Сейчас, сидя у костра, наблюдая за Мару, она рассматривала его разбитые руки и синяк на шее, который из-за одежды был почти не виден. Имельда не показывала, но ее из-за этого терзало не самое приятное чувство вины. Мару закутал голову в меховой капюшон от холода. Имельде это было ни к чему.

Заметив, что за ним наблюдают, он коснулся своих волос, а потом ткнул в девушку. Имельда вытянула прядь из-под капюшона и скорбно поджала губы. Краска, что до крушения поезда покрывала волосы девушки, смылась не до конца. От корней голова была белой, а кончики волос оставались черными, но уже не так равномерно. Некоторые пряди были грязно-серого цвета. Имельда, посокрушавшись пару минут над аномалией озера, замолкла. Она и думать не могла, что вода в нем настолько необычная. Может, там, в воде, какие-то особые минералы имелись? Привкус и запах у нее были действительно странными.

Девушка покопалась в своей сумке, вынула сначала одну маленькую баночку. Она была лопнувшей. Имельда тихо выругалась и кинула ее в костер. Снова сунувшись в свою сумку, она вытащила две небольшие емкости, в третьей смешала их содержимое и разбавила водой из фляги. До Мару донесся не очень приятный запах. Девушка, молча, отошла в сторону от костра, завозилась со своими волосами. Уже через полчаса он черных разводов ничего не осталось.

Мужчина задумался. Сейчас было легче сказать, что ей действительно было ближе к тридцати, чем к двадцати годам. Что могло произойти такого с человеком, чтобы в молодых годах он полностью поседел? Не удивительно, что она красилась. И не потому, что сильно беспокоилась о своей внешности, просто такая примета в глаза сразу бросается. Вряд ли конкретно эта девушка волновалась именно о красоте, скорее боялась, что привлечет лишнее внимание. Хотя для самого Мару именно она сразу привлекла его внимание, пусть он это и скрывал.

Он с теплотой в душе и смехом в голове вспомнил, как Абрахан, немного напившись, сокрушался по поводу фигуры одной их общей знакомой некромантки. Его рассуждения сводились к тому, что вот если бы она была чуть посправнее, пофигуристее и мягче (как телом, так и душой), то возможно он даже приударил за ней. А так… при всей ее некой дикой красоте, она оставалась довольно резкой и опасной личностью, а тело было хоть и стройное с нежными изгибами, как у лозы винограда, но все же довольно жестким и слишком уж сильным. Эти качества больше присущи были мужчинам. И оттого Абрахан совершенно не мог воспринимать ее как женщину.

Мару же… Сложно было сказать, что чувствует Мару, он и сам сейчас не мог облечь пока свои чувства в нечто вразумительное. Но он точно знал, что ему нравится наблюдать за девушкой. Как она мимикой и жестами реагирует на слова и действия, как хмурит свой лоб и, бывает, шепчет что-то себе почти не слышно одними губами. Ее стройность ему нравилась. Да, Абрахан был прав, это делало ее хищной и острой, опасной, словно сталь или дикая кошка. Но именно эти черты он находил в ней привлекательными. Сказывалось его детство и воспитание в тех землях, откуда он пришёл.

А ещё… Он был рад, что она избавилась от перчаток. Правда он проморгал тот момент, когда это случилось. Потеряла ли, забрали ли их у неё или же она сама их выбросила, но лицезреть ее тонкие пальцы было приятно. Хотя шрамы, виднеющиеся на запястье, уходящие под рукава, его заставляли подолгу размышлять о том, что с ней все-таки произошло.

Он тряхнул головой, отгоняя лишние мысли, что были сейчас не к месту, вопросительно что-то произнёс, привлекая ее внимание, указывая на белые волосы, которые девушка собрала в пучок на затылке. Помахал рукой, призывая пояснить это непонятное событие.

Имельда его поняла. Скорее ментально, нежели физически. Она думала несколько секунд, как это объяснить.

— Сильно в детстве напугалась, — скомкано проговорила она, не желая вдаваться в подробности и вновь окунаться в воспоминания. Она и так почти каждую ночь оказывалась в них, переживала все вновь и вновь… Передавать все это словесно ещё раз не хотелось. К тому же она пока не была готова разделить эту тяжесть с кем-то. Она уже разделила. Со своими родителями. И они погибли. Имельда тяжело вздохнула.

— Вот и пришлось последствия скрывать. А то вопросов было слишком много. Отвечать на них не хотелось, да и нельзя было.

— Morok? — с акцентом произнес он. Девушка посмотрела на него, смутилась под его немигающим темным взглядом и кивнула.

— Да. Из-за него.

Мару тоже кивнул, не став больше ничего спрашивать. Она все равно не поняла бы вопросов. Имельда, сидя на своей лежанке, делая вид, что ее сильно занимает содержимое ее сумки, искоса наблюдала как он своими разбитыми руками бездумно копается в костре веткой, выбивая искры к безучастному небу.

Ей он приготовил отвар от боли, хотя у неё все незначительные раны всегда заживали быстро, а себе не стал, при том, что у него разбитые костяшки кулаков будут заживать не меньше полумесяца.

— Я могу с этим помочь, — предложила Имельда, продолжая смотреть на его руки. Они были жилистыми, с широкими ладонями. Ей они нравились. Мару, конечно, не ответил ничего понятного, лишь махнул рукой, мол, не зацикливайся на этом. — Я не лекарь, но тоже кое-что умею.

Он посмотрел на неё, потом на свой кулаки. Недолго подумал, а потом равнодушно пожал плечами. Скорее всего, ему было не впервой разбивать руки таким образом. Девушка поднялась и присела рядом с мужчиной на его настил из веток. Их лежанки были сложены рядом, вокруг костра.