— Ты вроде за Митришем присматриваешь? — раздалось из ладоней глухо.

— С ним все будет в порядке. Здесь безопасно, — его голос с приятным рычащим акцентом был напряжен. Отлично: она не одна нервничала.

— Последнее время я сомневаюсь во всякого рода безопасных местах… и неужто ты говоришь на вааларском? С какой это радости такой подвиг? — Мару не ответил, и девушка все же выпрямилась, повернувшись к нему. — И что ты здесь делаешь? — В темной комнате было плохо видно, но глаза уже адаптировались, поэтому девушка различила, как Мару пожал плечами. Его скрытность и нежелание что-либо пояснять начинали раздражать. Вот же уже, они рядом, он сам пришел к ней и все равно продолжает молчать. — Я про столицу. Что ты здесь забыл?

Несмотря на то, что в глубине души девушка была счастлива видеть и слышать его, прошлая обида настойчиво вылезала наружу в виде ядовитых ноток в речи. Она ничего не могла с собой поделать. Голос сам собой стал недовольным и резким. Мару молчал. Просто сидел и молчал, глядя на темный силуэт девушки.

— Ты ясно дал понять, что нам не по пути. Так какого ты здесь?

— Надо было подумать.

Девушка хлопнула глазами от таких слов и бессильно фыркнула.

— Чего? Подумать? — Они снова замолчали. Имельда в ожидании, Мару в том состоянии, когда тяжело выдавить и слово. Он и раньше был не особо разговорчив, а сейчас и вовсе не мог заставить себя произнести хоть звук. — Подумал? — Мару утвердительно угукнул, но продолжать, опять же, не торопился. — Ладно, — девушка тяжело вздохнула и поднялась, — можешь ложиться спать здесь. Я посижу с Митришем. Все равно я выспалась на несколько дней вперед, — она уже закинула ногу, чтобы выбраться из ниши, когда Мару тоже поднялся.

Он встал близко-близко, так, что можно было почувствовать тепло его тела. Он обнял Имельду, прижал к себе, уткнувшись носом ей в висок, и зажмурился. Хотя и без того было темно, но видеть что-либо вообще не хотелось. Было чудовищно неловко, совестно и вообще странно… Никто из них прежде не испытывал тех чувств и эмоций, что бурлили сейчас внутри. Казалось, приложи ухо к груди и услышишь ворчащий клекот за ребрами.

Мару так и вовсе переживал такое впервые. Как вообще можно было облечь подобные чувства в слова, когда не знаешь, как это все называется, когда не можешь сам с собой определиться. Да к тому же от волнения все слова этого проклятого вааларского путались в голове, а его родного языка она не понимала. Как тут можно донести все то, что обуревает его самого?

Единственным решением он видел только то, что уже делал однажды. Открыться и показать ей все, как видит и чувствует сам. Благо это они уже проходили.

Имельда почувствовала, как когда-то в лесу, как упругий и крепкий невидимый барьер поддался и ослаб. Ее тут же окутали чужие эмоции, но на этот раз они удивительно гармонично совпали с ее собственными, отчего внутри словно разлилось мягкое утреннее тепло.

Мару вздрогнул, когда почувствовал ответное движение. Девичьи руки обхватили его и замерли где-то на лопатках. После этого словно что-то щелкнуло, Мару чуть отстранился и заговорил. Тихо, уверенно, не отпуская. Слова сами стали выливаться из него одним бесконечным потоком. О чувствах, о эмоциях, о жизни, о том, что он делал раньше, и что хотел бы делать в будущем, но уже только с ней… Правда, говорил он не на вааларском…

— Мару, стой. Мару, я не понимаю, — она замотала головой, вывернулась из объятий и, подняв руки, обхватила ладонями его лицо. Для нее это была сплошь тарабарщина, среди которой, бывало, вспыхнет какое-то знакомое словечко — из тех, которым он успел ее обучить, но смысла от них больше не становилось. — Я сейчас начну сомневаться в том, что ты это ты, если не замолчишь, — она слегка отстранилась, улдыбнувшись. Имельда вообще улыбалась едва ли не первый раз за последнее время открыто и искренне. Такого Мару она еще не знала. Волнение отчетливо слышалось в потоке его слов и в его дрожащем голосе. Он послушно замолк, только дышал неровно, накрыв своими ладонями ее руки. Имельда не стала ждать еще каких-то слов или действий с его стороны. То, что он здесь, пришел сам — уже многое говорило. Она сама потянулась к нему и легко прикоснулась к его губам. Целоваться ей доводилось все один раз и то, вспоминать это не хотелось. Хотелось, чтобы то воспоминание о поцелуе на балконе с Боилдом, вытиснилось новым.

Легкое касание женских губ вывело из ступора Мару; он резко втянул носом воздух, обхватил ее лицо и поцеловал уже сам, настойчиво, жадно, уверенно, восполняя все упущенные возможности.

Целоваться оказалось очень приятно, несмотря на все прежние опасения и негативный опыт. Все-таки от человека, который тебя целует, тоже многое зависело… И хоть щеки горели, а сердце грозило вот-вот выпрыгнуть из груди, Имельде нравились эти новые ощущения. Нравилось касаться человека и не бояться увидеть что-то лишнее, что не предназначалось для нее. Это было поистине упоительно.

Трогать того, кто тебе не безразличен тоже было приятно и ощущать в ответ те же чувства — тоже. Особенно, когда от ее прикосновений мужчина вздрагивал и сжимал пальцы на ее теле сильнее. От этих прикосновений мозг плавился, а внизу живота разливалось сладкое напряжение. В какой-то момент Имельда обнаружила себя прижатой к стенке разгоряченным мужским телом не двойственно намекающим, что одних поцелуев Мару мало. Но он оторвался от ее губ, остановился, упершись руками в стену по обе стороны от Имельды.

— Не хочу торопить…

Они оба замолчали, заполняя паузу только тяжелым дыханием. Мару хмурился, а Имельда удивленно вскинула брови. На них обоих из окна падал серый свет, поэтому мимику отлично можно было разглядеть.

— Чего? Торопить? — рассеяно пробормотала, задумчиво проведя пальцами по своим губам. — По-моему мы изначально тормозили…

Мару тихо рассмеялся и выпрямился, чтобы стянуть с себя рубашку. У него было жилистое тело, не очень широкие, но крепкие плечи, плоская грудь с твердыми мышцами, исчерченные темными узорами. От этого простого движения мозг словно переключился и начал работать как-то по-другому. Вдруг стало неловко, ужасно жарко, стыд затопил лицо краской, а собственная «безграмотность» стала причиной малодушного желания остановиться и сбежать.