Разгорелся спор, сколько мин надо устанавливать, на каком расстоянии друг от друга.

— Под каждый рельс по мине надо как минимум, — доказывал Леня Богданов, студент Ленинградского технологического института, которого война застала в Пулове, у родителей. Он приехал домой на летние каникулы да так и остался, ушел потом в партизаны.

— Зачем под каждый рельс? — напирал на него Хрюкин. — Ты что? Лучше эту мину метров на двести отодвинуть. Для подстраховки. На одной не взорвется, так другая, глядишь, выручит…

— А я думаю, не на двести метров зазор надо делать, а на километр и больше, — высказал свое мнение Моськин. — Эшелоны у немцев длинные, по два паровоза тянут…

Петр Екимов поддержал Моськина: так будет вернее. Договорились заложить три мины на расстоянии пяти километров.

Наблюдение за дорогой продолжалось. Партизаны дежурили по очереди, забираясь на раскидистую сосну неподалеку от деревни Замогилье. Днем ходили по одному, а ночью по двое: в темноте на пару не так тоскливо и страшно.

Петя Екимов всегда брал с собой Богданова. Леонид нравился ему: отчаянный, сильный, разряд по лыжам имеет, в институтской футбольной команде центром нападения был, как и Петя, выступал в самодеятельности. Они много говорили о кинофильмах, об артистах, о футболе, о технике, к которой оба имели самое прямое отношение: Петя — тракторист, а Богданов на инженера учился. Устроятся на сосне и наблюдают, смотрят в разные стороны дороги, переговариваются тихо.

Раза три ходили они к железной дороге. И результаты наблюдений за движением, данные со станций и разъездов убедили их окончательно в том, что путь хотя и охраняется, но проникнуть к нему незаметно можно почти на всех перегонах.

Выслушав об этом доклад Екимова, Козаров предложил:

— Прощупайте путевых обходчиков, узнайте, что за люди, как ведут себя. Немцы стараются задобрить железнодорожников, кое-где ставят их на повышенное довольствие. С явными врагами и шкурниками церемониться не будем. А насчет мин правильно. Пять километров, три мины — так и действуйте. Смотри, Екимов, чтобы никакого ухарства, людей береги…

Весь день двадцать второго июня партизаны не находили себе места, волновались. С утра моросил дождь, но к обеду небо очистилось, выглянуло солнышко, стало парить. Связные сообщили, что на станции Середка стоит эшелон с живой силой и техникой и что в Замогилье он будет около трех часов ночи. Доставлена была в отряд также немецкая газета, и Леня Богданов перевел статью самого Геббельса. В статье утверждалось, что сорок второй год будет решающим для Германии, доблестные войска великого фюрера добьют красных, Россия падет под натиском несокрушимого оружия.

— Ишь, какой прыткий, — сказал Иван Иванович Хрюкин. — Если Геббельсу верить, так мы уже прошлым летом разбиты. Карпов, Витя, плесни-ка мне еще кулешу, что-то аппетит разыгрался от фашистской брехни…

Перед заданием партизаны решили поплотнее поужинать. Нина Минковская привезла на велосипеде три буханки свежего, еще теплого хлеба, сварили в ведре пшенный кулеш, напекли картошки и уплетали за обе щеки.

Как только село солнце, двинулись в путь. До Николаевской просеки шли все вместе, потом разделились на три пары. Каждая пара уже знала свой участок, изучила его досконально.

Петр Екимов снова взял с собой Богданова. Провожая две другие пары, где старшими были Хрюкин и Моськин, он напомнил:

— Отходим, значит, самостоятельно. Но в случае неожиданной засады или еще чего-то все бегут туда, где стрельба. Первыми без нужды огня не вести. Ну что ж, хлопцы… По коням!

Партизаны исчезали в чащобе. Екимов с Богдановым постояли немного, провожая их взглядом, и тоже пошли. Петя нес мину, а Богданов — пулемет и ленты. Участок у них был первым, самым ответственным. Он находился недалеко от того дерева, с которого велось наблюдение за дорогой.

Шли они быстро, придерживаясь расстояния видимости друг друга. Похрустывал под ногами валежник, пружинили сухие отлежавшиеся мхи.

Урочище вскоре поредело, пошли выводками низенькие сосенки, заросли чапыжника, полоса тонкоствольных березок. Екимов свистнул два раза, и Богданов, идущий впереди, остановился, поставил на землю пулемет, спросил, тяжело дыша:

— Ты чего?

— Давай потише, светло очень… Я думаю левее взять, обогнем ту открытую полянку…

Кое-где пришлось ползти по-пластунски: низина подозрительно сочилась водой, засасывала. К дороге выбрались грязными, мокрыми. Притаились в ольховнике, прислушались. Никого вроде поблизости нет, тихо. Где-то возле Ужинской протоки заржала лошадь. Надсадно урчала машина у поселка. Грузовик, по всей видимости, шел в Самолву или в Чудскую Рудницу. Там, на берегу озера, немцы устроили летний лагерь, что-то наподобие дома отдыха для фронтовиков, вот постоянно и катили туда машины по песчаной тяжелой дороге.

— Сколько времени, Леня? — спросил Екимов. — Не опоздали?

— Половина второго.

— Пора мину ставить.

Петя подполз к рельсу, солдатской саперной лопаткой принялся копать углубления под шпалами. Отполированная твердая галька подавалась туго, так громко звенела под лопатой, что казалось, звон этот слышен за километр, у самой станции. Екимов сдувал с верхней губы пот, отбрасывал камешки руками, в кровь обдирая пальцы. А тут еще из-под кубанки волосы выпали, елозят по лбу, свет застят. Он ладонью убрал их, мельком глянул вдоль линии. Состав был уже виден. Он гулко сотрясал землю. Поставив мину в ямку, Петя засыпал ее, заровнял все, как было, и кубарем скатился вниз.