Еще один тяжелый год, подумал Карлтон, но дальше станет полегче. Уже давно всем приходится туго, говорят даже, что иные богатые люди покончили с собой. У Карлтона работа верная, надежная. С богатыми людьми бывает так: развернут утром газету либо по телефону им позвонят, и оказывается, человек разорен в пух и прах, только и остается покончить с собой; а таким, как Карлтон, можно лишь посмеяться. Просто настали тяжелые времена, думал Карлтон. Время такое, что пригнуло его и давит. Но он не намерен сдаваться. Когда дела пойдут на поправку — это начнется с Нью-Йорка, — те, кто поумней других, смогут сызнова подняться, всплыть наверх, из болота несчетных вонючих дураков, среди которых ему сейчас приходится работать. Они просто мразь, отребье — эти мужчины, что сидят на корточках и дуются в карты, и эти толстые бабы, что торчат в дверях, и ухмыляются, и твердят друг другу: «Вон как мы далеко заехали! Далеко заехали, верно?» Некоторые нанимаются убирать урожай уже двадцать, тридцать, даже сорок лет, и хоть бы один что-нибудь на этом заработал! У всех у них только и есть что на них надето да что в руках — узел с барахлом, завязанный в стеганое одеяло… Правда, и у самого Карлтона не больше, но ведь у него на руках семья; будь он один, он уже отложил бы кучу денег.

В кармане у него спрятан тугой сверток — что-то около десяти долларов. Нэнси про них не знает, а чего не знает, то ей и не обидно. Порой Карлтону приходит мысль — надо бы потратить эти деньги на Клару… может, купить ей пластмассовую сумочку или бусы. Для других детей ничего такого делать неохота. Майк недавно куда-то сбежал, и никто о нем не жалеет; под конец от него была одна морока. Пришлось здорово его выдрать, у мальчишки весь рот был разбит в кровь, он чуть не захлебнулся кровью, надо ж было показать ему, кто в семье главный. Шарлин замужем, осталась во Флориде. Она вышла за малого, который служит в гараже, и любит похвастать, что у мужа место постоянное и ему не приходится работать под открытым небом. Но она ни разу не привела его домой, не показала отцу. И пришлось сказать ей: «Ты просто шлюха, вся в мать». Карлтон ничего такого не имел в виду. Он просто не подумал, что означают эти слова. Но с тех пор он больше не видел Шарлин. Ну и слава богу, что избавился от нее, от пронзительного взгляда быстрых, беспокойных глаз.

По лицам своих детей он видит — они его боятся, и это не вызывает нежных чувств к ним. Даже в лице у Клары порой мелькает страх. Когда они вздрагивают и опасливо косятся на него, он только злится и сыплет затрещинами направо и налево; у Нэнси хватает ума это понимать. Он любит, чтоб было тихо, мирно, спокойно — к примеру, когда Клара забирается к нему на колени и рассказывает про школу, про подружек, про что-нибудь смешное или когда Нэнси обнимет его и тихонько погладит по спине.

Он проголодался. Повернул к своему новому жилью. На площади теперь полно было детворы и женщин, которые развесили на веревках одеяла, чтобы проветрились. Жена Берта, стоя на пороге, выбивала какую-то тряпку. Она была красная, как свекла, встрепанные волосы стояли торчком, придавая ей изумленный вид.

— Славный денек! — сказала она.

Карлтон кивнул. С криком пробежали двое мальчишек. Около игроков в карты вертелись Клара и Роза. Клара подбежала к нему, взяла за руку. Как странно, подумал он: подбегает девочка, берет тебя за руку, ты ей отец, она твоя дочка. У него потеплело на сердце.

— Розин папа что-то выиграл и отдаст ей! — закричала Клара.

Карлтон нехотя дал подвести себя к игрокам. Берт, весело ухая и гикая, бросил карты. Он ликовал, задыхался от смеха, костяшками пальцев шутя постукивал другого игрока по груди. Тень Карлтона упала на него, он вскинул голову и широко улыбнулся Карлтону. За спиной Берта теснились его ребятишки. У девочки были отцовские неистово-рыжие, огненные волосы и такие же, как у отца, приветливые, удивленные и насмешливые глаза.

— На, лапочка, держи, — сказал Берт и уронил что-то в ее подставленные ладони.

Все засмеялись бурному восторгу девочки.

— А что это? — спросила Роза.

И подняла повыше что-то небольшое, металлическое. Клара подбежала и уставилась на непонятную вещицу. — Это амулет, — сказал Берт.

— Много ты понимаешь! — возразил другой игрок. — Никакой это не амулет! — А что же?

— Медаль, — с вызовом сказал тот. — Священная медаль, надо ее куда-нибудь запрятать, и она тебе поможет.

— В чем поможет?

Роза и Клара разглядывали медаль. Карлтон наклонился и увидел дешевый значок, вроде монеты, с выпуклым изображением то ли какого-то святого, то ли Христа, то ли самого господа бога. Карлтон не очень разбирался в подобных вещах; они его немного смущали.

— Какая миленькая, мне нравится, — сказала Роза.

Кроме этой медальки, отец отдал ей и другие выигрыши: сломанный карандаш и сломанную цепочку для ключей.

— А как она сработает? — спросила Роза.

— Надо ее положить в карман, что ли, уж не знаю.

— Она не всегда срабатывает, — сказал бывший хозяин медальки.

— Ты что, католик, что ли? — Берт недоуменно поднял брови.

— Черта лысого…

— Разве эта штука не католическая?

— Да просто медаль, валялась, а я ее нашел.

Карлтон перебил эту воркотню словами, которые удивили всех, даже его самого:

— У тебя есть еще такие?

— Нету.

— Для чего они?

— Да черт их знает… Верно, помогают малость, — сказал бывший владелец медали и смущенно отвел глаза.

Карлтон пошел к своему жилищу, на приступке сидела Нэнси. На ней были вылинявшие спортивные штаны в обтяжку и небрежно застегнутая блуза, Карлтону нравилось смотреть, как она курит сигареты. Перл не курила.

— Всё уже на месте? — спросил он.

Он легонько потрепал ее по затылку, она улыбнулась и зажмурилась. Солнце пронизывало ее волосы, и в них вспыхивали тысячи крохотных искр; казалось, это какой-то загадочный лабиринт, таинственный лес, где можно заплутаться. Карлтон смотрел на нее неподвижным, невидящим взглядом. Он видел только искорки света в волосах да гладкое розовое ухо. Наконец он сказал: