— Между прочим, крестоносцы привезли из Святой Земли множество новых кушаний и приправ, ядов, наверное, тоже.

Гастингс очень хотелось спросить: «Кто желает моей смерти?» — но вопрос остался невысказанным. Опасность слишком велика, а у нее нет возможности защититься от смерти, которая ходит где-то рядом. Упавшее седло еще можно назвать случайностью, но только не яд в вине. Если бы на пальцах случайно не остался крем, она бы не выронила кубок.

— Мне это не нравится, Гастингс.

Интересно, стал бы он ее оплакивать, закричал бы «Нет!» с таким же отчаянием, как при виде умирающего Триста.

— Мне тоже.

— Отныне твою еду будут проверять. И вино. Завтра я объявлю всем. Кто бы ни отравил вино, ему вряд ли захочется отправлять кого-то на тот свет за компанию с тобой.

— Ты сама знаешь, что тебя хотела отравить эта сучка. Что ты собираешься делать? — спросила леди Морайна.

— Постараюсь выдворить ее отсюда вместе с людьми из Седжвика. Туда отправился на разведку Северн с воинами. Надеюсь, эпидемия кончилась и хоть кто-то сумел выжить. Сэр Алан до последнего времени держался.

— Она хочет моего сына и ни за что не сдастся. По-моему, нам следует отравить ее.

Гастингс непонимающе уставилась на свекровь, такую красивую, стройную, с мягкими карими глазами.

— Ты решила, что я опять сошла с ума?

— Нет, я решила, что вы очень безжалостны, как и ваш сын.

— Но ведь она метит на твое место. Если бы ты не пролила вино, то наверняка бы умерла.

— Знаю.

— Северну хватило ума объявить, что твою еду и питье будут проверять. Делать это будет всякий раз новый человек, и нельзя предугадать, кто станет следующим.

— Да, план хорош. Но в замке еще много седел.

— Я знаю, — сокрушенно вздохнула леди Морайна. — Гвент тоже сильно беспокоится. По-моему, нужно отравить сучку до того, как она тебе навредит. Иного выхода нет.

В зале Гастингс увидела соперницу, которая, сидя у прогоревшего камина, шила платье. Элиза пристроилась у ее ног и тоже занималась какой-то белой тряпочкой.

— У тебя очень ровные стежки, Элиза. Ты гораздо лучшая швея, чем я.

— Нет, Марджори, ты — совершенство! Та засмеялась, и люди в зале обернулись на ее смех. Двое мужчин выглядели прямо околдованными.

— Не льсти, милая, а то превращусь назло тебе в уродину.

— Как в тот вечер, когда у тебя распух нос?

— Нет, тогда я что-то съела, и оно оказалось для меня вредным. Гастингс, а куница Северна еще жива?

— Да. Трист пока очень слаб, но скоро поправится.

— Глупая тварь, — сказала Элиза.

— А мне казалось, ты считаешь Триста красавцем, — возразила Гастингс.

— Я стала большой и изменила свое мнение.

— Не хочешь покататься со мной, Элиза? — Гастингс решила помириться с девочкой.

Глаза у Элизы радостно заблестели, и она вопросительно посмотрела на Марджори.

— По-моему, отличная идея, малышка. Гастингс покажет тебе свои любимые места.

В зал вошел Северн, на ходу стягивая латные рукавицы. Он вежливо кивнул Марджори, но обратился к жене:

— Гвент доложил, что украли скатерть, на которую пролилось вино. Кто это сделал, неизвестно.

— И уже никому не станет известно, — добавила Гастингс, не спуская глаз с Марджори. — На скатерти должен был остаться яд, скорее всего настойка опиума. Достаточно капли, и человек перестает чувствовать боль. Вторая капля разит насмерть. Тристу невероятно повезло.

— Ты спасла его, Гастингс. — Из-под туники раздалось ворчание, и Северн с улыбкой похлопал по груди. — Он съел весь хлеб, приготовленный для нею Макдиром. И его не вырвало.

— Знаю. Макдир был так собой доволен, что тут же похвастался мне.

Трист снова заворчал, высунув лапу, и Гастингс легонько пощекотала ему подушечки.

— Мы с Элизой хотим прокатиться верхом.

— Нет, я не хочу, — ответила та. — У меня живот болит.

— Ох, только не это, — всполошилась Марджори, мигом забыв про шитье. — Что ты ела на завтрак?

— Только хлеб Макдира. Он был противный, от него у меня жжет язык.

У Гастингс зачесались руки дать маленькой лгунье оплеуху.

— А по-моему, хлеб очень вкусный, Элиза. Впрочем, если у тебя болит живот, я дам тебе…

— Яне возьму ничего, что ты приготовишь, — перебила Элиза, отступая на шаг. Волкодав Эдгар раздраженно рявкнул.

— Почему? — вкрадчиво спросила Гастингс. Девочке простили дерзости, которые она наговорила о матери Гастингс, но теперь она зашла слишком далеко.