— А почему все — с тёмным? — спрашивает Юлька.

— Со светлым — могут дома жить, — говорит Рудольф. — Здесь только на каникулах тусят, слушают профильные лекции. А некоторые даже не знают, что за ними присматривают чародеи…

— Чародеи? — Юлька глотает смешок. — Вот так словечко…

— Кто-то светлый и придумал.

— И мы с тобой — чародеи?

— И мы.

— Тут — как Слизерин? — вдруг доходит до Юльки. Она фыркает от отвратительности этой мысли, но уже не может от неё отвязаться.

— В смысле — злых колдунов учат? — смеётся Рудольф. — Ну это же хрень, сама посуди. Ты хочешь быть злой колдуньей?

— Я — точно нет.

— Вот. Никто не хочет быть гадом. Даже я. Хотя меня родители настолько боялись, что решили грохнуть. Ты же знаешь, что меня хотели убить, да?

Юлька кивает.

— Меня заказал отец, — говорит Рудольф, и голос у него совершенно не живой. — И этот заказ выполнили. Я сгорел в той машине. Они похоронили кости. Меня вообще нет, ты понимаешь?

Юлька берёт его холодные влажные ладони в свои — и тут же попадает в прожекторный луч, горячий, как адский огонь, в беспощадный свет чистого знания.

Если бы даже Рудольф хотел — он бы не скрыл.

* * *

У маленького Рудольфа в руках — куски шлема дополненной реальности. Обгрызенная тупая пластмасса. А у его ног — плюшевый ушастый бульдожик, заглядывает в глаза, вертит катышком обрубленного хвоста, ухмыляется: ужасно рад видеть хозяина.

— Чтоб ты сдох! — кричит Рудольф со злыми слезами — и вдруг чувствует…

Юлька тоже чувствует, как ярость внутри собирается в раскалённый луч, в невидимое и неотвратимое копьё — ужас Рудольфа прошибает её насквозь, она вместе с ним кричит «нет, нет, не надо», но вместе с ним и понимает, насколько это бесполезно.

Насколько это неотвратимо.

Юлька рыдает вместе с Рудольфом. Обнимает мёртвую собачку. Ещё тёплую.

«Мама, я убил Федю».

«Рудик, ну что ты… Ты же ничего ему не сделал, даже не ударил… наверное, он болел, а мы и не знали…»

«Мама, я убил Федю». Но объяснять бесполезно. Объяснить невозможно.

Федя до сих пор болит у Рудольфа в душе. Нестерпимо. Юлька видит, как Рудольф кормит бродячую собаку. Кудлатого барбоса, хромающего на заднюю ногу.

Видит этого барбоса у него в комнате. Барбос возлежит на лайковом белом диване. Рудольф гладит его по голове. «Феденька, Феденька…» Плачет.

У Рудольфа тоже чувство вины.

Хуже, чем у Юльки: Рудольф не предполагает, он знает точно.

И заставляет себя не злиться. Не ненавидеть.

Рудольф слушает курс аутотренинга: кончики пальцев становятся тёплыми, ладони становятся тяжёлыми…

Отстраняется от одноклассников. С отвращением слушает пожилую учительницу — жабу с замашками надзирательницы в тюрьме. Кончики пальцев становятся тёплыми. Ладони становятся тяжёлыми. Я не злюсь. Я спокоен.

Он очень старается. Играет с кудлатым псом — и вспоминает ушастого бульдога, его кроткий обожающий взгляд. Я не смею выходить из себя. Это непоправимо.

Рудольф учится в элитном лицее. Его отец — Анатолий Ланков, тот самый, чей «Ланков-Банк», его мать — лицо ювелирных салонов. Рудольф должен быть счастливым, но вокруг удивительно много зла, а характер — чудовищно, рискованно взрывоопасный. Обострённое чувство справедливости. Но он не должен, он не должен…

Мать не верит. Отец посмотрел странно. Никто даже не попытался помочь. Только курс аутотренинга. Кончики пальцев становятся тёплыми. Я погружён в полный покой.

Но два гоблина во дворе тыкают палками умирающую кошку, которую сбила машина. Рудольф встречается с её взглядом — и его захлёстывает ненависть, которую он не успевает потушить.

Скорая, полиция — приехали во двор уже после того, как Рудольф ушёл. Он сидит в ветеринарной клинике, пока они опрашивают очевидцев во дворе.

Кошке можно помочь только одним способом. Усни, говорит ей Рудольф. Прости нас всех, говорит ей Рудольф, я не успел.

Родители слегка напряглись после этой истории. Нет, Рудольф ни в чём не виноват. Он просто там был.

Но они смотрят странно. Рудольфу не снятся гоблины, но он иногда чувствует липкий холодный ужас.

* * *

— А что вы тут?.. — окликает девчонка.

Юлька вылетает из прошлого Рудольфа так резко, что её шатает. Она бьётся плечом о стену, шипит и морщится, трёт плечо, смотрит с досадой.