Шрифт:
– Но, Наташенька…
– Многое и без них ясно. Ну, что рассуждать? – и, немедля более, Наташа лучистой улыбкой занимала губы Антона.
Порой горячие уста и по-другому заканчивали беседу. Тогда неуверенной улыбке Антона приходилось смирять особенно острые свои «тупики». Но Наташа двигалась, мыслила! И Антон ценил это больше временных недоразумений. Он знал, вглядевшись в окружающее ее зрением, уловив каждое ее побуждение, он найдет точку сопротивления. Но черта понимания, кажется, только отступала, заводя все глубже. Наташа возражала упорнее. Она затмевала Антона также легко, как порой неказистое облачко затмевает безграничной тенью палящее солнце, оставляя настоящий свет далеко за горизонтом. А может она была тенью, не душой? Но Антон не задавал себе таких вопросов.
… – Ты как девчонка ворошишь прошлое! Зачем тебе это? Мы же помирились.
– Я просто анализирую твои слова.
– Зачем анализировать то, чего уже нет?
– Но из прошлого можно…
– Из прошлого можно заключить лишь то, что оно уже прошло.
Но причина недоразумений все-таки отыскивалась. «Мы просто мало видимся!» Наташина занятость действительно приучила Антона не настаивать на встречах и поступать так, как могло позволить себе ее трудолюбие. В будни она жила в съемной квартире в Москве. Антон работал в десяти минутах езды, однако, ни разу так и не побывал в гостях. Они встречались лишь в Т. по выходным. Но однажды и пятничный вечер внезапно оборвал встречу звонком Наташи.
– У нас позднее собрание. Поезжай домой.
– Я подожду.
– Нет, я слишком устану. Завтра увидимся.
Но Антон не мог совладать с собой. Доехав до Т, он решил вернуться, взяв автомобиль. На полпути он позвонил, чтобы узнать адрес.
– Зачем ты едешь? Я уже легла.
– Я думал ты на собрании.
– Да… нас отпустили раньше. И что из того?
– Здорово, мы можем встретиться.
– Ты как всегда эгоистично думаешь только о себе.
– Но, Наташенька…
– Выбирай: завтра или никогда!
С первыми вспышками скандалов Антон узнал о том, что Наташа никого так сильно не любила. И любовь эта очень преображала Антона. Однажды он признался Елене Викторовне – Наташиной маме, что чувствует в себе готовность простить ее дочери все.
Наташа, тем временем, перешла к тому, с чего, было, Антон начинал. Теперь в ее мире он разыскивал и изучал новые идеалы.
… – Ты восторгаешься. Но скажи мне, о чем этот спектакль? Что может означать эта…эта совершенная странная аллегория в названии?
– Зачем тебе рассказывать, если, я вижу, ты считаешь это дуростью? Предлагай сам, куда нам идти. Я даже знаю, что ты предложишь.
– Но почему дуростью? Просто объясни, раз ты поняла.
Но вместо объяснения Антону явился хорошо знакомый блеск. А так хотелось что-то действительно понять.
А может глаза эти никогда не улыбались? Так изредка походили на доброе чувство ухмылкой да насмешкой. Может еще чем? Но Антон твердо верил в будущее счастье, даже когда Наташа искренне до последнего, еле сдерживалась, а он так и не мог ничего разгадать в ее честных от злости глазах. Скандалы обретали субстанциальную форму.
– Что же ты делаешь? – она металась по комнате – нет, невозможно быть вместе! Любовь должна уступать, а когда это лишь с одной стороны, зачем тогда жить?
Как же все просто! Почему Антону раньше не пришла эта мысль? Нужно лишь делать так, как хочет любимая!
«Мне не нужна тряпка!» И хоть теперь вместе с его ошибками она перестала прощать ему их отсутствие, Наташина любовь была так сильна, что отпустить Антона ей было невозможно. И ради нее он надеялся, что счастье радоваться жизни вместе все-таки случится. И дорога эта вела в Загс.
Глава 3
Порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело.
Это открытие принадлежит Юной Франции….
М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени»
Варвара Даниловна Барончина минут пятнадцать уже сидела без дела. Уложив правую руку на подбородок, и, настукивая по столу что-то мелодичное, выуженное из маршрутки левой, всем своим видом она ожидала. И нетерпение ее ничем так приятно не занимало себя, как мыслями о любимице. Эмоции адвокатессы подобрали бы даже что-нибудь более поэтичное для ожидаемой, но формальность языка профессионального юриста не дозволяла окрылить достойные ощущения. Да и не настаивала Варвара Даниловна на том, заменив раз и навсегда давно известные выражения мистерией вдохновения. Согласитесь, как же здорово иногда вместо всяких умственных расшаркиваний просто взять и умилиться! Да, вот так, без напряжения раздвинув щеки, глубоко вздохнуть, и, усладив туманностью глаз, перенестись куда-нибудь в благородство мыслей и деяний своих.
Таким настроением баловала себя Варвара Даниловна, сидя в кабинете. И все бы так и шло. И даже нетерпение, возможно, не скреблось сапогами об пол, если б ни одно мелкое непривычное взору излишество, мешающее окончательно забраться в самую глубь благого. И хоть эта картонная коробка под стулом для посетителей, выпирающими документами, прямо символизировала об улучшении дел конторы, тем не менее, выдержать безнравственное положение вещей в кабинете никак было нельзя. «Пора расширяться – бухнула финальным аккордом об стол пятерней Варвара Даниловна – но, как же я прикипела к этому месту».