Шрифт:
Воеводы Адашев и Басманов лично следили за тем, чтобы выходящим из крепости не было учинено никакого худа в нарушение воеводской присяги.
Рыцари тихо выезжали из ворот верхами, отдавая воеводам честь. За ними потянулись возки с их женами и наложницами, с детьми и скарбом.
До самого утра выходили осажденные из замка. Герасим все глаза проглядел, думая, не увидит ли Парашу.
Басманов послал ертоульных осматривать замок. Пошел и Герасим.
Множество дверей, железных и деревянных, под темными каменными сводами. Некоторые на запоре. В то время когда его товарищи отыскивали оружие и порох, Герасим обшаривал все уголки замка, стараясь найти Парашу. Он подходил к запертым дверям в длинных темных коридорах, неистово стучал в них, выкрикивая имя девушки, но только гулкое эхо было ему ответом. Пахло мертвечиной. Нападало отчаяние. Неужели и ее убили, а может быть, увезли, и он не заметил этого, стоя у ворот?
Долго в одиночестве бродил по замку Герасим, бегал по лестницам, поднимался во все башни, вспугивая летучих мышей и крыс. Ратники, забрав с собою все, что можно было унести, давно ушли.
Он устал, измучился, потеряв всякую надежду найти Парашу. В изнеможении сел на скамью в темном подвале и задумался: «Неужели убита или сгибла в огне?»
Слезы подступили к горлу.
«Ахти мне, злосчастие, горе-горинское! Ино лучше мне лишиться житья того одинокого! Ино кинусь я в Нарову и утопну в ней!»
И вдруг Герасим услышал где-то поблизости, в подземелье, стон. Вскочил, прислушался и на носках, соблюдая крайнюю тишину, пустился на поиски.
С большим трудом в земляной стене нашел он дощатую дверь. Она не была заперта. Герасим толкнул ее. Дверь с треском распахнулась. В полумраке Герасим увидел лежащую на сеннике женщину.
– Паранька! – крикнул Герасим. – Не ты ли?
Наклонившись, он разглядел бледное, худое лицо старухи.
– Добрый человек!.. Дай воды!.. Вон там кувшин!.. Умираю!..
Герасим подал кувшин. Старуха прильнула к нему и принялась жадно глотать воду. Герасим поддерживал кувшин.
– Спасибо! – тихо молвила она.
– Уж ты не русская ли?
– Русская, батюшка, русская... Ох!
– Да чем ты недужишь?
– Ой, спинушка! Мочи нет. А ты, никак, русский?
– Из Ивангорода... воинский человек...
– О ком ты тужишь?
Герасим рассказал старухе про свое горе.
– Да неужли это ты и есть? – удивленно спросила она, слегка приподнявшись.
Мутными глазами смотрела она на него и причитывала: Ой, какое горе!
– Какое горе? Что ты? – испуганно схватил ее за руку Герасим.
– Как же не горе? Вон, видишь, вон, видишь, сенник. Вот там вчера и она была, а сегодня ее увезли... Завязали рот, скрутили руки и увезли... А уж как она кручинилась о тебе!
– Про кого ты? – удивленно спросил Герасим.
– Про нее же, про Парашу... Она мне поведала о своем женихе... Стало быть, ты и есть! А может, другой кто?
– Я!.. Я! – забормотал Герасим, думая: «Не во сне ли это?!»
Он еще раз переспросил старуху о том, откуда она знает Парашу... Не ошибается ли?
– Помилуй Бог! А уж и добра она и сердечна, таких я девушек и не видывала... Не любить ее не можно! Чадо милое, хоть ты и московит, но ты не такой, как иные... Тот ты или не тот, пожалей старуху, не убивай!.. Что могла я, то делала ради нее! За это рыцари меня и бросили в подвал. Она поведала бы сама, да вот увезли ее...
– Куда увезли?
– А Бог знает куда! Будто бы в Тольсбург. Господин Колленбах фогтом в Тольсбурге.
– А как ее звали?
– Параша!.. Сказала я тебе!.. Ваша она, из Пскова.
Герасим словно ума лишился. Рванулся, бросился бежать из замка...
Когда воеводы осмотрели все казематы и тюрьму и увидели там трупы замученных рыцарями русских людей, они глубоко раскаялись в том, что так безнаказанно выпустили из города немецких солдат и правителей города.
Русские воины поклялись отомстить немцам за это.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Только два дня после боев отдыхала Нарва. На третий окрестности ее огласились стуком топоров, мотыг, неистовым воем пил, криками и смехом рабочих. Бог весть каким чудом в две ночи сошлись сюда толпы мужиков. Куда ни глянь, везде они: кто, стоя по пояс в воде, усердно забивает сваи в дно реки; кто, тужась изо всех сил, тянет вдоль берега завозни с лесом; кто без устали дробит камень; кто глину месит. Длинные обозы с бревнами, со смоляными бочками, с железом беспрерывно тянутся к полуразрушенному огнем городу.