– Так разве же это плохо, ваше величество? – Ломоносов удивленно взглянул на неё. – Как по мне, а в ученом обязательно должны расти побеги тщеславия, ведь каждый из нас надеется остаться в веках, в своих открытиях, в своих статьях, а то и многотомных трудах.

– Или же в прекрасной картине, которую выложили из изобретенного вами стекла. Что бы еще не сделали, а я верю, господин Ломоносов, что вас ждет блестящее будущее, вы уже сохранитесь в веках, – Мария снова улыбнулась, а Михаил Васильевич расправил плечи, и поклонился.

– Спасибо на добром слове, ваше величество. – Сказал он, когда распрямился. – Не хотите посмотреть галерею? К сожалению, она одна, кроме холла, уже отделана достаточно хорошо. В остальных помещениях: и в лекционных аудиториях, и в лабораториях, и в классных комнатах, пока идет отделка.

– Думаю, Михаил Васильевич, я покажу её величеству галерею, тем более, что я подарил для неё несколько картин из коллекции клуба, – к ним подошел Ушаков и, поклонившись, галантно выставил локоть, на который Мария, немного поколебавшись, положила пальчики.

– Я слышала, что коллекции вашего клуба могут позавидовать многие истинные коллекционеры. – Сказала она, когда вместе с Ушаковым поднималась по широкой мраморной лестнице к галерее, которая огибала практически весь холл и делала волшебный потолок ближе, увеличивая возможность рассмотреть его во всех подробностях.

– О, я совершенно не стремлюсь к этому, ваше величество, – Андрей Иванович лишь мельком взглянул на потолок. Его красота совершенно не волновала главу Тайной канцелярии. – Входя в раж, люди способны проиграть многое, на кон ставят даже картины, в своем желании отыграться.

– Азарт часто приводит к неожиданным последствиям, – согласно кивнула головой Мария. – Почему вы решили встретиться со мной именно здесь, Андрей Иванович? Более странного места для приватного разговора сложно представить.

– Потому что, ваше величество, я даже уже казематам Петропавловской крепости не доверяю, – мрачно сообщил ей Ушаков. – С этим заговором какая-то нелепая бессмыслица происходит, и это меня, если честно, приводит в ярость.

– С каким заговором? Который вице-канцлер решил организовать? – Мария почувствовала приближающуюся мигрень. Все эти разговоры про заговоры её чрезвычайно нервировали, она просто болеть начинала, когда представляла себе, что Петр может вернутся в самый разгар попытки переворота. И, как бы сильно она не хотела его видеть, сейчас она надеялась на то, что его непременно задержат какие-нибудь неотложные дела, и он сможет выбраться лишь тогда, когда все мятежники уже будут сидеть в пресловутых казематах Петропавловской крепости.

– С заговором нашего драгоценного вице-канцлера все понятно и просто, можно даже сказать, что скучно. Тем более, что с тех пор, как лорд Кармайкл так опрометчиво решил поохотится на медведя, господин Бестужев несколько дезориентирован и не знает, что нужно делать. Я же его совсем не тороплю, пускай подумает и решит, что в итоге ему важнее, – Ушаков оперся на трость, а Мария отпустила его руку и подошла к картине, совершенно не видя и не понимая, что же на ней нарисовано.

– Тогда, речь идет о том другом заговоре, о котором вы мне намекали, – так и не поняв, что перед ней за картина, Мария резко повернулась в Ушакову. – Это из-за него вы предложили встретиться здесь? – Когда она получила послание от Ушакова утром, то долго не могла понять, зачем ему такие сложности, а оказывается, Андрей Иванович подозревал, что кто-то из её двора замешан в заговоре против Петра.

– Видите ли, ваше величество, трудность заключается в том, что заговор вроде бы и есть, а заговорщиков нет, – он развел руками. – С другой стороны, все это жутко злит не только меня, но и нашего вице-канцлера, который так же, как и я, не может понять, что творится в Петербурге. – Он замолчал, разглядывая стену, но также, как и Мария не видя картины. – Я решил поговорить с вами, ваше величество, именно здесь, чтобы просить об одном весьма деликатном деле. посматривайте, ради всего святого, по сторонам, и, если поведение кого-то из ваших приближенных, будет вас настораживать, сразу же передайте об этом вашему покорному слуге, – и Ушаков поклонился. – Даже, если просто кто-то из вашего, надо сказать, пока весьма малочисленного двора, будет вести себя не так, как обычно, об этом тоже отпишите мне.

– А если кто-то начнет вести себя необычно не потому что погряз в заговорах, а по велению сердца? – Мария внезапно услышала какой-то шум внизу и невольно нахмурилась.

– Я разберусь, какие там веления сердца, – Ушаков проследил за её взглядом, направленным на холл, который был едва виден сквозь перила. – Что это за шум?

Не успел он произнести последнее слово, как в холл, выехало какое-то рычащее устройство, исторгающее пар, и громыхающее по драгоценному мрамору. Навстречу устройству выбежал, маша руками Ломоносов.

– Вы что, сукины дети, устроили? Вы что хотите холл разворотить? – заорал он, а устройство, напоминающее странного вида повозку, остановилось и откуда-то из его глубины выскочил Эйлер.

– Вы видите, мой неверующий друг, она поехала, и поехала довольно шустро!

– А что, испытывать эту махину на улице вам кто-то запретил? – зло высказывал Ломоносов знаменитому ученому, который не обращал никакого внимания на его неуважительный тон.

– Там зима и снег, – поджал губы Эйлер. – Да и вообще, вы первый говорили, что у меня ничего не получится!