– Но если честно, Володь, и если ты меня не осудишь, то она была и осталась, что ни говори, шлюшкой. Детей жаль, а так бы я на нее наплевал. Притащила детей ко мне, пусть живет, я с ней, стервой, жить-то не стану. Ты меня знаешь, Володь. Ведь ты же говорил, что доброта женщины пропорциональна размеру ее грудей. Отсутствие таковых – явный признак перерождения. Так вот у Аллочки бюст фактически уменьшился до нуля, так. Аня, соседка, сучка: водит кобеля домой. Я страдаю. Я человек, в общем, хороший. В политику не ввязываюсь, но скоро стрелять будут. Детей жаль.

– А куда делся этот Дюнзе, который Николай?

– Говорит, что открыл ларек, продавал джинсовку, на него наехали рэкетиры. Ну и он – в бега. Исчез. То ли убили, то ли сбежал.

– Ушла молодость, друг мой ситный, – вздохнул Волгин.

– Не ушла. Запомни, мужику столько лет, на сколько он себя чувствует, а я чувствую себя не хуже, чем двадцать лет назад.

– Ты-то чувствуешь, но видят другие лучше, другим перемены заметнее.

– Запомни, Володь, что самое опасное в наше время – это мнение других. Но самое важное сейчас – деньги. Я тоже, чтобы не отстать от жизни, решил открыть магазинчик, торгануть, а? Надоело мне лекции читать за свои доцентские гроши, а? Как твое мнение?

– Каждая идея хороша, если она не приносит зла.

– Я согласен с тобой относительно идеи. А помнишь принцип пальчика, помнишь, я тебя учил? Я вчера с одной студенткой на фатере, в ресторанчике такой танец любви закатал. Она меня просила любить ее. Любовь – есть красивая ложь.

– Любовь – понятие божественное. Умный умного поймет, а дурак умного – осудит.

Они неторопливо продвигались сквозь толпу к Пушкинской площади, оглядывая проходивших девушек.

– А ты с той маршальской звездой завязал?

– Нет.

– А почему? Дура дурой. Я ей звонил.

– Нет, – сказал Волгин, внимательно и холодно посмотрев на Горянского. – Не дура. Умная. Послушай, Борис, это нормально, когда с возрастом люди умнеют.

– Ты как-то сказал, что жизнь – трудное болото, которое необходимо преодолевать с бревном в руках, – засмеялся Борис, заглядывая Волгину в глаза. – Вот я и преодолеваю болото. А что касается этой маршальской звезды, то знай, будь она такая умная, давно бы охомутала гения. Ладно, айда ко мне. Я тебе покажу старого льва. Придет одна, двадцать лет – такая!

– Она принадлежит не тебе, – просто сказал Волгин.

– Я ее буду ласкать, гладить.

– Она принадлежит не тебе, Борис. Ласки ничего не значат, погладил ты, погладил другой и что?

Как только приятели вошли в большую коммунальную квартиру, Волгин отметил: «Молодость прошла, а запахи сохранились». Борис тут же принялся названивать своей знакомой.

Через некоторое время раздался звонок, и Борис, нехотя встав, поднял руки и кинул вперед сверкающий лаком на ноге ботинок, сказал:

– Порядок! – Вернувшись, опять поднял руку и сказал:

– Полный кайф! Прибежит! Мы их встретим, объясним ситуацию квартиры. Согласись, я здесь – как лев в мышиной дыре.

Центральный телеграф в столице – очень удобное место для встреч. Черные лакированные туфли, новый голландский с иголочки костюм, белоснежная сорочка, красный галстук, – одним словом Борис производил отличное впечатление на окружающих. На него оглядывались женщины. Волгин был выше на голову приятеля, но помятый серый костюм, белая водолазка и заляпанные грязью коричневые туфли ставили его в невыгодное положение по сравнению с Борисом.

Они не заметили, как появились девушки. Борис раскланялся, сдержанно улыбнулся и представил своего друга девушкам как гениального европейского философа, что смутило Волгина окончательно.

– Нонна, – назвалась стройная шатенка.

– Вика, – произнесла приятным тонким голосочком, смущенно и робко блондинка с распущенными длинными волосами и несколько сутулыми плечами под прозрачной черной кофточкой.

Борис парил над толпой – поднятые плечи, высоко вздымающаяся грудь, мужественное лицо.

– Девушки, как изумительно, прошло лето, я отдыхал на Капри, и скажу вам, что там отлично. Из нашей академии было лишь несколько академиков. Я и еще двое. Морской бриз, кипарисы, Южный крест по вечерам. Пойдемте в гости. Представьте себе, этот великий философ, писатель, поэт специально живет, как Оноре де Бальзак, в простой коммунальной квартире, которую вы сейчас увидите. У него, конечно, как, впрочем, и у меня, есть в элитном доме Центрального комитета КПСС, на старом Арбате, еще одна квартирка, но то, что вы увидите, это, так сказать, особый, пикантный ход. Великие познают жизнь, что называется.