркестром, целый ряд романсов, замечательных фортепианных пьес были широко известны и заставляли о себе говорить. Среди студентов консерватории огромной популярностью пользовались его фортепианные пьесы «Полишинель», Баркарола g-moll и особенно Прелюдия cis-moll из ор. 3, которую исполняло большинство пианистов консерватории.

Игра Рахманинова отличалась самобытностью. Он был единственный и неповторимый. Обаяние его личности, исключительного таланта, феноменальных пианистических данных делало его любимцем московской публики, причем это обаяние с каждым годом росло и росло.

Общеизвестно, что в девяностые годы Рахманинов тяжело пережил неудачу в связи с исполнением в Петербурге его Первой симфонии. Симфония была неважно сыграна под управлением А.К. Глазунова и успеха не имела. К тому же Н.А. Римский-Корсаков высказал Сергею Васильевичу свое отношение к этому произведению, и отзыв Николая Андреевича был, в общем, определенно отрицательным. Эта неудача сильно подействовала на Сергея Васильевича. Он даже на некоторое время перестал сочинять, сделался мрачным и раздраженным, и тянулось это его состояние примерно до 1900 года. Он тогда прибегнул к помощи врача Н.В. Даля [89] , который частью советами, частью внушением сумел поднять дух Сергея Васильевича. Ожив духом и верой в себя, он написал в короткий срок гениальный Второй фортепианный концерт, Сюиту для двух фортепиано и вдохновенную Виолончельную сонату. С этого времени Сергей Васильевич стал работать с огромным воодушевлением, а исключительный успех этих его крупных сочинений окрылил его и помог ему в дальнейшей творческой жизни.

С 1902 года Сергей Васильевич стал много выступать, исполняя свои Первый и Второй фортепианные концерты.

В 1902 году в его личной жизни также произошло изменение: он женился на Наталии Александровне Сатиной, завел себе квартиру и продолжал усиленно работать, почувствовав под ногами крепкую почву.

В эти же годы он поступил инспектором музыкальных классов в московские Елизаветинский и Екатерининский женские институты. Я работал в те годы в московских Николаевском и Елизаветинском институтах. В последнем из них я постоянно встречался с Сергеем Васильевичем, сблизился с ним и еще больше полюбил его.

«Служба» Сергея Васильевича в институтах оплачивалась довольно скудно, да и какая же это была служба. Бывал он в каждом из институтов один-два раза в месяц, да и этот-то единственный раз заключался в том, что он сидел или за чаем у начальницы того или иного института, или же на музыкальных вечерах. Обе начальницы – и О.С. Краевская, и О.А. Талызина – гордились своим инспектором, ценили его, любили и даже ревновали друг к другу.

Остался у меня в памяти один эпизод из времени инспекторства Сергея Васильевича в Елизаветинском институте. В одном из классов происходил закрытый музыкальный вечер. Сидела начальница О.А. Талызина в роскошном голубом атласном платье со знаками отличия и шифром. Сидели также классные дамы, учителя, учительницы музыки и много учениц. Во время вечера лакей Ольги Анатольевны во фраке обносил всех чаем со сливками, сухарями и пр. Вечер шел своим чередом. Сергей Васильевич, как всегда, в черном сюртуке, сидел, положив ногу на ногу, и слегка помешивал ложечкой чай со сливками. И вдруг… неловкое движение, и весь стакан чая со сливками опрокидывается на роскошное платье Ольги Анатольевны. Из многих уст раздается невольный крик ужаса. Все бросаются помочь, но помочь уже поздно. Ольга Анатольевна вынуждена была покинуть вечер и пойти домой переодеться. Вернулась она через полчаса в светло-сером платье, от прежнего блеска ничего уже не осталось. Сергей Васильевич был подавлен происшедшим. Этот случай подействовал на него много сильнее, нежели можно было ожидать. Через несколько дней, когда я встретился опять с Сергеем Васильевичем в Елизаветинском институте, он мне сказал:

– Вы знаете, я не могу идти мимо злополучного класса: я вижу перед глазами, как стакан опрокидывается на платье Ольги Анатольевны. Мне это настолько неприятно, что я, по всей вероятности, уйду из этого института.

В 1906 году, придя к решению уехать на всю зиму в Дрезден с тем, чтобы всецело заняться творчеством, он ушел из института, передав свое место инспектора мне. Уходом из института он глубоко опечалил Ольгу Анатольевну, которая в нем души не чаяла.

15 ноября 1903 года в Петербурге в одном из симфонических концертов А.И. Зилоти состоялось исполнение Сергеем Васильевичем его Второго фортепианного концерта. Я тогда ездил вместе с ним в Петербург, так как в этом же концерте я выступал со своей Первой симфонией.