А всё и прекратилось резко — так, как и началось. Замер просто дом, будто и не было ничего. Черенки только по полу раскиданы — но может их хозяева бурные и пораскидали?

Смотрят все по сторонам, но оборону бросать не спешат, так на изготовке и стоят. Пока, наконец, тятя Варин топор не опустил. Тогда и остальные расслабились. Прислушались, чего на улице делается. Тихо вроде. Тятя дверь отворил, и все, в кучу сбившись, на улицу выглянули. Обычная ночь прохладная. Только крада догорает.

— Неужели Гореслав на нас осерчал так сильно? — матушка Варина спросила.

— Вряд ли, — сразу бабка отозвалась. — Да и на нас-то чего серчать? Мы ж наоборот — правду восстанавливали.

Глянула бабка на Варвару притихшую, чертополох ковыряющую.

— Так может и хотел он дальше в земле лежать, — опять матушка вступила.

— Вот уж... — это уже Велижана ей возразила. — Кто просто лежать, чтоб не пошевелиться было, хочет...

В ночи перед улицей смысла стоять нету, только избу выстужать. Так что закрыли дверь да принялись порядок наводить — всё равно сна ни в одном глазу уж не было. И обереги все Варины на места свои повесили. Да так и успокоились за работой. А там и рассвет стал воздух ночной голубить. Можно и прикорнуть теперь перед днём рабочим.

***

Все дома в селе в ту ночь тряхнуло. Только Гореслав и дух его не при чём тут был. Шёл по улице другой совсем гость чужестранный.

Большой, с двух мужиков ростом. Сутулый, словно от труда многолетнего скривившийся. Руки — до земли почти свисали. Волосы косматые всё лицо почти заполонили, что виден только один глаз был. Который то на один дом глядел, то на другой. А второго глаза и вовсе не было. Не задумано.

Всё равно прохожему было, кто правый, а кто виноватый. Страх оно есть, что в сердце человеческое забирается.

***

— Откуда про Бориса узнала? — не называет староста убивца больше «Бориской». Словно не способен был Бориска на злодеяния.

И врать Варе не хочется. Но и правду говорить — не с руки как-то. Так что полуправдой Варвара решила отговориться:

— Видение у меня было.

— Какое видение? — брови Владимира враз на переносице сошлись — не любил он сказок таких.

— Когда ворожила. Всем женихи мерещатся, а мне вон чего...

Потёр бороду Владимир.

— Заканчивали бы вы со своими вороженьями, — строго велел. — Одна вон разуменье потеряла, другая мертвяков всяких видит.

— Так что же мне — молчать надобно было? — взъерепенилась Варвара.

— Молчать не надо, — потише заговорил Владимир. — Да ненадёжны обвинения такие.

— Так может это и не Гореслава кости! — вступился Стоян, до этого молча на собрании присутствовавший.

— Сознался Борис, — махнул рукою Владимир, и по всей избе старостиной вздох человеческий прошёлся. — И про Агнешу, и про Гореслава.

— И делать-то с ним чего теперь? — спросил Военег, руку за пояс сувая, будто меч невидимый достать захотел.

Помолчал Владимир. Не от раздумий тяжких, а разумение собравшихся полное получить желая.

— Изгоним его. Туда, где поселений нет. И окрестные сёла предупредим, чтоб не привечали убивца.

Зашумел, загалдел народ разом.

— Да как это?! — Дарья закричала. — Он двоих загубил, а его просто отпустить?!

— А ты чего предлагаешь? — ещё тише голос Владимира прозвучал, только твёрже намного. Как в камень вокруг него воздух превращался.

Примолкла Дарья — поняла, к чему староста клонит. А Радибор — нет.

— Так умертвить его самого и дело с концом! — запальчиво воскликнул. На что шёпоток по собранию пошёл.

— Ты умертвлять будешь? — строго тогда Владимир на Радибора воззрился. Тому бы в пылу вроде и согласиться, да разумение не дало. Это ж получается, он уже убивцем сделается... Задачка.

— А что ж Прозор, отец Борисов? — стариковский голос мысли народные перебил.

— Отказался от него, — ответил Владимир.

Снова тишина в воздухе повисла.

— А ежели вернётся? — Стоян снова заговорил.

— Вернётся — всё равно жить не сможет по-человечески, — и ему ответил староста. — Станет подворовывать да иначе как вредить. Тогда и решать будем... По законам Прави.

Ветер вдруг дверь входную настежь распахнул. Обернулись на неё все, как по команде. Замерли. Словно в ожидании, что зайдёт кто. Только нет никого за дверью. Пустота одна. И воздух холодный очень, не летний, тела людские покусывать стал. Тихо подошла к ней Умила да затворила покрепче. На всякий случай на улицу выглянув.