Пыха невольно сморщился: на каторге быстро перестаёшь быть брезгливым, однако манеры альбиноса подчас заставляли содрогаться всех.

– Теперь порядок! Давай сюда подляну…

– Смотри не просыпь, на!

– Всё будет оки! – ухмыльнулся Твадло.

Чобы раздал оставшийся перец. Каторжане вооружились кто чем: в ход пошли камни, глиняные черепки, выломанная доска… Кожаный набрал с дюжину пригоршней мелкого гравия и плотно увязал его в одеяло, сделав нечто вроде кистеня.

– Ну, пошёл!

Альбинос, пригнувшись, метнулся в сторону ворот. Собственно говоря, их никто не охранял: створки просто запирали на ночь снаружи массивной деревянной щеколдой. Тому, кто решится на побег, пришлось бы вскарабкаться наверх, слегка ободрать пузо о колючую проволоку и спрыгнуть – не такая уж сложная задача, если бы не псы. Здоровенных молоссов спускали на ночь с цепи, и они свободно бегали между бараками.

Твадло преодолел почти весь путь; но у самых ворот кубарем полетел на землю, запнувшись о что-то тёплое и мягкое! Разбуженная собака с хриплым рычанием вскочила и оглушительно рявкнула. Маленький каторжанин с воистину кошачьим проворством взмыл по занозистым доскам ворот. Тут к месту действия подоспели и остальные…

Оглушительные вопли укушенных, крики и ругательства слились в ужасающую какофонию. Кто-то (на эту роль впоследствии претендовали четверо) исхитрился швырнуть перцовую трубку прямо в разинутую собачью пасть. Слюнявые клыки жамкнули, с хрустом разгрызая полый стебель, а в следующее мгновение пёс бешено затряс головой, упал на спину и стал кататься по земле, исходя пеной. Со всех сторон доносился лай: услышавшие шум сторожа спешили на выручку. Спустя несколько мгновений ощеренные звери вылетели из мрака и обрушились на беглецов.

И тогда в дело вступил Кожаный. Он вдруг шагнул вперёд, крутанул своим импровизированным оружием – и здоровенная тварь отлетела в сторону, как пушинка. Следующим ударом старик свалил ещё одного зверя, обрушив заполненный гравием мешок на его макушку. Тут наконец Твадло догадался открыть ворота. Беглецы не замедлили этим воспользоваться.

– Убью гадов, на! – ревел Кожаный, крутя в воздухе свой кистень.

Старик сделал шаг назад; тут один из псов присел, напружинился – и взвился в воздух, нацелившись ему в горло. Кожаный встретил его богатырским ударом; но ветхое одеяло не выдержало такого обращения и порвалось. Гравийная шрапнель окатила зверя, как из ведра. Прыжок не достиг цели, однако Кожаный на миг замер в ошеломлении – и этого хватило. Собаки набросились на него всей стаей, впились в складки кожи – и повалили на землю. В этот момент последний из беглецов выскользнул наружу. Ворота захлопнулись.

– Нет! Мы не оставим его! – закричал Пыха, рванувшись назад. Сразу несколько рук вцепилось в него.

– Мы ничего не можем сделать! – встряхнул приятеля Чобы. – Их там слишком много!

– Пустите! – вырывался Пыха.

Каторжане подняли тяжеленную, пропитанную креозотом балку и вставили её в скобы.

Из-за досок неслось остервенелое рычание и крики. Потом голос Кожаного прохрипел:

– Бегите, товарищи! Спасайте Книгу, на!!! А-а-а-а-а, твою мать…

Альбинос приложил ухо к щели и замер, прислушиваясь.

– Порвали, как кота! – объявил он, глуповато ухмыляясь. – Во прикол!

И тогда Пыха набросился на него, изо всех сил молотя кулаками по грязной физиономии. Его снова схватили.

– Чё это он? – удивился альбинос, нервно хихикая и размазывая кровавые сопли. – Чё я такого сказал-то?

Пыха обмяк и без сил опустился на землю.

– Вставай, товарищ! Надо бежать, – голос Чобы звучал словно издалека.

Глотая слёзы, Пыха двинулся за ним.

Следующие несколько часов запечатлелись в памяти юного смоукера отрывками: хриплое натужное дыхание, саднящая коленка, острая боль в боку и размеренный топот босых ног… К счастью, у беглецов сохранилась толика перца. Этого хватило, чтобы основательно запорошить истоптанную землю и сбить погоню со следа.

Когда они вышли на берег великой реки, восточный горизонт уже потихоньку начинал светлеть. Пыха вдохнул остро пахнущий тиной воздух и огляделся. Справа тянулись длинные пакгаузы пристани – сюда доставлялись по реке многочисленные грузы; слева раскинулись банановые рощи. Вдоль берега тянулась грунтовая дорога; после вчерашнего дождя её усеивали многочисленные лужи. Каторжане без сил опускались на обочину.

– И что теперь? – спросил смоукера Чобы.

– А я-то откуда знаю? – удивился Пыха.

– Ну… – шмыгнул носом приятель. – Ведь ты теперь, типа, главный.

– С чего это вдруг?!

– Ну, Книга-то у тебя! Знаешь, когда ты читал её… Ну, я, типа, понял, что все эти мои заморочки с обезьянцами – полная лажа. А это, то, что в Книге, – оно, брат, настоящее… Вот, блин… Не знаю даже, как сказать…

– Я понимаю… Кажется… – тихо ответил Пыха.

– Ну, типа!

– Значит, так… – Пыха встал.

Каторжане, все как один, смотрели на него – даже в полутьме он видел блеск их глаз.