Андрей КОСТИН
Здравствуй...
За окном в розовой дымке облаков уже занималась заря, когда хирург с покрасневшими от усталости глазами сказал:
– Все. Теперь его может спасти только кровь. Много крови.
– У него очень плохая совместимость, - анестезиолог покачал головой, из всех доноров подошла только одна девушка. Ее кровь словно создана для этого переливания. Но она больше не выдержит. Ее давно надо было отправить отдыхать. Я просто совершаю преступление.
– Как вы можете?
– Глаза хирурга стали жесткими.
– - Она очень просила. Пульс и давление у нее пока удовлетворительные. На каких силах она держится? Невероятно...
– Родственница?
– Не знаю. Не спросил.
Хирург задумчиво посмотрел в окно.
– Может, моя кровь подойдет. Первая группа все-таки.
– Нет, - анестезиолог отрицательно затряс головой, - ни ваша, ни моя. Я уже проверил. Ни у кого в этом здании кровь не подойдет. Плохая совместимость.
Стукнула дверь. Они обернулись.
– Чему вы улыбаетесь?
– раздраженно спросил хирург, глядя на вошедшую операционную сестру.
– Еще двое... еще двое...
– Она удивлялась, почему ее не понимают. Еще двое подходят. Только что приехали. Можно делать переливание.
– Наконец-то!
– Хирург улыбнулся одними глазами.
– Вот и не верь после этого в чудеса.
– Вы бы отдохнули, Иван Матвеевич.
– Отдохнуть? Да. Надо, - хирург посмотрел на часы, а то голова совсем дурная. Сплю тридцать минут. Если что - тут же будите. Слышите, тут же!
По коридору он уже шел, прорываясь сквозь навалившуюся снежной лавиной усталость. "Тридцать минут, - думал он, - за это время ничего не должно случиться Сестры и врачи опытные. Удачная бригада. Швы наложили. Все правильно. Пульс? Давление? Переливание? Переливание... Еще два донора... Хорошо. Что-еще? Не забыть... Еще раз. Швы. Давление. Пульс..."
Возле самой двери на лестницу на стареньком жестком стуле сидела девушка. Побледневшая и осунувшаяся от слез и бессонницы, с тонкими руками, пушистыми ресницами и сине-черными, словно сапфировыми, глазами. Казалось, в этих глазах отражаются звездные метели и всполохи далеких солнц, жгучие капли усталости, боль, надежда и что-то еще непередаваемое, светлое, как луч солнца в капле росы. Но хирург слишком устал и видел лишь отражение неоновых ламп, безжалостно освещавших коридор больницы.
– Почему вы не отдыхаете?
– Голос звучал словно отдельно от него.
– Вам необходимо отдыхать.
– Я ждала, вдруг понадоблюсь.
– Он увидел в ее глазах испуг, словно кто-то хотел отнять у нее это место на неудобном жестком стуле, рядом с операционной, где за последние двенадцать часов было сделано все, чтобы совершить чудо.
"Милая, - подумал хирург с неизвестно откуда вдруг нахлынувшей нежностью, - милая. Как ты это все выдержала..."
– Нет, не понадобитесь.
– Он заставил себя быть строгим.
– В ближайшее время не понадобитесь. Вы знаете, где вы можете отдохнуть? Позвать сестру она покажет?
– Знаю, знаю. Не надо. Но я хотела бы ухаживать за ним. Вам не нужна сиделка? Я очень прошу...
– Отдохните. Состояние пока критическое. Не бледнейте так. Я же не сказал, безнадежное. Отдохните, потом поговорим.
Он пошел было дальше, но через два шага обернулся:
– Кстати, как вас зовут?
– Зовут...
– Она замялась, но потом сказала решительно: - Вот когда он очнется, он и скажет, как меня зовут.
– Хм-м... Срочно отдыхать. Срочно. Медсестра!
...Она шептала окнам, и крашеным зеленым стенам, и пахнущей больницей подушке, и предрассветным сумеркам:
– Я виновата. Я виновата...
Она провела ладонью по лицу и вздрогнула. Как это непривычно - лицо, ладонь... Ощущать щекой жесткость подушки, хотеть спать, чувствовать усталость. Знать, что кто-то сильнее тебя. Быть обыкновенной...
Разбудила медсестра. Девушка открыла глаза и улыбнулась.
Потом вспомнила, глаза посерьезнели.
– Как он?
– спросила она.
– Уже лучше. Есть надежда. Вы выспались? Я .думаю, шестнадцать часов достаточно. Иван Матвеевич сказал, вы хотели бы подежурить. Это не по правилам, но он почему-то очень настаивал. На всякий случай я буду рядом.
Девушка вскочила, словно что-то изнутри толкнуло ее, принялась одергивать помявшуюся одежду, поправлять волосы.
Медсестра улыбнулась. Она начинала что-то понимать. И ей стало по-хорошему обидно, потому что всегда бывает немного обидно, когда понимаешь, что в жизни уже кое-что безвозвратно прошло.
– Не волнуйтесь, - сказала она неожиданно мягким голосом, таким неподходящим к ее крупной фигуре и жестким складкам губ.
– Не волнуйтесь. Подождите несколько дней: сейчас он еще не узнает вас...