Вскоре Шелли пришлось столкнуться и с другой стороной жизни Лу: когда он взял ее с собой в Гарлем и привел в какой-то вонючий подъезд, Шелли осознала, что ее друг приехал за наркотиками. «Когда я познакомилась с Лу, он употреблял не так уж много наркотиков – «травку», попперс[52], в таком роде»[24], – вспоминала Шелли. Однако она узнала, что выступления LA and the Eldorados в общежитиях и кампусах дают возможность Лу вести дополнительный бизнес – приторговывать широким ассортиментом наркотиков, в числе которых был и героин. Неудивительно, что вскоре Рид последовал по стандартной траектории – из торговца он превратился в покупателя. Тем временем его отношения с Шелли постепенно ухудшались. В конечном счете она устала от тирании, манипуляций и собственнических замашек Лу и разорвала отношения. Много лет спустя Шелли вспоминала Рида: «Все, что ты делаешь, все, на что ты смотришь, все, что ты знаешь, и каждый разговор, который ты слышишь – это папка. Ожидать, что писатель не будет тебя использовать – безумие». Элбин заключала, что Лу был «романтиком. Он мог быть очень милым… Но он не останавливался, пока не делал кого-то еще более несчастным, чем он сам. Это именно то, чем он питался, как художник, как писатель, как сочинитель. Его лучшие работы созданы на основе мучений…»[25].

Между литературой и рок-н-роллом

Все указывает на то, что в университетские годы Лу никак не мог определиться, кем он хочет стать – писателем или звездой рок-н-ролла. К литературной стезе Рида подталкивал Делмор Шварц – его университетский герой. Этот писатель среднего калибра по инициативе своего коллеги Соула Беллоу вел в Сиракузском университете курс писательского мастерства. Шварц был параноиком и вздорным персонажем, все глубже погружавшимся в алкоголизм. Однако для Лу он был лучшим образцом: талантливым человеком, который может себе позволить ненавидеть всех вокруг себя. Что было не менее важно для Рида, Шварц разглядел в нем литературный талант. Больше всего писатель ненавидел рок-н-ролл, однако именно знакомство со Шварцем подтолкнуло Рида к выбору своего собственного пути – среднего между литературой и популярной музыкой. «Он был невероятен, даже находясь в упадке, – вспоминал Лу о своем герое. – Я никогда не встречал таких людей. Я хотел написать роман; я записался на курс писательского мастерства. В то же время я выступал в рок-н-ролльных группах. Не нужно быть семи пядей, чтобы сказать: "Ха, почему я не могу сложить это вместе? "»[26]. Идея совместить литературу и рок-н-ролл была абсолютно логичной для Лу, умевшего видеть в забытом хите 1950-х шекспировскую глубину: «Я подумал: все эти авторы пишут лишь о малой части человеческого опыта. А пластинка может быть как роман, [на ней] можно было бы писать об этом. Это было так очевидно, удивительно, что никто еще не догадался. Давайте возьмем "Преступление и наказание" и превратим его в рок-н-ролльную песню!»[27].

Однако на тот момент в Нью-Йорке уже нашелся молодой человек, который готов был совместить музыку и литературу. В ноябре 1963 года он выступил в Сиракузском университете. «Лу боготворил Дилана, когда тот появился со своим первым альбомом, – вспоминал Ричард Мишкин. Мы знали каждый дюйм его музыки вдоль и поперек. Лу снесло крышу. Он немедленно купил себе гармонику»[28]. Однако в противоположность витиеватым и загадочным текстам Дилана, тексты Рида были гораздо лаконичнее, прямолинейнее и проще. «Я пытаюсь дать вам визуальный образ минимумом слов, так чтобы вы смогли очень быстро его представить, – комментировал свой творческий метод Лу. – Большую часть своего времени я провел, выкидывая все лишнее. Тонны лишнего. Обрубать как следует. В этом смысл»[29].

Кроме того, у Лу имелась своя собственная «часть человеческого опыта», которую Дилан не мог и помыслить изложить в песне. Результатом этого стали две композиции, спустя много лет обретшие статус легендарных. На рубеже 1963 и 1964 годов Рид использовал жанр фолк-музыки, чтобы изложить свой опыт встречи с героиновым драг-дилером ("I’m Waiting For The Man") и ощущения от инъекции ("Heroin"). Несколько лет спустя, когда The Velvet Underground добились определенной известности в Нью-Йорке, тексты Лу назывались в прессе «берроузианскими» – шокирующая тематика нескольких песен затмевала все остальное, и критики предпочитали не замечать, что героями записок из бархатного подполья выступают не только «джанки», но и многие другие «бедные люди». Однако это было позже. А в 1964 году Лу довольно быстро обнаружил, что ансамбль LA and the Eldorados не вполне подходит для исполнения вещей вроде «Heroin». Его коллеги по группе ощущали, что его и без того непростой характер под влиянием героина становится невыносимым. Однажды Рид, выйдя на сцену, просто отказался выступать. Ричард Мишкин вспоминал: «Он сказал: "На хер, я не собираюсь играть для этих мудаков". И затем внезапно разбил кулаком стеклянное окно. Конечно, он не мог играть. Мы увезли его в больницу»[30].

Летом 1964 года Лу Рид завершил учебу в университете. Он забросил свою группу и, испытывая очередной приступ душевной слабости и неуверенности, вернулся жить к родителям, всегда готовым принять его и утешить. Отец настаивал на том, чтобы Лу освоил дело налогового бухгалтера в его фирме, однако Рид-младший снова нашел компромисс: он устроился на постоянную работу в качестве поденного сочинителя на крайне сомнительный лейбл Pickwick. Эта фирма была одной из многих, спекулировавших на популярности новых трендов поп-музыки и относительной неискушенности тогдашних покупателей. Лейбл пачками штамповал сомнительные компиляции с зазывающими слоганами на обложке – вроде сборника "Beat-a-mania!" с фотографией вопящих зрительниц, крупными надписями "Please Please Me!" и "She Loves You" и без указания исполнителей. В действительности такие записи делались командой «музыкальных негров», работавших по разнарядке – к их команде и примкнул будущий фронтмен The Velvet Underground. «Мы просто клепали песни, вот и все, – вспоминал Лу Рид. – Нам говорили: "Напишите десять калифорнийских песен, десять детройтских песен", после чего мы отправлялись в студию на час или два и очень быстро нарезали три или четыре альбома, что впоследствии пригодилось, потому что я уже умел ориентироваться в студии» [31]. Рид также предлагал боссам свои песни вроде "Waiting For The Man", но получал отказ (желающие могут представить, какой успех имел бы сборник типа «"Heroin": Десять наркотических хитов!»).

Звездный час Рида на Pickwick наступил после того, как лейбл выпустил его песню "The Ostrich" («Страус») под вывеской The Primitives. Песня бесстыдно заимствовала рифф из хита Crystals 1963 года "Then He Kissed Me" и была, в соответствии с названием группы, примитивна до отупения. Выступая в роли диджея, Рид обещал, что «мы залезем тебе в голову и заколбасим до смерти», и далее с истерическим энтузиазмом выкрикивал воображаемым танцорам инструкции – например, наступить самим себе на голову. Было не очень понятно, запускает ли он моду на новый танец или транслирует ненависть ко всем любителям популярных танцев. Тем не менее инструкции Лу Рида были восприняты со всей серьезностью: вскоре The Primitives получили приглашение выступить со своей песней на телепередаче для подростков. Это была прекрасная перспектива, однако воодушевленные боссы Pickwick оказались в затруднении: группы The Primitives не существовало в природе. Чтобы решить эту проблему, один из сотрудников Pickwick был срочно отправлен в город на проведение мероприятий оперативно-розыскного характера. Поиски участников скороспелого «бойз-бэнда» принесли следующий «улов»: Тони Конрад, скрипач и кинорежиссер, Уолтер Ди Мэрайа, скульптор, а также Джон Кейл, альтист, дирижер и пианист.

Джон Кейл и мистическая земля Уэльса

Джон Кейл (John Davis Cale), «штурм и натиск» группы The Velvet Underground, родился 9 марта 1942 года, ровно на неделю позже своего будущего соратника Лу Рида. «Я всегда знал, что у него фора!»[32] – замечал по этому поводу Кейл. Родиной Джона был Уэльс – область, известная своими угольными шахтами, а также вокальным искусством. Первые 18 лет жизни он провел в уединенной шахтерской деревушке. Много лет спустя Кейл говорил, что это была «странная, удаленная и, как говорили, мистическая земля. Она была полна легенд об Артуре и сохранила свой колорит через века. Это была одна из немногих частей Британии, которую не покорили ни римляне, ни норманны». Джон впитал этот дух с юных лет. «Я всегда держался за что-то вроде веры в магические системы, магические коды, волшебство»[33], – вспоминал он в автобиографии.

Юный Кейл вырос со встроенным ощущением травмы и сломанной коммуникации. Его мать была известным и прекрасно образованным учителем, автором известной педагогической методики, отец – простым шахтером-англичанином, не знавшим валлийского языка, которому не повезло с тещей. Бабушка Джона, обладавшая в семье большой властью, говорила и по-английски, и по-валлийски, однако требовала, чтобы в доме звучал только валлийский язык. Юный Кейл не знал английского до тех пор, пока не пошел в школу, в результате чего был лишен полноценного общения со своим отцом. Мать Джона часто давала своему мужу указание выпороть их единственного ребенка, и тот всегда беспрекословно подчинялся. По воспоминаниям самого Кейла, наказание он зачастую осуществлял в дежурном режиме – не имея представления, за что он сейчас дает ремня своему отпрыску.