Иван Васильевич смеющимися глазами смотрел в растерянное лицо Сильвестра.

– Когда я был дитею, меня восхищали слова о правде в устах моих холопов. Было отрадно их слушать. Но когда у меня выросла борода и после того, как довелось мне видеть неправедное, злое, облеченное в словесе честнейшие, я захотел видеть честь и правду в делах. Однако говори, слушаю тебя! Садись.

Сильвестр опустился на скамью в простенке между окон, чтобы лицо его оставалось в тени. Он заговорил тихо, в голосе его слышалась обида:

– Святой псалмопевец царь Давид рек: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззакония, ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут... Уповай на Господа Бога и делай добро...»

Царь поморщился.

– Опять ты, отче, поучаешь меня?

– Сам Господь Бог призвал меня охранять благоденствие и покой моего возлюбленного государя...

– Чего же ты хочешь?

– Волю дал ты малым людям, незнаемо откудова появившимся, безродным, невоздержанным, своевольникам, не почитающим древности... А старых бояр, подобных Телятьеву и покойному Колычеву Никите, позоришь, в опалу низводишь...

– Добро! – Царь метнул гневный взгляд в сторону Сильвестра. – Ранее пугал ты меня чародействами, какими-то «детскими чудищами», сатанинскими проказами, ныне ты пугаешь меня моими верными слугами, преданным мне дворянством... Мнится мне, волшебство не столь страшно вам, как мои служилые люди. Ты о царстве думай. Если ты да я состаримся да умрем, кто же должен на наше место ступить?!

Глаза Сильвестра расширились от удивления. Он почувствовал свое бессилие перед доводами царя.

– Мы служим тебе верою и правдою...

– Плохо стали служить.. Худо! Не вижу дела! Слышу одни укоризны. Скажи, что делает князь Владимир Андреич, мой брат? На охоту ездит да на богомолье... А о чем вы в монастырях молитесь? Ты любишь правду, так скажи мне: о царе ли своем молитесь вы, о победах ли нашему войску? Спроси и матушку князя Евфросинию... Сколько раз проклинала она меня на молитве? Молви честно... Ответь мне! Ведомо тебе то?

Сильвестр поднялся со скамьи и, указав рукой на икону, сказал:

– Бог видит, нет против тебя умыслов у князя Владимира Андреевича, нет грешных мыслей против царского трона... Не верь изветам ласкателей! Чести добиваются они себе, губя других. Такое нередко мы видим кругом государей!

Иван внимательно смотрел в лицо Сильвестру, перебирая четки на руке.

– Слова свои ты почитаешь «правдою»?

– Да! – смело сказал Сильвестр.

– Тот человек, который, видя тяжкий недуг царя, пытался перебить у его сына – законного его наследника – престол и не добился того, волен давать любую клятву в верности, но царь ему не поверит! Не его ли родительница, княгиня Евфросиния, говорила в те поры: «Присяга невольная – ничего не значит». И не один мой брат почитает ту присягу неправедной, вынужденной, навязанной... Знаю я!

Сильвестр хотел что-то возразить царю.

– Государь! – воскликнул он.

Но Иван Васильевич перебил, нахмурившись:

– Буде! Не хочу я слушать вас... Не пугайте, не грозите, не малое дитя я!.. Бог царей в нужде не оставит! Не по своей воле владычествую я, а по воле всевышнего. Людей, преданных государю, есть много и без вас! Иди!

Сильвестр, побелев от гнева и обиды, поклонился и вышел из покоев царя, пошатываясь, дыша с трудом.

Первый раз так резко и властно говорил с ним Иван Васильевич за всю его службу при царе.

В эту минуту Сильвестр со всею ясностью понял, что время его ушло, что никогда уже более не быть ему влиятельным вельможею, каким был он два-три года тому назад. И в первый же раз у него появилось недоброе чувство к царю. Захотелось, чтоб царя постигло какое-либо горе, какое-то большое несчастье, чтобы Иван Васильевич вновь обратился бы к своим советникам. Не так ли было одиннадцать лет тому назад, когда сгорела Москва! «Пожар! Да, пожар!» Мысли пришли в смятение: «Хотя бы Ливонская война потерпела ущерб!» На ум пришла и хворь царицы Анастасии... «Может быть, умрет?! Ее братья, Романовичи, немало зла принесли и ему, Сильвестру, и Адашеву, и Курбскому, и всей „избранной раде“.

Жаль царя, но что делать! Только беды направляют его на праведный путь!.. Это испытано. Надо поднять все силы против Романовичей, против выскочек-дворян, окруживших царя... Или победа, или поражение, позор и смерть! Все силы, чистые и нечистые, земные и небесные, надо призвать на борьбу с царем.

Охваченный такими мыслями, ничего не видя перед собой, широкий, размашистой походкой возвращался к себе в дом поп Сильвестр.

В Столовой брусяной избе, близ Благовещенского собора в Кремле, где в царевом обычае было вершить посольские дела, сошлись царь Иван Васильевич и Алексей Адашев.