Девушка вздрогнула и подняла колени, зажав бедрами его руку. Пальцы Энтони медленно скользнули вниз и легли на золотистый холмик, чуть касаясь влажных лепестков. Послышался тихий стон, немедленно сменившийся возмущенным воплем:

— Да как вы смеете?!

Она с силой оттолкнула его, откатилась на середину постели и завернулась в одеяло. Но граф нежно улыбнулся и сел рядом.

— Я просто ответил любезностью на любезность, дорогая. Ты наслаждалась моими прикосновениями до того, как решила, что это не подобает леди.

Остатки сна тотчас же улетучились. Касси уселась, натягивая на себя одеяло:

— Не правда, милорд! Я попросила бы вас не слишком доверяться своим измышлениям!

— Хорошо еще, что ты не назвала меня хвастливым ослом!

— Я спала!

— Знаю, — утешил граф, — и этот стон был, несомненно, навеян сладострастными грезами.

Язык Касси прилип к гортани. Вечно он искажает и оборачивает в свою пользу значение ее слов и поступков!

— Но вы на меня смотрели! — выпалила она.

— Верно, и зрелища прекраснее я еще не видел, сага! Ну а теперь, как мне ни жаль, привезут завтрак, и, боюсь, Марина будет потрясена до самой глубины своей ханжеской души, увидев тебя растрепанной и обнаженной в моей постели. Держи!

Он лениво поднялся и швырнул ей халат, а сам направился в конец комнаты и уселся за маленький столик. И вовремя: не успела Касси одеться, как в дверь постучали.

— Войдите! — отозвался граф. В комнату медленно вплыла Марина с нагруженным блюдами подносом. Губы экономки были неодобрительно сжаты, взгляд против воли устремился к кровати. Молодая дама — впрочем, какая она дама! — уже накинула халат. Вряд ли хозяин с ней так дурно обращается, как описывал Скарджилл! При появлении Марины она немного покраснела, что, по мнению экономки, было вполне справедливо. Может, у девчонки осталось хоть немного стыда!

— Добрый день, синьор, — сухо процедила она, вынуждая себя поднять глаза на хозяина. — Я принесла завтрак.

— Тысяча благодарностей, Марина. Я проголодался.

Синьор сказал что-то девушке по-английски, и та нерешительно подошла к столу. Граф еще раз поблагодарил Марину и жестом отпустил. Та сдержанно присела и удалилась.

Потянувшись за теплым тостом, граф объявил:

— Следующие два дня я в полном твоем распоряжении, Кассандра. И могу показать тебе много интересного. Поверь, здесь есть чем восхищаться. Ты должна привыкнуть к итальянской природе, людям и здешней жизни, прежде чем войдешь в генуэзское общество.

Касси, все еще взволнованная утренним приключением и откровенно-пренебрежительным обращением служанки, холодно бросила:

— Значит, через два дня я буду избавлена от вашего присутствия?

— О нет, ни за что, дорогая! — жизнерадостно объявил граф. — Неужели я кажусь тебе настолько невежливым! К сожалению, мне придется проводить много времени в Генуе, хотя я по большей части предпочитаю вести дела отсюда. — Он несколько секунд помедлил и многозначительно прибавил:

— Скоро прибудет Жозеф. Он будет присматривать за тобой в мое отсутствие.

— Бедняга станет моим тюремщиком?!

— Возможно, если ты хочешь рассматривать его присутствие с этой точки зрения. Надеюсь, тебе не захочется пристрелить его? — сухо осведомился граф и уже мягче добавил:

— Твоя жизнь навеки связана с моей, Кассандра, и чем скорее ты к этому привыкнешь, тем лучше.

— Сомневаюсь, милорд, — мягко откликнулась Касси, вставая из-за стола. — Прошу прощения, но мне нужно умыться и одеться.

— Как хочешь, любовь моя, — весело кивнул граф и дернул за шнур сонетки. — Сейчас прикажу Паоло принести воды для ванны.

День для Касси прошел довольно приятно, хотя она не призналась в этом графу. Она полюбовалась окружавшими сад пальмами, с мохнатыми стволами и широкими раскидистыми, похожими на перья листьями, и серыми оливковыми деревьями, растущими на самых бесплодных почвах и аккуратными рядами взбиравшимися на холм. На всех мраморных статуях были высечены названия, и каждая имела свою занимательную историю. Граф показал ей гигантского Юпитера, стоявшего на нижней террасе в увитой розами мраморной беседке, и пояснил:

— Каждый раз при виде старого Юпитера я думаю о другой статуе этого верховного божества, воздвигнутой над могилой собаки, подаренной Карлом V Андреа Дориа, одному из моих прославленных предков. Летопись гласит, что он добился главенствующего положения в Мелфи только для того, чтобы иметь возможность похоронить там своего пса. Желая поблагодарить императора, Андреа дал роскошный пир, на который пригласил короля и сотню придворных. Пораженные гости стали свидетелями, как три серебряных сервиза были после ужина брошены в море. Но на самом деле Андреа Дориа, сделав столь великолепный жест, не стал ни на сольдо беднее, — он просто велел рыбакам расставить сети под террасой, где проходил ужин, и все блюда и тарелки были благополучно выужены из воды.