– Ты что! Шип-Ярд – не порт. Там лодок нет.

Там даже реки нет, это равнина. Просто название такое, – засмеялся эксперт по головам. – Ты должен был искать лодку в Оранж-Уолк. Теперь будешь шагать до руин двадцать километров. А дорога пы-ы-ыльная.

Видимо, у местных жителей тоже особенные головы, раз такие названия поселкам дают, чтобы туристы запутались. Я вылез из автобуса и пошёл в сторону Ламанай пешком, ругаясь на себя.

По обе стороны дороги открывались картины Дикого Запада: одноэтажные деревянные дома с верёвочными качелями у крыльца, ветряки во дворах. Навстречу мне проезжали конные брички, которыми управляли фермеры в широкополых соломенных шляпах и штанах с подтяжками. В бричках сидели женщины в старомодных платьях.

Шип-Ярд оказался колонией баптистов-меннонитов, выходцев из Германии. Их вера запрещает пользоваться достижениями цивилизации, но, даже оставаясь в позапрошлом веке, чувствуют они себя комфортно. Розовощёкие фермеры приветливо махали мне рукой, но никто не останавливался. Все были заняты, торопились по делам. Ленивой расслабленности, свойственной южным странам, не было и в помине.

Дорожная пыль поднималась в воздух при каждом шаге, и вскоре я был покрыт ей с головы до ног. Губы высохли от жажды, вода в бутылке закончилась. Тут я заметил высокую кокосовую пальму. Наверху висели орехи размером с мою голову. Я вспомнил, как когда-то на Масленицу забрался на высокий скользкий столб. Почти никто не мог забраться, а я смог. Снял с него воздушный шарик и подарил стоящему в толпе ребёнку. Неужели не справлюсь с пальмой?

Подпрыгнул и полез. Ствол был шершавый и больно ранил руки. Но я не сдавался. У жителей южных стран есть приспособления для подъёма на пальмы: крюки, верёвки, лестницы. Больше всего мне нравится гибкое кольцо, сплетённое из лиан, которое надевается на щиколотки. Благодаря ему можно упереться в ствол ступнями, и они не скользят. Так подниматься намного легче и быстрее. Но сейчас у меня ничего подобного не было, оставалось рассчитывать лишь на силу рук и ног, сжимавших ствол.

Наверху я достал из кармана складной нож, отпилил один орех, и тот тяжело ухнул вниз. Такой если упадёт на голову – убьёт сразу. Говорят, от падений кокосовых орехов в мире погибает больше людей, чем от нападений акул. Однажды в Индии мне встретилась женщина, которая приехала в аюрведический санаторий, чтобы поправить нервы. Села отдохнуть под пальму, и… на неё упал кокос. К счастью, он был небольшой и висел невысоко. Женщина получила сотрясение мозга. Теперь она приезжает в этот же санаторий каждый год, чтобы лечить головную боль.

Я спустился на землю, поднял тяжёлый орех и проковырял в нём дырку. Вылил тёплый и сладкий сок в кружку и выпил. Во рту стало приятно и немного липко. Одного кокоса хватило, чтобы поддержать мои силы.

Путешествовать в одиночку неплохо. И очень экономно. Всего один орех – я сыт и окружающему миру не нанёс вреда. Лишь бы энергии ореха хватило на двадцать километров пути.

В пыли и поту я добрёл до руин майяского города Ламанай. Это название означает «притаившийся под водой крокодил». Как эта фраза поместилась в таком коротком слове? Вероятно, для каждого состояния крокодила у майя был специальный термин. Например, «леженай» – крокодил, отдыхающий на берегу, «овонай» – крокодил, откладывающий яйца, «кусонай» – крокодил, поймавший индейца и собирающийся его съесть.

День подходил к концу, парк уже закрывался. Но служители, удивившись, открыли для меня ворота. Не каждый день к ним попадали туристы, пройдя пешком такой долгий путь.

Белизцы считают свою страну родиной майя. С этим могут поспорить Мексика и Гватемала, но в Белизе на самом деле сохранились памятники, которым больше трёх тысяч лет. Украшенные надписями и резьбой стелы и саркофаги, но главное – пирамиды Ламанай с огромными, сложенными из камней головами людей и ягуаров. Жрецы майя любили наряжаться ягуарами. Или цеплять к рукавам орлиные перья, подражая птицам.

Пирамиды стояли посреди леса, и он начал оживать на закате. Трещали цикады, орали туканы, на ветках резвились обезьяны.

Я поднялся на заросший мхом каменный храм. Самый большой из всех, 33-метровый. Вот же было у престарелых жрецов развлечение! Залез на пирамиду и рычи на соплеменников как ягуар или маши руками-крыльями как орёл. А тебе за это кокосы приносят. «Активное долголетие» по-майяски.

Отяжелевшее красное солнце скрылось за деревьями. Я вышел на дорогу, но уже начал представлять, как вернусь обратно в лес и поставлю палатку на радость обезьянам. Вдруг на дороге показалась двуколка. Лошадью правил фермер в шляпе и клетчатой рубашке. Он приветливо кивнул – залезай. Мы разговорились. Родной язык у меннонитов немецкий, но этот фермер знал испанский.

– Нас в Шип-Ярде почти три тысячи, – рассказал он. – Это самая большая колония менонитов в Белизе. В армии мы не служим. Держим коров, кур, свиней. Растим пшеницу и бобы. В посёлке правила строгие. Пить и курить нельзя. Если солнце встало, нужно идти трудиться. Если село, можно отдыхать.

– А технику совсем не используете? Я же видел в посёлке автомобиль и трактора в поле, – усомнился я. – И вон там в сарае явно электрический свет горит.

– Совсем без техники сложно. Но если кто-то из наших покупает машину, то нанимает водителя-индейца. Сам за руль не садится. Это уже не его грех. А электрический фонарь, про который ты говоришь, вон посмотри, он не в доме горит, а в мастерской. Это не считается. В доме нельзя, а в мастерской не страшно.

Мы остановились возле стоящего у обочины трактора. На нём вместо обычных колёс с резиновыми шинами стояли какие-то странные железные колёса. Рядом с трактором скучал молодой парень. Оказалось, это был Клаус, сын подобравшего меня фермера. По местным меркам парень был неплохо образован и даже говорил по-английски.

– Клаус, почему у твоего трактора железные колёса? – спросил я.

– Это из-за нашей веры. Мы должны обходиться лошадью, – засмеялся Клаус. – Но как отличить лошадь от машины? У машины обувь резиновая, а у лошади железная. Если поставить на трактор железные колёса, то получается, что это уже не машина, а лошадь!