Наконец, вернулся второй охранник.

– Ладно, можешь отпустить его, – тяжело выдохнул он. Я бросился к двери.

Снаружи никого не было. Вокруг стояли здания, все двери которых были заперты. За ними я мог видеть забор из колючей проволоки. Над головой ослепительно сияло солнце, отбрасывая чёрные тени.

– Где она? – закричал я. – Что вы с ней сделали?

Двое охранников уходили прочь; я побежал за ними, хватая их за руки.

Они просто стряхнули меня, продолжая шагать дальше.

Потом я услышал её слабый крик:

– Дроув! Дроув!

Я посмотрел в ту сторону, но сначала ничего не увидел.

И тут я заметил её; она бежала вдоль забора, перепрыгивая через выбоины и глядя в мою сторону. Она увидела меня и остановилась, протягивая ко мне руки и плача.

Поколебавшись, я посмотрел в сторону запертых ворот, где, ухмыляясь, стоял охранник. Потом снова повернулся к Кареглазке и, кажется, тоже заплакал.

– Что они с нами сделали, моя милая? – всхлипывал я. – Что эти мерзляки с нами сделали? Она стояла за забором, а я – внутри ограды. Один из нас был пленником.

Забор был высотой метров пяти и сделан из мелкоячеистой проволочной сетки; всё, что мы с Кареглазкой могли – лишь коснуться друг друга пальцами. Какое-то время мы этим и занимались, глядя друг на друга и почти ничего не говоря, видимо, понимая, что обсуждать, собственно, нечего.

Власти – как называли их взрослые – разделили нас с тем же безразличием, как я порой разделял пару ручных бегунчиков, когда не хотел, чтобы они спаривались. Стоя так напротив девушки, я впервые осознал, сколь много во мне от несчастного покорного животного, несмотря на мои недавние прекраснодушные мысли, Вся эта чушь насчёт изменения восприятия, ощущения взрослости, обострения чувств – всё это стало бессмысленным, ничего не значащим перед лицом горя, которое я испытывал от разлуки с любимой.

Мы прошли вдоль забора и попытались переговорить с охранником, но он заявил, что получил приказ.

– Чей приказ?! – заорал я на него. – Кто дал тебе этот мёрзлый приказ?

Возможно, в его глазах мелькнуло сочувствие, а может быть, мне это показалось. Он просто сказал:

– Приказ твоего отца, Алика-Дроув.

Кареглазка за забором выглядела такой одинокой. Вокруг не было ни единой живой души – только Жёлтые Горы вдали, за ними деревья, поля, холмы, открытые пространства. Неподалёку виднелись большие груды свежевыкопанной земли; земля была исполосована следами грузовиков и повозок, плотно утоптана и лишена травы. Там стояла Кареглазка, меньше чем в шаге от меня; она плакала и ласкала кончики моих пальцев, трогательная в своём рваном платьице, светлая и прекрасная в своей обретённой женственности. Она выглядела как обиженный ребёнок, и мой разум и тело испытывали невероятные страдания от любви к ней.

Потом подошли два охранника и сказали, что отец хочет меня видеть. Они взяли меня под руки и увели прочь; я смотрел через плечо на Кареглазку, пока какое-то здание не скрыло её от меня.

Они провели меня вниз по лестнице и через ряд дверей, вдоль коридоров, где ровно горели спиртовые лампы. Наконец, они постучали в одну из дверей.

Открыла моя мать. Я прошёл мимо неё и оказался в обычной комнате, ничем не отличавшейся от комнат в любом доме – за исключением того, что в ней не было окна. Там стояли стол, стулья, прочая мебель, обычное нагромождение газет, кастрюль, украшений и прочего, что создаёт домашнюю обстановку; единственно необычным было то, что всё это находилось здесь, прямо под заводом.

Мать с улыбкой смотрела на меня.

– Садись, Дроув, – сказала она, и я машинально подчинился. – Это наш новый дом. Тебе нравится, дорогой?

Я огляделся вокруг и увидел на дальней стене военную карту. Астонские флаги были очень близко, тесным кольцом вокруг прибрежного региона, в центре которого находился Паллахакси. Мать проследила за моим взглядом, и её улыбка стала ещё шире.

– Но до нас они не доберутся, дорогой мой Дроув. Мы здесь в полной безопасности. Никто до нас не доберётся.

– О чём ты, мёрзлый Ракс тебя побери, мама? А что будет с городом? Что будет с жителями Паллахакси? Что всё это значит?!

– Но для них просто нет места! Некоторые погибнут. Лучшие будут спасены. Она говорила как-то странно, даже для неё.

– Эта проволока не сможет остановить астонцев, мама, – сказал я.

Все с той же идиотской улыбкой на лице она сказала:

– Но ведь у нас есть пушки, много пушек. О, очень много!

– Я ухожу, – буркнул я, направляясь к двери и искоса поглядывая на мать. Она не пыталась меня остановить, но когда я оказался у двери, та распахнулась, и поспешно вошёл отец.

– А, вот и ты, – коротко сказал он. – Ладно, сразу к делу. Твоя комната за этой дверью, там ты будешь спать. Можешь ходить куда угодно в пределах ограждения, за исключением красных или зелёных дверей. Только старайся не попадаться никому на глаза, вот и всё. Если будешь делать глупости, я запру тебя в комнате. Это военная организация, понял?

– Я думал, что это новая резиденция Правительства. Кем же мы управляем?

– В своё время ты встретишься со всеми депутатами Парламента и должен быть с ними вежлив.