– Приходится прикрывать перчаткой, – тихо сказал Дор. – Иначе через рукава рубахи просвечивает как маяк – в таверне в порте Вейн пива попить не давали. Орали: “Сипакна пришел”. Демон, по-местному. И норовили священным молоком облить. А я разбавленное пиво не пью, ты ж знаешь.

Дороти осторожно провела пальцами по изогнутым в улыбке теплым губам и осторожно попыталась выбраться из хватки Рауля. Не вышло. Тот растопырился кракеном и не пускал: своим привычкам за год не изменил, и смертный грех алчности по-прежнему был с ним.

Даже усилился.

Дороти, смирившись, откинулась на кушетку и улыбнулась:

– Догадываюсь, кто прикрыл браслетом. Красиво. Стоимость твоей головы и руки сравнялись?

– Утроились. Я теперь живой, а боятся меня как мертвого – грех не воспользоваться.

– Ты пугаешь, Пес грабит?

– Иногда мы меняемся. Чтобы не скучать.

– Ты его… вспомнил? – спросила Дороти, хотя на деле хотела спросить другое.

Холодная бронированная змеюка обиды никуда не делась и даже после такой жаркой встречи ждала, свившись пружиной, чтобы ужалить.

– Нет, узнал заново. Остальному пришлось поверить на слово, хотя слово пирата – эта такая забавная штука. Он мне трижды рассказывал историю нашего знакомства, и с каждым пересказом “Каракатица” стреляла все больше, а он становился все храбрее. На четвертый раз я понял, что в истории все, кроме него, стали лишними. – Доран усмехнулся, а потом стал серьезным: – Твое письмо, то самое, помогло поверить. Хотя разозлила ты меня им здорово. И тем, что взялась решать за меня – тоже.

– Дор, ты десять лет… был. Был и ни разу не появился рядом. А я венки на воду кидала. В ноябре. Даже дня точного не знала, когда тебя не стало. Выдумала себе дату, чтоб было когда поминать…

Дороти закрыла глаза, сдерживая слезы. Эту рану время не залечило, она все еще кровоточила и щипала, словно в нее непрерывно подсыпали соли.

Доран поцеловал ее пальцы, согрел их дыханием и проговорил, с трудом, словно каждое слово причиняло боль:

– Дороти, мертвым не место рядом с живыми. Совсем не место. Ты даже не представляешь, что такое “не быть”. Я боялся. Больше всего на свете страшился того, что не выдержу – уволоку к себе. Заберу. И будет на “Сердце” два призрака. Вечно. Боялся, потому что знал – ты не откажешься, не отступишь, шагнешь за порог ко мне. Попробуешь спасти. Поэтому гнал себя как можно дальше, не подпускал и остальным неупокоенным пообещал, что глотки повырываю, если рядом с тобой мелькать станут.

– А за него не боялся? – Дороти указала глазами на Рауля. – Он говорил, вы с ним ром пили, ты рядом был днями. И ничего. Морено живее всех.

– Нет, наверно. Я ж не помню. Но сейчас бы точно не испугался. Он так крепко стоит ногами на земле, что его сам Хозяин Океана не утащит. А если утащит, то пожалеет. Иногда он меня выбешивает. Я пять раз нож у его горла в волоске останавливал, шкуру спустить хотел. Не спустил. Друзей, которые с тобой и на том свете, и на этом, приходится ценить. Не равняй себя с ним. За тебя я готов хоть обратно в бездну, хоть на палубу призрака. Я ведь не жалею… Ни о чем. И продал бы душу еще раз, лишь бы ты была счастлива. Хоть и без меня.

– Этот год ты без меня прожил, и ничего.

– А ты ушла. Быстро, с рассветом. Письмо и то через боцмана отдала. Я, прочитав, только и смог понять, что океаном у меня смыло кусок жизни, а моя единственная бежит от меня как от прокаженного.

– Прости, я… хотела, чтобы все было правильно. Чтоб без обмана. Между тобой и Морено. Потому что….

– Нет, для меня это было к лучшему. Ты всегда чувствовала, как надо. Весь год я решал для себя задачку, восстанавливал, что пропустил. Вспоминал, как это – быть живым. Про подвиги свои баек наслушался. Мол, и “Воина Джона” я потопил, и бури на мысе Надежд тоже я вызываю. Корабль себе раздобыл – тебе понравится, он больше “Каракатицы”. “Сокол”.

– Сколько пушек?

– Сорок. Но стрелять приходится редко, достаточно выйти на палубу и снять перчатку.

– Наследник Кейси трясет на море купцов. Знал бы твой отец, чем дело закончится…

– А он знал. И отписал мой кусок верфей сестричке, не посмотрев, что она в юбках и кружевах. И был совершенно прав. В ваших юбках, дамы, иногда такие деловые прячутся дьяволы, что обзавидуешься. Никогда не хотел сидеть в конторе и ждать вестей от посыльных, которые в любой момент могут сообщить, что мои корабли налетели на рифы у Большого Краба, а груз шелка теперь носят рыбы. Всегда предпочитал тонуть вместе с кораблем, – Доран помрачнел, но ненадолго.

– Значит, ты и Рауль договорились, – утвердительно сказала Дороти, ощущая тень былой бесприютности.

– Не на словах. На деле. Прямо этой ночью и при тебе. Так что, можно сказать все произошло сразу. Я – слабый переговорщик, особенно когда рядом ты. А Морено плохо умеет говорить о любви. Вернее, совсем не умеет. И прирежет того, кто скажет это вслух. Да и кто из нас умеет? Но он любит тебя. Сильно. Не меньше, чем я.

– Ты меня любишь? – почему-то посчитала нужным переспросить Дороти.