Я как раз сортировал книги (замусоленный библиотечный томик про Ната Пинкертона оставлю здесь, а вот учебник по истории — беру с собой!), как вдруг скрипнула дверь и в спальню, крадучись, вошли четверо пацанов.

Я продолжал спокойно собирать вещи, не обращая на них внимания, когда они вдруг подошли ко мне и обступили. Я поднял голову, один из них был Чуня, тот, что обличал Генку на собрании СТК.

— Ты шкурник и враг, Капустин! Думаешь, мы твою вражескую натуру не видим? Можешь не прикидываться! — звыпалил вдруг Чуня.

— Почему это я враг? — удивился я и добавил в наволочку учебник по естествознанию.

— Слушай ты! Если бы моё право, я бы тебя собственными руками застрелил бы, вражина буржуйская! — продолжал докапываться до меня Чуня.

— Сочувствую, — пожал я плечами, не желая спорить с ребёнком и продолжил собирать вещи.

— Да ты гля, какая сволочь! — закричал Чуня, — бей гада, ребя!

На меня набросились вчетвером. Я никогда не мог ударить ребенка, поэтому поначалу просто старался задержать их кулаки. Буквально через несколько минут эти детишки накостыляли мне, взрослому мужику, так, что я уже был не рад своим толерантным принципам.

Во мне закипела злость, и я со всей дури пнул ближайшего пацана по ноге. Тот взвыл, потирая больное место. На меня тут же кинулся другой шкет. Ему я отвесил смачную оплеуху. Он схватился за ухо и тоненько заныл на одной ноте. И тут сзади на меня набросили одеяло и принялись мутузить. Еле-еле я отбивался и одновременно прикрывал лицо от ударов.

— Хода! — вдруг крикнул какой-то шкет, который стоял с той стороны двери. — Сюда идут!

Пацаны бросили меня избивать и убежали.

Кряхтя и охая, я стянул одеяло с головы и попытался сесть, из разбитого носа текла кровь, заплывающий глаз видел плохо.

— Генка? — в спальню вбежал Кузька, — кто это тебя так? А я иду, слышу, голоса, поддал ходу, но не увидел кто. Ты их видел?

— Чуня с друзьями, — скривившись, сказал я, еле ворочая разбитыми губами.

— А, ну раз Чуня, то ничего не сделаешь, они всегда так, — вздохнул Кузька и протянул мне бумажку. — Вот твой документ.

Я молча вытер кровь с разбитой брови и забрал листок. С этой ситуацией еще предстояло разобраться. Причина такой вражды к Генке была мне непонятна. Кроме того, мне, видимо, предстояло пересмотреть свои толерантные принципы и раз я попал в тело подростка, значит в целях самозащиты дать сдачи такому же подростку не будет ничего предосудительного и аморального. В общем, Чуне я ещё накостыляю.

— Ну пошли пообедаем, что ли? — сказал Кузька, когда я собрался и кое-как привёл себя в порядок.

И мы пошли.

Столовая находилась в боковом ответвлении корпуса, судя по густым запахам еды, её пропустить было невозможно. Народ уже поел или допивал чай, поэтому мы спокойно устроились за столом, и дежурный воспитанник, в белом халате и красной повязке на рукаве, поставил перед нами глубокие миски с супом и тарелки с кашей, в которой угадывались волоконца чего-то рыбного. На десерт был бледный компот, недостаток фруктов в котором компенсировался изрядным количеством сахара.

Кузька торопливо утащил из подноса пару крупно нарезанных кусков ноздреватого серого хлеба и, оглядываясь, чтобы не заметил дежурный, сунул их за пазуху. Я не подал виду, что заметил. Очевидно голод — постоянный спутник в жизни этих детей.

Мы ещё доедали, когда к нашему столу подошли две девочки. Я узнал одну из них, это была та Наташа, что предложила отправить Генку в агитбригаду. Вторая была мне не знакома, коренастая блондинка с небесно-голубыми круглыми глазами и носом картошкой.

— Кто это тебя так, Капустин? — спросила Наташа, глядя на моё лицо.

Я не успел ответить, когда вторая фыркнула:

— Что Капустин, тебе не нравится, когда дают по морде? Не нравится, правда? — она довольно захихикала, — а когда за тебя вся бригада работать должна — нравится?

— Ты за меня тоже работала? — как можно спокойнее спросил я, отодвигая тарелку.

— Я не работала! А вот других работать чуть не заставили! — вздёрнула нос она, — Ха! Набили морду и всё! Получай подарочек!

— Ну, Смена, ну, перестань, — попыталась одёрнуть её Наташа, бросая тревожные взгляды по сторонам.

— Набитая морда до свадьбы заживёт, — как можно спокойнее ответил я (меня эта наглая девочка конкретно уже выбесила), пододвинул к себе обратно тарелку и нарочито медленно зачерпнул кашу, — а вот короткие кривые ноги не вырастут, даже до свадьбы. Хотя какая там может быть свадьба. Правильно, Смена?

Я обидно рассмеялся и демонстративно сунул ложку с кашей в рот.

Смена вспыхнула и хотела что-то ответить, но к нам уже спешил дежурный, поэтому ограничилась только злобным взглядом. Девочки ретировались, и мы с Кузькой доедали в тишине: