Но-но, попрошу без намеков. С гигиеной я дружу.

Отступаю вверх. Не нравятся мне что-то эти маниакальные голубые глазищи.

Ацелестий на мгновение застывает, почти распластавшись по ступеням, а через секунду совершает умопомрачительный прыжок, точно хищник, узревший свою вожделенную нямнямку.

Не визжу, не протестую, нецензурными выражениями не разбрасываюсь, а просто делаю ноги. К Великому Телу возвращаться не собираюсь - успела уже вдоль и поперек эти воздушные равнины исследовать. Уклонившись от златовласого, мчусь на всех порах вниз по лестнице, перепрыгиваю через шкатулку и припускаю к одному из деревьев с изогнутым стволом. Каблуки вязнут в травянистой и влажной поверхности, но я упорно шлепаю вперед. Никогда не лазила по деревьям, но сейчас за секунды взлетаю едва ли не до верхушки.

Перевожу дыхание, усаживаюсь поудобнее на широкой ветке, прижимаюсь спиной к стволу и утомленно вздыхаю.

Переждать здесь - не лучшая идея. Если Ацелестий способен так высоко прыгать, то и до моего убежища легко доберется. Но какие у меня варианты? Сигать в черный океан? Убежать поглубже в лес?

Рискованно. Пусть сначала расскажут, кого тут едят и кто тут ест. Расчетливость моя не знает границ. Но обозначенные вопросы, несомненно, актуальны. Не хочется оказаться среди тех, кого тут втихаря подъедают.

– Хэй, тухлик номер семнадцать.
– Ацелестий медленно кружит вокруг дерева, но не делает попыток взобраться. Голубые глаза хищно пылают.

– Сам ты тухлый, - отзываюсь я и неосознанно принюхиваюсь к рукавам блузки. Цветами, конечно, не пахну, но до ходячей помойки мне далеко.

– Спускайся, беляночка, - ласково просит парень и оглядывается на уроненную шкатулку.

Мне кажется, или меня не на роскошный обед зазывают?

Ишь чего удумал. В коробку меня запихать.

– Спускайся, - канючит он нежным голоском, царапая когтями кору со ствола.

Да-да, у Ацетона настоящие когти. Появились сразу же, как он объявил на меня охоту. Они блестят и переливаются, как будто вырублены из радужного камня.

И после такого зрелища вниз съехать? Когтеточкой подработать?

Нетушки.

Лучше тогда повыше заберусь.

– Беляночка, - тянет Ацелестий.
– Ты моя семнадцатая…

Видать, разгульную жизнь ведет когтистый.

– … в учетном списке. Сбиваешь мне весь график.
– Он серьезнеет и недобро прищуривается.
– Не спустишься?

– Неа, - мотаю головой.

– Что ж, не проблема.
– Парень усмехается и неспешно бредет до шкатулки.

А кто про график только что распинался? С таким медленно-размеренным подходом любое производство мигом зачахнет.

Воздерживаюсь от критики вслух. Разумность во мне еще не стухла.

– Хотел сделать это ласково, - горестно вздыхает Ацелестий, играя на невидимую публику.
– Последний шанс. Спустишься?

– Неа. Я решила кардинально изменить сферу деятельности и примкнуть к пернатым. Сначала буду дятлом и проверю твое терпение на выносливость. А потом рвану в теплые края.

– У тебя нет крыльев, птичка.
– Ацелестий, к моему удивлению, слушает мои преисполненные пафосом речи с величайшим вниманием.

– Тогда родина моя - эта ветка!
– Хлопаю коленями по той, на которой ючусь.
– Совью гнездо и буду горланить баллады. Учти, сахарно-ватные и сопливые.

Парень хмыкает.

– Сама напросилась, беляночка.
– Ацелестий открывает шкатулку.
– Тьма берет свое. Хочешь ты этого или… э, какого?..

Ну, судя по воплю, что-то пошло не так.

Раскладываюсь на ветке и с любопытством наблюдаю всю сцену с вип-ряда. Ацелестий недоуменно смотрит то в темное нутро шкатулки, то на меня.

– Не получается, - протягивает он, встряхивая шкатулку.
– Не встает.

– О, не нужно волноваться, - философски изрекаю я.
– Такая проблема сплошь и рядом. Скажу тебе, все дело в стрессе от работы.

Ацелестий вдруг заливается смехом. Красивый звук, но не стоит забывать, что эта прелесть меня едва на кусочки не разодрала. А теперь так и жаждет засунуть меня в тесное пространство.

Тайный клаустрофоб во мне уже в сотый раз бьется в конвульсиях.

– Тьма не встает, - отсмеявшись, поясняет парень.
– И не тянет тебя к себе.

– У меня пониженная внушаемость.
– Пожимаю плечами.
– В прошлом году у меня был файтинг с цыганкой. Она отжала у меня игровую сотенку с рожицей Микки Мауса, я отжала у нее золотое колечко.

– Интересно.
– Ацелестий вновь проделывает свой фокус с лизанием воздуха. При следующих словах в его интонациях появляются сталь и мягкий шелк. Приказ, мастерски вплетенный в уговор. Он возводит ко мне руки, гипнотизирует небесными глазами и ублажает мой слух чарующим голосом: - Иди ко мне.