Неловко, неуверенно выворачиваюсь из родных рук, от любимого запаха кружится голова. Эмоции переполняют, противоречия рвут на части нутро.

— Нет мне оправдания. Не знаю, как объяснить... Ты мне так нужна, — шепчет на ухо.

Чувствую искренность слов или я хочу так думать. Снова придумываю.

Глухо всхлипываю в желанных, но ненавистных объятиях, прижимает к груди сильнее, стою не двигаясь, с опущенными руками, не позволяю себе коснуться его. А так хочется обнять и забыть про всё на свете, только бы был рядом, только бы со мной.

— Не смогу... — еле слышу себя.

— Я люблю тебя... — Его голос глухой и чужой.

— Не верю. — Вот оно, моё самое страшное, что живёт внутри. — Тебе нельзя здесь находиться, — добавляю, одновременно силюсь взять себя в руки.

— Обещай поговорить со мной и я уйду, — стремится поцеловать, отворачиваюсь, чмокает в щёку, обжигая губами как раскалённым железом.

Ртом хватаю воздух и хочется кричать. Я спала с другим! Я такая тварь... Чувствую себя неимоверно грязной... Сожалею обо всём. Закусив губу молчу, слёзы стекают по щекам.

— Обещай.

Сдаюсь и обещаю. Сразу же отпускает, оглянувшись в моё заплаканное лицо, идёт к выходу.

— Во время обеда. — Я совсем охрипла, каждое слово даётся с трудом. Больно буквально на физическом уровне.

— В два я буду у входа.

Исчезает, а у меня нет сил, сажусь за стол и рыдаю на взрыд. Галя осыпает вопросами, причитает по поводу потёкшей туши, верю ей, жалеющей дорогую косметику, хотя она давно смыта потоком бесконечной, солёной влаги. Подруга обмахивает листом бумаги, прогоняя остатки громких всхлипов. Душно и нечем дышать, мне мало воздуха, мало... Дура, но не могу без него. Люблю каждой клеточкой, всем своим существом. Пусть глупая, пусть снова ненадолго, но он мне так нужен. Наивная дура... Снова прощу его. От этого хуже, ещё больнее. Знаю, я обречена, снова и снова прощать. Уверена, он меня любит. Глупая самоубийца! Ненавижу себя!

Перерыва жду, словно приговора. Как стать сильной, я же не была такой до него. Помню себя совершенно иной, похожей на Соньку. Будто прокляли на эти мучения. Только вот за какие пригрешения? Скажу ему, что у меня был другой и сам уйдёт. Тогда потеряю навсегда. Как буду жить потом...

Ровно в два выхожу из здания, Заруцкий ждёт у машины, открывает галантно дверь. Садится рядом, несмело улыбнувшись. Чувствую себя, как на первом свидании, руки дрожат, сердце несётся, лицо обдаёт жаром. На что меня хватит, смогу или нет?

Привозит в незнакомое кафе, раньше в это заведение не возил, значит водит сюда других... Садимся у окна. Заказываю только кофе, есть не смогу. Он напротив, перед ним аналогичная чашка и пепельница, быстро курит, не отрывая от меня взгляда, нервничает. Раньше не заостряла на этом внимания, курит и курит. А теперь вижу, словно впервые. Уставилась пристально, рассматриваю зелёные, беспокойные глаза, красивые девчачьи губы, это кажется единственное, что в его лице истинно привлекательно, осеняет меня. Обычный... Совершенно обычный мужик, но такой родной и любимый.

Помню первое свидание, меня не поразила молния в самое сердце, но улыбка не сползала с лица, он был такой обходительный и галантный. Умеет зацепить. Медленно, аккуратно, подбирался к моему сердцу и уже через пару недель, я готова была за ним на край света. Мама спрашивала, а почему у такого взрослого нет семьи до сих пор. Сейчас ему тридцать, а он гуляет, как парнишка студент и будет гулять. Тусовки, девки, выпивка... Сонька спрашивает, что я в нём нашла? Правда, что я в нём нашла? В этом родном, любимом человеке, без которого воздух отрава и я не жилец.

Накрывает мою руку большой ладонью, выпуская струйку дыма в сторону, прошибает током, скользя по столу вытаскиваю свои ледяные пальцы из под его таких тёплых и желанных. Нервными движениями тушит сигарету в пепельнице, смотрит серьёзным взглядом, глубже вижу печаль. Прячу руки под стол, ощущаю какие холодные, без него замерзаю. Долго не протяну и умру от переохлаждения.

Уже не будет, как раньше, не получится, восстало нутро, я ищу изъяны и нахожу их. Он конечно всё равно любимый и такой желанный, но уже видится совершенно другим человеком.

Забыть бы всё и начать заново, но то, что я совершила, нас изменило навсегда, уже не выкинуть из памяти. Он виноват, собственными руками сделал из меня шлюху. Другого определения не подобрать. Отдавшись первому встречному, я получила бурное море любви и бесконечный океан внимания. Даниэль... А может он и вовсе не Даниэль...

— Дин, прости меня, — вырывают слова Заруцкого из воспоминаний.

И это всё, что может мне сказать? Так мало для оправдания потерянной души.

— Зачем всё это... Зачем так больно? — спрашиваю севшим голосом.