Вошедшая в комнату Рибес остановилась у входа, зная, что заметив её появление, Вольфбери отбросит в сторону игрушки и помчится к ней. Так и произошло.

— Сестрёнка Рибес, ты слышала? — поинтересовался он, вцепившись своими маленькими пальчиками в её юбку. — Злые цитронийцы обвинили королеву Лиду в измене! Представляешь?

Рибес посмотрела на стоявшего у окна Пашу. Тот наблюдал за ними, и на его лице играла блаженная улыбка.

— Злые цитронийцы, — повторила Рибес, строго посмотрев на брата. — Разве можно говорить так о незнакомцах?

Вольфбери понурил плечи, стыдясь своих необдуманных слов.

— Конечно же они злые, — сказал Паша, будто вставая на защиту мальчика. — А как иначе, Рибес? Они обвинили Лиду в преступлении, которого она не совершала. Которого она даже не могла помыслить совершить.

Паша помахал перед своим лицом письмом от правящей семьи Цитрона. Правда получателем на конверте значился Джелато, но Паша и думать не собирался о том, чтобы давать герцогу больше, чем тому полагалось. Тем более он не собирался отдавать ему первенство решений в вопросах, касавшихся Лидии Воздушной.

— Неужели они не злодеи?

Рибес плотно сжала свои алые губы. В её руках был поднос, на котором стояли чашка и чайник, расписанные в белоснежно-голубых орнаментах. Из носика чайника клубился пар, и комната понемногу стала наполняться ароматом душистого чабреца.

— Вот видишь, моя дорогая Рибес, — улыбнулся девушке Паша, пряча письмо в кармане брюк. — Они такие же злодеи, как та кухарка, что заставила тебя принести мне чай. А ведь я говорил ей сделать это лично.

На последних словах голос юноши затих, и от того прозвучал грубее.

— Слуги боятся Вас, — обходя отцепившегося от её юбки Вольфбери, произнесла Рибес.

Она и сама боялась этого человека. Было в нём что-то странное, какая-то черта, неприсущая ни птифурцам, ни людям. Все слуги во дворце старались обходить стороной эту комнату, а некоторые даже поговаривали, что Паша по ночам бродил по коридорам словно призрак.

Рибес старалась не слушать чужих разговоров. Мало ли что болтали на кухне молоденькие служанки? Пустые разговоры, подслушанные то тут, то там, непонятно кем придуманные сказки. Но не могла она не согласиться с тем, что было в Паше что-то отталкивающее. Что-то, от чего смотреть на него совершенно не хотелось. Скорее всего… Да, наверное, так и есть, то была его улыбка. Изысканная улыбка, делавшая его и без того красивое, с правильными чертами лицо ещё красивее.

Паша был красив. Возможно не так красив, как первые красавцы во дворах всего Птифура, в чьих жилах текла драгоценная, поколениями взращенная знаниями, аккордами приятной музыки и вихрями танцев с первыми красавицами Птифура кровь, но назвать Пашу некрасивым язык не поворачивался. Он сладко говорил, играл с собственной интонацией, знал о манерах, двигался плавно, источая достойную аристократа ауру вокруг себя. И всё же вид его улыбки вызывал у Рибес на сердце чувство омерзения.

— О Вас среди них ходят дурные слухи.

Поставив поднос на стол, Рибес взяла в руки чайник и налила из него в чашку чай. Запах чабреца стал отчётливее слышаться в воздухе.

— Правда? — с детским озорством спросил Паша. — И какие же слухи обо мне пускают слуги, Рибес?

Паша обошёл стол и встал рядом с девушкой, пристально вглядываясь в её пылающие румянцем щёки. Рибес налила чай и поставила чайник обратно на поднос. Выпрямилась и повернула голову к Паше, её алые волосы, словно шёлковые нити, заструились по плечам и спине.

— Я далека от тех, кто их про Вас распускает. И я не стала бы слушать слухи о том, кто помог моему брату, — Рибес обернулась к вновь взявшемуся за игрушки Вольфбери, — полюбить его жизнь.

— Так значит, ты меня не боишься?

— За свою жизнь я много боялась, господин Паша, — призналась Рибес, и её щёки запылали ещё раньше, когда Паша накрыл её ладонь своей, — но Вас я не боюсь. Признаюсь, я Вас не понимаю, но точно не боюсь, ведь чувствую, что ни мне, ни моему брату Вы не желаете вреда.

Да, так и было. Пусть страх Рибес и жил в её сердце, она понимала, что те изящные улыбки, тот взгляд холодных глаз ещё ни разу не был обращён на неё или Вольфбери. А значит, ей можно было, не боясь играть свою роль при дворе герцога Джелато, оставаться подле Паши. Во всяком случае до тех пор, пока он не поможет Вольфбери избавиться от его болезни.

— От твоих слов у меня на сердце потеплело, — сказал Паша, проведя ладонью по щеке Рибес.

Девушка прикрыла глаза и тихо выдохнула, стараясь унять дрожь в пальцах. Ладонь у Паши была холодной, почти ледяной, будто только что покрывший дорожки снаружи лёд.