— Мне нужно легально попасть в Ольховку, — сказал я, — и встретиться там с отцом Демьяном. И сделать это я могу только в составе агитбригады.

— А ты уверен, что они именно в эту твою Ольховку поедут? — саркастически попытался поддеть меня Енох, — а если они не туда поедут? Что ты тогда делать станешь?

— Вот тогда и посмотрим, — ответил я и захлопнул учебник по истории.

— Это не серьёзно! — возмутился Енох.

— Слушай, Енох, — предложил я, — а давай я дощечку твою здесь где-то запрячу, и ты в школе останешься? Здесь ребята, с ними тебе будет весело. А?

— Ты дурак, Генка, — грустно вздохнул Енох, — я ведь только с тобой разговаривать могу. Только с тобой я духом воспрял. Что мне твои ребята? Нет, Генка, куда ты, туда и я.

— Ну а раз так, то не компостируй мне мозги! — попенял вредного призрака я. Енох обиделся, замерцал и исчез.

А я со вздохом раскрыл учебник по математике.

Экзамены я сдал. Сразу за пятый, шестой и за одну четверть седьмого классов.

За седьмой полностью и за восьмой сдавать пока не стал (хоть и мог), а то и так палево. Поразмышляв, решил досдать остальное, когда вернусь из агитбригады и Ольховки. Сказать, что учителя были в шоке — это не сказать ничего.

Прибежал заведующий. Прямо ко мне в изолятор припёрся. Лично.

— Как же так, Капустин? — всплеснул руками он, убедившись, что учителя не шутят.

— Ну вот так, — пожал плечами я, — я же говорил, что сдам.

— Но я поверить не могу! — не успокаивался заведующий, — в моей тридцатилетней педагогической практике такой случай впервые! Это невозможно!

— Ну почему? Я же раньше хорошо учился. Если вы забыли, то мой отец вообще незаурядный счетовод был. А я его сын и тоже имею таланты.

— Но ты же в учебе был слабый! Самый слабый! — вскричал заведующий. — Мы же тебя даже в пятый класс только из жалости взяли, что для четвёртого ты совсем уж по возрасту не подходишь.

— Если вы помните, Пётр Захарович, — пояснил я тщательно продуманную мной версию, — в школу я поступил сразу после смерти отца. И вы прекрасно знаете, какая это была смерть.

Дождавшись, когда заведующий задумчиво кивнул, я продолжил:

— Для меня это было ужасное потрясение. Я был словно в тумане. Все мысли разбегались. Я не мог сосредоточиться. Поэтому и завалил испытания. А сейчас я попал в агитбригаду. Там комсомольцы. Там советская идеология. Каждый день лекции, агитация, беседы с умными людьми.

— Я это понимаю, Гена, — тихо покачал головой заведующий, — но не могу взять в толк как такое преображение могло произойти за столь короткое время.

— Ну так я почти всё знал, — пояснил я, про себя испугавшись, что заведующий меня раскусил, — я просто из-за горя от потери отца всё как бы подзабыл. А ребята в агитбригаде занимались со мной. Они поставили цель — подтянуть меня по всем предметам, чтобы я сдал экзамены сразу за несколько классов. Макар Гудков занимался со мной историей, Григорий Караулов — математикой, Нюра Рыжова — географией, а Клара Колодная — литературой. Вот я и догнал учёбу.

— Поразительно, поразительно! — забормотал заведующий и обратился к остальным учителям, которые молча слушали наш разговор и были с ним вполне солидарны, — Коллеги, я думаю, что мы можем поделиться с коллегами из других трудовых школ результатами нашего социалистического воспитания.

— Нужно обязательно написать статью в журнал «Педагогика»! — заявила училка русского языка, дородная Зинаида Петровна.

— И сделать доклад на педагогической конференции, — добавил учитель географии.

— Только без упоминания моей фамилии! — выкрикнул я, когда они, увлеченно споря, уже выходили из изолятора.

— Не волнуйся, Капустин, — обернулся ко мне заведующий, — мы сами не заинтересованы, чтобы старшие товарищи из Союзкультпросвета отобрали тебя у нас для испытаний.

Дверь захлопнулась, и я облегченно откинулся на койку. Устал что-то.

— Ну всё! Допрыгался! — возмущенно замерцал невесть откуда появившийся Енох, — Заберут тебя теперь на опыты!

После моей «чудесной» сдачи экзаменов отношение ко мне со стороны заведующего изрядно переменилось, причём явно в лучшую сторону. Я так и не понял, что конкретно послужило основной причиной — резкое «поумнение» Генки или же вероятность того, что в доме его отца отыщутся бумаги с информацией об исчезнувших миллионах.

Но, как бы то ни было, но меня буквально уже на следующее утро выпустили с изолятора, и я теперь мог свободно перемещаться. Во всяком случае, по территории школы точно.