IX.

Иван Иваныч приехал к коши... Это было рано утром, когда красная тележка еще не подавала признаков жизни. Аблай выскочил навстречу гостю в своем полосатом бешмете и второпях даже уронил тюбетейку. -- А... узнал гостя?-- шутил старик, грузно высаживаясь из плетеной тележки.-- Нежданый гость, говорят, хуже татарина. -- Узнал, бачка, узнал!..-- бормотал Аблай, униженно кланяясь.-- Всякий тебя знает... везде знают... Ахмет-бай выскочил тоже и помогал Ивану Ивановичу итти в кош, поддерживая его за локоть. -- А где этих стрикулистов добыли?-- спрашивал старик, делая вид, что не узнал Куку. -- Кумысники, Иван Иваныч... В коше Майя постлала старику ковер, обложила его подушками и поднесла деревянную чашку с кумысом. Она смотрела вниз, строго и неприветливо. Старик нахмурился. -- Не узнала разве?-- хрипло спросил он.-- Иди, поцелуй... Со стариком можно и согрешить один раз. -- Целуйся...-- приказывал Аблай, толкая дочь в спину. Девушка неохотно исполнила это приказание и отдала отцу золотую монету, которую ей подарил Иван Иваныч. Началась жестокая попойка. Сначала пили кумыс, потом вино, привезенное стариком, и кончили водкой, Аблай только моргал глазами, а Ахмет-бай сидел перед гостем на корточках и превозносил его похвалами. Нет лучше в свете человека, как Иван Иваныч, нет его богаче, умнее и т. д. Аблай не умел так хорошо говорить и только в такт покачивал головой. -- Давай сюда комедиантов... пусть представляют!-- скомандовал пьяный старик. Куку и Альфонс уже были готовы. Они раскинули свою палатку, загородили вход ширмочкой и даже выставили афиши, как на ярмарке. Ивана Иваныча вытащили из коша на свежий воздух и обложили подушками, как больного. Затрубил рог, засвистела в воздухе четырехпудовая гиря, зажужжал бубен. Проделано было все то, что и на ярмарке. Иван Иваныч остался доволен, подозвал Сафо, погладил ее по головке и велел раскрыть рот, куда и положил два полуимпериала. -- Это тебе приданое, когда будешь большая,-- говорил он.-- А теперь ты еще мала, а я стар... Ступай с Богом. Клоуны ничего не получили за свою работу. Старик осведомился только, "что баба", и, когда узнал, что все еще больна, махнул рукой. -- Ну, немец, теперь водку пить,-- говорил Иван Иваныч, указывая место против себя.-- Знаешь мой характер?.. Майя нам будет песни нет, а мы пить... Эй, барышня, подходи!.. Старики-киргизы были совсем пьяны, и только одна Сырну через дырочку в стенке коша зорко наблюдала за всем, что там происходило. Она не смела увести дочь и была рада, что в коше сидит Куку. Джигит крепок, как лошадь, и его не скоро споишь, а Иван Иваныч в пьяном виде любил безобразничать и каждый раз что-нибудь устраивал неожиданное. Анджелика была очень встревожена тем, что делалось в коше, и все посылала Альфонса спрашивать Сырну. Она боялась и за Майю и за Куку. Пьяный человек может сделать, все, а старик, наверно, скоро заснет. Долетавшие до ея слуха звуки киргизской песни только еще сильнее раздражали ее. Но Куку вышел из коша сам и послал туда старуху Сырну -- неловко было оставлять одну девушку с пьяным самодуром. -- Нужно скорее уезжать отсюда...-- шептала Анджелика, когда Куку подошел к ней.-- Я боюсь. -- Пустяки,-- смеялся Куку, поглядывая на коши.-- Старик загулял и швыряет деньгами... Он достал из кармана целую горсть серебра и высыпал блестевшия монеты в колени Анджелики, как делал всегда. Но это наружное спокойствие прикрывало только усилившееся безпокойство: Майя сама села на подушку рядом с Иваном Ивановичем и позволяла ему обнимать себя. Это делалось на зло ему, Куку, и он должен был смотреть... Нежная заботливость Анджелики теперь раздражала клоуна, и он чутко прислушивался к тому, что делается в коше, готовый по первому призыву прыгнуть туда. О, он задушит этого Ивана Иваныча, как котенка, если он позволит себе... Присутствие Сырну не успокаивало его: старуха глупа, а старики спали пьяны, как сапожники. Один Альфонс молчал,-- после представления у него болела каждая косточка. Отлично было бы пропустить рюмочку коньячку, всего одну рюмочку, но Иван Иваныч не пригласил его, и Альфонс имел полное основание сердиться на Куку: работали вместе, а пил один Куку. Это было несправедливо, как хотите, когда особенно кости начинают срастаться по всем суставам. -- Куку, я скоро поправлюсь, и мы уедем,-- повторяла Анджелика в десятый раз.-- Если бы ты знал, как мне надоело лежать, точно соленая рыба... -- Да, уедем... -- Я опять поступлю в цирк... Сафо может тоже работать. Мы заживем отлично... Куку, ты не слушаешь меня?.. -- Что ты говоришь?.. -- Ах, какой ты... По особенной нежности в голосе Анджелики Альфонс понял, что он лишний здесь, и уныло поплелся в сопровождении Пикилло на кладбище. Он считал Анджелику гораздо умнее, а она взяла да раскисла, как дура. Скоро будут целоваться у него на глазах. Отношения Альфонса к Анджелике были самыя странныя: он то приставал к ней с изысканной любезностью, то совсем забывал об ея существовании. Она боялась его и была счастлива, когда Альфонс был в хорошем расположении. Но в последнее время она точно не замечала его и заглядывала в глаза мужу, как овечка. Это было непростительно. Впрочем, по мнению Альфонса, все женщины одинаковы, и вся разница только в их костюмах. Пикилло, если бы мог говорить, вероятно, подтвердил бы эти мысли, а теперь ограничивался тем, что помахивал своим хвостом с львиной кисточкой на конце. Суровый в обращении с людьми, Альфонс был необыкновенно нежен с животными. Вечером, когда Ивана Иваныча увезли замертво домой, Куку все поджидал, не покажется ли Майя. Но она не выходила точно на зло. Старая Сырну с сердитым лицом возилась около своих котлов и подавленно вздыхала. Старики-киргизы продолжали спать, как зарезанные. Так наступила и ночь, тяжелая и удушливая. Куку все ждал чего-то. Но Майи не было. Уже на разсвете, когда ночная мгла сменялась белесоватым предутренним туманом, Куку заслышал знакомые легкие шаги. Да, это она была, Майя; но как гордо она отвернулась от него и сделала вид, что не замечает. Кругом все спало мертвым сном, и даже не слышно была кашля Анджелики. -- Майя, ты сердишься?..-- заговорил Куку, подходя к огню, у котораго девушка готовила какое-то кушанье. Она ничего не ответила, а только с презрением пожала своими плечами. Потом она вдруг весело улыбнулась и заговорила: -- У меня будет новый кош из белой кошмы... везде бухарские ковры... два косяка лошадей в поле... Слышал, несчастный?.. -- Это Иван Иваныч тебе говорил? -- Догадайся сам... Вся в золоте буду ходить. Вот какая будет Майя... Куку отвернулся. Что же, пусть Аблай торгует дочерью,-- ему все равно... Да и с какой стати он, Куку, будет безпокоиться за судьбу Майи; она сама по себе. Но, несмотря на это и трезвыя мысли, в глазах клоуна так и мелькал роковой белый кош... О, деньги -- сила, с деньгами все можно устроить. Если бы у него, Куку, были деньги, то он первым делом уехал бы отсюда... Он вспомнил, с каким презрением смотрела на него киргизская красавица,-- так и должно быть. Жалкий клоун, который готов вылезти из собственной кожи, чтобы какой-нибудь Иван Иваныч помирал со смеху -- что может быть хуже?.. Раньше Куку никогда не думал в этом направлении и ел свой кусок хлеба со спокойной душей: он работал, как и все другие. Но ведь Майя так прямо и сказала; "несчастный"... Вот тебе и джигит!.. А как ломается эта скотина Иван Иваныч, ломается потому, что Куку должен зарабатывать свой кусок хлеба кривляньем. Никогда раньше такия мысли не тревожили Куку, а теперь он чувствует, что его голова готова лопнуть от напряжения. -- Он, кажется, считает нас за нищих?-- думал Куку, припоминая историю получения десятирублеваго билета. Ах, как было бы хорошо бросить эти проклятыя деньги прямо з жирную рожу Ивану Иванычу, да еще плюнуть в нее же. И все это устроить при Майе: пусть посмотрит...

X.

В саду приисковаго дома Ивана Иваныча, как дождевой гриб, вырос великолепный кош из белых кошм; узорчатая кошма закрывала вход, пестрая тесьма служила перевязью, а внутри до половины стенки были выложены бухарскими коврами. Все это богатство было выписано с нарочным из Троицка, и старик сам наблюдал за постройкой. -- В киргизы хочешь записаться,-- ядовито говорила Ан?иса, подозревавшая истинныя намерения своего сожителя. -- Молчи ты, ради истиннаго Христа... молчи!..-- хрипел Иван Иваныч, отмахиваясь руками.-- Знаешь мой характер, и молчи. Ан?иса молчала, потому что летом она не находила места от жары и по целым часам лежала где-нибудь в темном чуланчике, как разваливая рыба. Это была очень энергичная особа, у которой слово моментально переходило в дело, но летом она теряла всякую энергию, и Иван Иваныч пользовался этими моментами душевнаго и телеснаго разслабления для своих подвигов. Бывшая арфистка из "проезжающих номеров", она пленила богача-золотопромышленника тем, что с перваго слова, показавшагося ему обидным, пустила в него стулом. Он увез ее к себе на прииски, и вся их жизнь состояла из целаго ряда мелких и крупных битв с редкими перемириями. Это не мешало Ан?исе забрать старика крепко в руки, и он даже боялся ея, когда та "входила в раж". -- Еще ножом зарежет...-- жаловался он своему приятелю Спиридону Ефимычу, когда вместе пили водку.-- А мне без нея скучно, вот ты и поди! Намедни как хлестнет меня прямо в ухо соусником... -- А ты ее за ногу, да, как кошку, об стену,-- советовал Спиридон Ефимыч, рыжий а коренастый мужчина, походивший на заплечнаго мастера.-- А то дай мне ее поучить... Из одной двух сделаю. -- Ну, нет, брат, у меня тоже и свой характер есть... Когда белый кош совсем был готов, Иван Иваныч послал нарочнаго за комедиантами. Спиридон Ефимыч был приглашен раньше. Молва говорила, что у Спиридона Ефимыча с Ан?исой давно были свои дела, и что много денег Ивана Иваныча перешло к нему в карман этим путем. Говорили даже, что Ан?иса не один раз задумывала спровадить старика на тот свет, чтобы завладеть его деньгами и с этим приданым выйти замуж за Спиридона Ефимыча. Но мало ли что говорится -- не всякое лыко в строку. Приисковые друзья сидели на садовой террасе, когда приехали артисты. Им отвели помещение в коше. Красная тележка поместилась рядом. -- Настоящие немцы,-- обяснил Иван Иваныч, приходивший уже в градус.-- И ловко свою часть поворачивают!.. Спиридон Ефимыч только разглаживал свою рыжую бороду и поглядывал искоса на Ан?ису, сидевшую в кресле, которая только закрывала глаза и вздыхала. Время было послеобеденное, и всех сильно клонило ко сну. -- Ну, ну, живее поворачивайся, немец!-- кричал Иван Иваныч хлопотавшему у коша Куку. -- Скоро-то только блох ловят,-- огрызнулся Куку, не поворачивая головы. Этот ответ изумил всю труппу, но Куку, как ни в чем не бывало, занимался своим делом. Анджелика чувствовала себя настолько хорошо, что сама вышла из тележки и даже улыбнулась в сторону сидевших принципалов. Около нея, как бесенок, вертелась Сафо, счастливая новой голубой юбочкой я какой-то особенной ласковостью отца. Кош, разделенный простыней надвое, представлял очень хорошую уборную. По одну сторону одевались дамы, по другую мужчины. Куку скоро появился в своем костюме гимнаста перед кошем, и рог затрубил. Представление началось обычными ломаньями клоунов. Потом танцовала на канате Сафо. Анджелика могла прокатиться на большом деревянном шаре -- и только. Альфонс глотал свой греческий огонь и, чтобы заслужить особенное внимание публики, проделал, катаясь на земле, все штуки человека-змеи. Этот номер вызвал дружные аплодисменты зрителей, и даже Ан?иса два раза махнула белым платочком. Но Куку работал как-то неохотно, и четырехпудовая гиря в его руках летала по воздуху, как чужая. -- Ах, волк те заешь!..-- восхищался Иван Иваныч и даже попробовал, настоящая ли гиря.-- Ловко орудует немец... Заключением спектакля явилась опять живая пирамида, в которой приняла участие и Анджелика. Она так грациозно повисла на плече Куку, который с торжеством носил по развернутому ковру всю труппу и громко трубил в охотничий рог, а маленькая Сафо била тоненькими ручками в бубен. -- Браво!.. Браво!..-- орали голоса. По окончании спектакля Сафо была командирована на террасу за сбором. Она порхнула между клумбами цветов, как мотылек, сделала грациозный реверанс и остановилась в ожидающей позе. -- Ну, ну, иди, цыпушка!-- манил ее Иван Иваныч, протягивая руки. Девочка вопросительно посмотрела на Ан?ису, оглянулась назад и, видимо, не знала, что ей делать. На ея тонком личике так и отпечаталась смесь разнородных чувств: желание получит деньги, страх пьяных людей, опасение, что она делает не то, что нужно делать. Иван Иваныч вынул уже из кармана свой толстый бумажник, но, заметив нерешительность Сафо, проговорил: -- Ступай к своему немчуре да скажи, чтобы послали кого-нибудь поумнее... Бедная Сафо вернулась к кошу со слезами на глазах, сконфуженная и обиженная. -- Какая ты глупая,-- журила ее мать.-- Нужно было подойти... -- Конечно, прямо следовало подойти,-- подтверждал Альфопс. -- Мама, я не знаю... мне там сделалось страшно... В это время подошел Куку, поднял Сафо в уровень со своим лицом и молча поцеловал ее, а потом зашагал к террасе, сдвинув свою шапочку на затылок. -- А, немец...-- встретил его еще издали Иван Иваныч.-- За расчетом пришел? А мой характер позабыл?.. -- У меня есть свой характер...-- ответил Куку и посмотрел на старика злобными глазами. -- Как ты сказал? -- А так и сказал... Мы не нищие, чтобы ломаться над нами. Я у вас ничего не прошу. -- Ты за этим и пришел? -- Да, за этим... -- А по затылку не хочешь?.. Спиридон Ефимыч, валяй немца в мою голову... за все отвечаю!.. Ан?иса с испугом схватила Спиридона Ефимыча за рукав летняго пальто, а Куку с улыбкой ждал, что будет дальше. Он испытывал такое наслаждение от одной мысли, что одно слово, и он переломает все кости этим подлецам... О, как он ненавидел их сейчас!.. -- Четырех конюхов послать!..-- скомандовал Иван Иваныч, бегая по террасе.-- Ах, бестия немец!.. Вместо ответа Куку схватил чугунный садовый стул и ждал нападения. Спиридон Ефимыч засучил рукава. Но в самый критический момент подбежала посланная Анджеликой Сафо и утащила Куку. -- Папа, папочка... пойдем...-- лепетал ребенок, повиснув на могучей руке отца. Куку отступал, как лев, и несколько раз оглянулся, сжимая кулаки. Лицо у него было бледное, губы тряслись от бешенства, а глаза сверкали отчаянной решимостью. Анджелика и Альфонс едва успели вывести богатыря из сада. -- Я их убью, подлецов...-- повторял Куку, оглядываясь и поправляя душивший его ворот рубахи. Тележку теперь вез Альфонс, Куку вела за руку маленькая Сафо и старалась его успокоить своей детской невинной болтовней. Анджелика лежала в тележке, разбитая всем случившимся,-- у нея шла кровь горлом. -- Мы тоже люди!.. да!..-- выкрикивал Куку, размахивая руками, как мельница.-- Мы работаем, а тут всякая пьяная скотина будет издеваться... Ах, как я всех их разделал бы там!.. В щепы, расщепал бы... -- Да будет тебе, дьявол!-- ворчал Альфонс, задыхавшийся в своем возу.-- Стоит говорить... Впрочем, безплодная ругань скоро утешила Куку, гораздо скорее, чем работа гирей. Он сел на камень у дороги, схватил себя за голову и печально проговорил: -- Альфонс, как ты думаешь, ведь проклятая наша работа... подлая?.. -- Нашел кого спрашивать... У меня все косточки ноют... Конечно, проклятая!.. -- Но ведь мы все-таки работаем? Зачем же издеваться над людьми?.. Да, мы бедные люди, но издеваться... Альфонс, вы ступайте своей дорогой, а я ворочусь... Через час догоню... -- Ну, братику, это уже труба! Сафо уцепилась ручонками за шею отца и заплакала. Через пять минут труппа самым мирным образом возвращалась во-свояси -- в оглоблях тележки шел Куку и был рад, что эта лошадиная работа хоть отчасти заглушает в нем внутреннюю боль.

XI.

Анджелике сделалось хуже -- она таяла не по дням, а по часам. Но сама она не сознавала приближавшейся опасности и уверяла всех, что ей так хорошо, как еще не было никогда! Маленькая Сафо предчувствовала беду и потихоньку плакала. Альфонс угрюмо молчал. Один Куку ничего не замечал, слишком занятый своими мыслями. -- Денег нет ни гроша,-- говорил ему Альфонс, намекая на последнюю историю, когда Куку отказался от платы на прииске. -- Да, нет ни гроша,-- соглашался Куку.-- Значит, нужно их доставать. Так я говорю?.. -- Верно. -- А доставать деньги -- значит, нужно унижаться перед этими поддонами, у которых толстые карманы... Знаешь, Альфонс, как я их ненавижу!.. К другой раз Куку сам завел разговор на эту тему и задумчиво проговорил: -- А ты слышал, что эта Ан?иса обманывает своего сожителя с Спиридоном Ефимычем? -- А нам какое дело?.. -- Я так... И говорят, что они хотят убить старика, чтобы завладеть деньгами. Деньги он всегда носит с собой... -- Опять-таки не наше дело... С Куку что-то делалось, как видно было по всему. В его детской душе происходило то же, что в лесу, по которому неслась буря, вырывавшая деревья с корнем. Ему иногда хотелось плакать от того жуткаго и захватывающаго чувства, которое щемило его, Голова клоуна работала, как паровая машина в охваченном огнем здании. Вспыхнувшее сознание человеческаго достоинства направляло мысль в такия сферы, существования которых Куку даже не подозревал. Он любил теперь уходить далеко в степь и подолгу лежал в траве, мечтая с открытыми глазами. О, он никому не позволит ломаться над собой... да. Он такой же человек, как все другие,-- нет, гораздо лучше, потому что никого и никогда не унижал, не заставлял пресмыкаться и плакать. Майя попрежнему гордо не замечала джигита и весело позванивала своим серебром. Но вечерам ея песни не давали спать Куку, который хватался за голову, точно хотел ее раздавить. У него теперь накипала злоба вот против этой самой Майи, которая мечтала о белом коше. Да, пусть мечтает... Раз, когда Майя ездила но камышам, собирая табун, чья-то железная рука остановила ея лошадь. Это был Куку. -- Не тронь!..-- храбро защищалась девушка, взмахивая арканом. Куку улыбался и смотрел на нее жадными, безумными глазами, как зверь, почуявший добычу. -- Испугалась?..-- шептал он, не двигаясь с места.-- Слушай, Майя... Джигит будет богат... у джигита будет и кош и золото... все будет. Понимаешь?.. Девушка опустила поводья и смотрела в землю. -- Куплю пару лучших иноходцев и украду тебя...-- продолжал Куку, схватывая Майю за руку.-- Уедем далеко... -- Куда?.. -- Я сам не знаю куда, но это все равно... Майя быстро наклонилась, обвила шею Куку своими руками и горячо припала к его плечу своей головой. Болтавшияся на груди Майи монеты звенели теперь в ушах Куку, ея черныя косы, как змеи, ползли по его лицу и шее, а глаза, темные большие глаза так и застыли на нем. -- Помни это...-- шептала девушка на прощанье.-- Майя не обманывает, а то Майя уйдет в белый кош к Ивану Иванычу... -- Майя, молчи!.. Я тебя убью... Но Майя уже была далеко -- она унеслась в степь, как ветер. Иван Иваныч приезжал два раза и вел таинственные переговори с Аблаем. Дело, очевидно, шло о покупке Майи, а Иван Иваныч не умел ждать. Старый Ахмет-бай напивался с горя каждый вечер кумысом, Сырну вздыхала, а кривой Аблай потирал руки от удовольствия. Деньги труппы давно все вышли. Необходимо было разсчитаться за кумыс и вообще чем-нибудь жить. Куку отмалчивался или уходил. Но раз он подошел к Анджелике и, опустив глаза в землю, заявил: -- Поеду к Ивану Иванычу просить денег... Он не смотрел ей в глаза, как обыкновенно. Анджелика молчала, припоминая последнюю поездку на прииск. -- Так я поеду....-- прибавил Куку, и в его голосе послышалось раздражение человека, который только ждет случая, чтобы придраться и на другом выместить накипевшую в душе злобу. -- Как знаешь, Куку... Этот ответ, покорный и нежный, отозвался в душе Куку, как удар электрическаго тока. Он быстро припал головой к руке Анджелики, и она чувствовала, как на эту руку посыпались слезы. Куку проездил целый день и вернулся ни с чем: Ивана Иваныча не было дома. Странно было то, что такая неудача нисколько не огорчила клоуна, и он казался таким спокойным. -- Не сегодня, так завтра добудем...-- коротко обяснил Куку на вопрос Альфонса. Все это говорилось с такой уверенностью, точно деньги были уже в кармане Куку. Альфонс подозрительно посмотрел на него и промолчал. Куку удивлял его своим поведением в последнее время -- точно это был другой человек. Вторая поездка на прииск принесла один всего рубль, который Куку взял прямо из горла у самодура-золотопромышленника. -- Он мне его выбросил, как бросают собаке кость...-- обяснил Куку с прежним спокойствием и даже улыбнулся.-- Так прямо и бросил бумажку в физиономию и еще обругал... Тут и Ан?иса была и Спиридон Ефимыч... да. -- Нужно уезжать отсюда скорее...-- стонала Анджелика. -- На-днях же уедем,-- успокаивал ее Куку.-- Э, свет не клином сошелся! Человек-змея подтвердил эту мысль и, заложив руки в карманы, просвистал один из тех галопов, какие духовая музыка дудит в цирках. Что же в самом-то деле, не умирать же артистам с голода в этой проклятой степи... Положение труппы было настолько отчаянное, что не приходилось даже разсуждать. Люди в таких обстоятельствах утешают себя самыми несбыточными мечтами, как дети. Сборы были коротки. Через три дня тележка была совсем готова в путь. Когда Куку вошел в кош Аблая, чтобы сосчитаться в окончательной форме, он там застал Ахмет-бая. Старики сидели на корточках и таинственно совещались. Когда Ахмет вышел из коша, Аблай осторожно осмотрелся кругом и обявил: -- Иван Иваныч кунчал башка... ах, нехорошо кунчал... -- Что такое случитесь?-- удивился Куку. Из безсвязнаго разговора киргиза Куку понял, что сегодня ночью кто-то зарезал Ивана Иваныча. Старик спал в своем коше, в саду, и утром его нашли с перерезанным горлом. Никаких следов преступления не осталось, хотя все указывают на любовника Ан?исы: Иван Иваныч всегда носил деньги при себе. -- Нет, нехорошо кунчал...-- повторял Аблай, пересчитывая принесенныя Куку деньги.-- А хороший был человек... ух, какой хороший! -- Да, хороший...-- заметил Куку с улыбкой.-- Собаке собачья и смерть. Ну, хош (прощай), Аблай... Не поминай лихом. Известие об убийстве подняло на ноги всю окрестность. Убийца знал все порядки в доме Ивана Иваныча и действовал наверняка. Следов преступления никаких. Старик лежал в своем белом коше на подушках -- и только. Толстая шея Ивана Иваныча была перерезана до самой кости. Красную тележку провожали из киргизскаго стойбища с большим почетом, особенно женщины. Сырну плакала, закрывая лицо грязным рукавом оборваннаго бешмета; Майя целовала припавшую от радости Сафо. К жизни этих степняков и цивилизованных кочевников было так много общаго. -- Хош, дженьгшие...-- орали голые киргизята.

XII

На площади в Чумбашах опять развевались флаги и призывно звучал охотничий рог. Приехавшая на субботний торг публика опять живой стеной окружала палатку странствующих клоунов и терпеливо ждала дарового представления, Куку в своем костюме гимнаста расхаживал перед палаткой и выкрикивал. -- Каспада, пожалуйте... последний представлень... Толпа гудела и смеялась над немцем. Слышались разговоры о пойманных убийцах Ивана Иваныча -- это были Ан?иса с ея любовником Спиридоном Ефимычем. У последняго в квартире нашли даже пустой бумажник убитаго, в котором тот носил деньги. Нашлись свидетели, которые видели, как Спиридон Ефимыч поздно вечером приезжал к Ивану Иванычу, а когда уехал назад -- неизвестно. Ан?иса спала в своей комнате и ничего не умела сказать в свое оправдание: старику казалось жарко спать в комнате, и он иногда уходил в кош. -- Господа, начинается!..-- ревел Куку, размахивая гирей не в порядке программы... Началось обычное представленье с оплеухами, кувырканием и разными другими веселыми штуками. Совсем одетая для представления Сафо смотрела в щель между ширмами и палаткой, ожидая своей очереди. Из глубины тележки, где неподвижно лежала Анджелика, доносились слабые удары тамбурина, вторившаго охотничьему рогу. После каждой удачной оплеухи слышались дикие возгласы: "куку!", и довольная публика надрывалась от смеха. -- Господа, началось... Анджелика чувствовала себя сегодня особенно скверно. Смертельная слабость сковывала всякое движение, но она собирала последния силы и била в свой тамбурин. Полотно палатки, ширмочки, точеные столбики -- все кружилось у нея в глазах, как стеклышки калейдоскопа, а гул толпы, вскрикивания клоунов и звон собственнаго тамбурина сливались в неопределенный шум глухо подступавшей воды. Да, это была настоящая вода, и Анджелика чувствовала, как у ней холодеют ноги -- вода заливала уже их. Она с испугом оглядывалась кругом, и галлюцинация разсеивалась... Тамбурин опять гудел, и ей в его звуках слышался знакомый топот Бэлы, которая подходила все ближе и ближе. Желтый круг тамбурина превращался в цирковую арену, и по ней, размахивая своей шелковой гривой, неслась красавица База. Да, она была тут, и Анджелика чувствовала могучие удары лошадинаго сердца... раз... два... три... четыре... -- Мама, я сейчас выйду...-- шептала Сафо, расталкивая погружавшуюся в забытье мать. -- Иди... Тамбурин опять загудел, и под его звуки Сафо выпорхнула птичкой. Куку подхватил ее на руки и, поставив на ладонь руки, с торжеством показал публике. Сафо улыбалась и посылала воздушные поцелуи, и под звуки тамбурина перешла на канат. Она прошла по нему уже два раза, как в палатке тамбурин вдруг замолк и колесом выкатился на сцену. Представление оборвалось в самом интересном месте, и Куку, предчувствуя что-то недоброе, бросился в палатку, где Анджелика лежала на своей тележке совершенно неподвижно -- она была мертвая... В первую минуту Куку не понял случившейся катастрофы, и его испугала главным образом безсильно висевшая рука Анджелики. Да, это была совсем мертвая рука... -- Анджелика... милая...-- шептал Куку, стараясь поднять голову жены, скатывавшуюся из его рук на подушку. Только взглянув в полуоткрытые, остановившиеся глаза Анджелики, клоун понял наконец трагическое положение: Анджелики больше не было... Он опустился тут же на землю и глухо зарыдал, закрыв лицо руками. Завернувший в палатку Альфонс смотрел на эту сцену блуждавшими глазами. -- Уведи Сафо... приготовь ее...-- шептал Куку, стараясь скрыть от товарища свое заплаканное лицо. В палатку заглядывали уже другия незнакомыя лица, и слышался назойливый шопот. -- Немка-то умерла, мамоньки!..-- шептал голос бабы. Отчаянный крик Сафо вывел Куку из оцепенелаго состояния, и он бросился к выходу. Девочка вырвалась из рук Альфонса с отчаянием своего безсильнаго возраста. Появление отца несколько успокоило ее, но в этот момент сам Куку не выдержал и повалился на землю, как сноп. Он рыдал, как ребенок, и в отчаянии рыл землю. -- Анджелика!.. Анджелика!.. Сафо уже была в палатке и прильнула своим детским телом к холодевшей груди матери. Какия-то бабы причитали около и с любопытством осматривали внутренность палатки. Эти клоуны, выпачканные краской и в своих дурацких костюмах, вызывали смешанное чувство отвращения и смеха, а толпа всегда безжалостна. -- Куда мы теперь?-- спрашивал Куку, обращаясь куда-то в пространство.-- Ах, Анджелика, Анджелика!.. Альфонс не плакал, не жаловался, а с стиснутыми зубами безучастно смотрел кругом.

– ----

Анджелика через три дня была похоронена в Чумбашах. Куку три для не спал, не ел ничего, а все ходил из угла в угол, заложив руки за спину. В голове у него засела какая-то тяжелая мысль, давившая его хуже гири. Когда они вернулись к своей тележке с похорон, Куку взял Альфонса за руку и спокойно заговорил: -- Слушай, старина... Дело прошлое, а я тебя всегда подозревал в том, что ты меня обманываешь... -- Ты глуп, Куку, как всегда. -- Постой, я сам знаю, что я такое... Я подозревал всегда, что Сафо твоя дочь. -- Куку, я тебе расколю голову, если ты будешь продолжать! -- Да, я ошибался... Тележка оставалась и на четвертую ночь около Чумбашей. Сафо спала в ней одна, составляя живую душу всей труппы, которая не могла существовать без женщины. Куку все не спал и сидел около огня, как истукан. Он все думал, думал и думал... Эта неожиданная смерть ошеломила его, как разразившийся над головой удар грома. О, он всегда любил одну Анджелику и никого больше. Ему нечего делать без Анджелики и некуда итти, а Сафо еще так мала... Потом Куку мучила совесть именно за последнее время, когда он обманывал больную жену. Рано утром Куку сходил к реке, выкупался, переменил новое белье, причесал голову и вернулся к тележке ждать, когда проснется Сафо. Утро было такое светлое, хотя уже чувствовалась осенняя свежесть. Когда девочка проснулась, Куку взял ее на руки, горячо поцеловал и, передавая Альфонсу, сказал: -- Старина, береги девочку, как родную дочь... слышал?.. -- Ну, ну, будет тебе... Сафо заплакала, а Куку уже шагал к деревне, такой спокойный и крепкий, как дуб. Он отыскал избушку, где помещался магистрат, и заявил, что Ивана Ивапыча убил он, а не Спиридон Ефимыч. Это было ночью, когда он, при помощи Майи, взял лучшую лошадь из табуна и успел сделать все дело самым ловким образом: и старика покончил, и деньги взял, а пустой бумажник подбросил Спиридону Ефимычу, и все следы скрыл. Через неделю он обещался увезти Майю, которой передал и все деньги. -- Вяжите меня,-- упрашивал богатырь, подставляя свои железныя руки.-- Я больше ничего не знаю...

1880 г.