Только лег, дверь в кабинет открылась.

– Какого… Ты чего здесь? – офигел Фокин. – Вы же к свекрам собирались вроде.

– К свекрам?! К свекрам? Да, собирались… Могла бы отдыхать сейчас, а вместо этого гнала через всю область!

Ромашова искрила, как оборвавшийся провод в луже. И ее эмоции точно так же мотало из стороны в сторону. Фокин насупился, понимая, что скандала ему избежать не удастся.

– Отмазки придумывала! Что меня, видите ли, на работу вызвали! – между тем продолжала Ленка, разматывая толстый шарф.

– Вот как? Ну и зачем ты это делала?

– Затем, что не могла сидеть в четырехстах километрах, когда ты… Когда все, что у нас было, рушится!

– Пиздец, – Фокин изобразил фейспалм. – Ты вообще – серьезно? Я ведь все объяснил, Лен. Ничего не могло разрушиться! Ни-че-го. Потому что между нами ничего не было. Что к этому добавить?!

– Я от мужа собралась уходить! Я всю жизнь готова была ради тебя разрушить! – будто его не слыша, продолжала Ромашова. – Наплевав на сплетни, на боль, которую причиню Вадику… Детям!

– Так не причиняй, Лен. Я тебе ничего не обещал. Ну, перестань ты Христа ради разводить эту мыльную оперу. Пошлость ведь неимоверная.

– Пошлость?! Мои чувства для тебя – пошлость?!

Фокин не хотел ее обижать. Правда. Он вообще, как любой мужик, боялся вот таких бабских истерик. Просто потому что не знал, как с ними справиться. И потому он примирительно, как ему казалось, заметил:

– Лен, ну какие чувства?

– Серьезные! – то плакала, то ярилась она.

– Тогда уж и безответные. Слушай, ну правда. Нечего мне добавить к уже сказанному. Я женат, у меня ребенок. Дальнейшие отношения между нами невозможны.

– Да мы трахались еще каких-то пару дней назад!

– Ты уже вспоминала об этом. Виноват. Такого больше не повторится. С этого момента у нас чисто рабочие отношения. Вот это все… оставляй за дверью отделения, пожалуйста.

– Ты мне угрожаешь?

– Я тебя прошу включить голову! Потому что я твой шеф – в первую очередь. Не заставляй меня прибегать к каким-то жестким мерам.

– А то что? Ты мне порежешь премию?

– Уволю. Мне не нужна нездоровая атмосфера в команде, – ничуть не кривя душой, огрызнулся Гордей. Ромашова побледнела. На глазах по десятому кругу выступили слезы. – Лен, ну умная же баба, – смягчился Фокин. – Давай, бери себя в руки.

Лена отвернулась к окну. Молчала долго. Он уже начал терять терпение. А потом заметила отстранено:

– Легко тебе говорить. Впрочем, ладно… Я поняла. Не буду унижаться.

– Вот и славно. Езжай домой.

– Не могу. Я же сказала, что меня вызвали.

– Ну, смотри, как знаешь.

Ромашова ушла, Гордей вздохнул поглубже, но после такой встряски понимал ведь – не уснет. Промял бока до четырех, а потом плюнул. Раз уж Ленка в отделении, грех было этим не воспользоваться.

Умывшись под краном, Фокин переоделся и, перед тем как свалить, заглянул в ординаторскую:

– Лен, мне надо отъехать. Подстрахуешь до прихода утренней смены?

Это была не просьба. И Ленка это понимала. Кивнула сухо и перевернулась на другой бок досыпать. Вот и ладненько.

По пустынным улицам домой Фокин домчался быстро. Но даже это время ему показалось вечностью. Он сам себя не узнавал. Сорвался посреди смены. Утопил педаль в пол… А все потому, что, оказывается, он успел так сильно привязаться к своей Белке, так невозможно сильно, что каждая минута без нее была в тягость. И может, конечно, потом все как-то поутихнет, а пока – на разрыв. Хоть вообще не отпускай ее ни на секунду.

Было в этой лихорадочной жажде что-то явно нездоровое. Никогда еще он не чувствовал себя настолько зависимым от другого человека. Никогда не ощущал такой совместимости. Будто они заранее где-то кем-то были друг под друга подогнаны… Почему же их так раскидало? По разным поколениям, городам…

Гордей провернул ключ, тихонько на цыпочках прошел в квартиру. Разделся, разулся в тишине, сходил в душ. И к своим направился.

Белка соорудила для Гора что-то вроде гнезда. Обложила край кровати подушками, и для большей безопасности еще и стул придвинула. Фокин осторожно вытянулся с другого бока. Скользнул взглядом по безмятежному Белкиному личику и дальше… К забавно сопящему сыну, рядом с которым валялась пустая бутылочка. Видно, Белка совсем недавно вставала, чтоб его покормить.

Гордей взглянул на часы. Ну, до подъема у них еще оставалось не так и мало времени. Он невесомо коснулся Белкиного предплечья, прошелся по плечам, обнял ладонью грудь. А та была именно такой, как он и представлял. Очень тугой, очень тяжелой и нежной. Дыша все чаще, Фокин перекатил сосок между пальцев. Но Белка вздохнула, и он опять затаился, не желая ее спугнуть. А что? Пусть думает, что ей это снится – глядишь, и не испугается. А там поймет, как это может быть хорошо, как сладко, и еще просить будет, чтобы он ее... Уф.