Повернули налево и пошли между стен: дело в том, что сквозного пути в город не было; в целях военной безопасности после внешних укреплений делали вторые, внутренние, с небольшим просветом между ними, и попасть из внешних ворот во внутренние можно было, двигаясь по периметру. С гребней стен сыпались цветы и горсти пшеницы: киевляне приветствовали князя и его семью, веселились счастливому избавлению от захватчиков.

Ярополк приблизился к Насте и сказал, волнуясь:

— Как п-прошло твоё путешествие? Ты устала, наверное?

— Да, немножко мы есть устали, — согласилась она. — Пить хотели. Мы идти очень далеко?

— Нет, не очень. Как придём во дворец, я в-велю принести питьё.

— Да, спасибо. Я хотеть спросить, Ярополче.

— Слушаю, пожалуйста.

— Ты не очень меня казнить, если я ходить церковь Святой Софий? Я христианский вер: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой.

Княжич помотал головой:

— Н-ничего, я не стану против. Бабушка моя, Ольга Бардовна, тоже ведь крещёная. Но венчаться мне и тебе предстоит всё равно по славянскому обычаю, а не в церкви.

— Понимать. Это я терпеть.

А когда процессия прошла вторые ворота, сотни голубей взмыли в небо. Это было очень красивое зрелище: стаи белых птиц между облаков. Голубятню держал каждый уважающий себя киевлянин. И не ради писем — голубиной почтой на Руси почти что не пользовались, — только для забавы, для красоты. В пищу голубей не употребляли.

Мостовые в Киеве были деревянные. Их мели постоянно, чистотой заведовал княжеский тиун и его подручные; на того горожанина, возле дома которого находили грязь, налагали штраф.

— Вот детинец, — сказал Ярополк Анастасии. — Это княжьи хоромы, капище к-кумиров и торговая площадь — Бабин Торжок.

— Что есть «капище кумиров»?

— Это одно из наших святилищ. Туч приносят жертвы русским богам. А когда з-закладывали город, в жертву принесли человеческого младенца. И отсюда происходит имя «детинец».

— Маленький ребёнок убить? — поразилась гречанка.

— Не убить, а отдать на небо. Приобщить к богам. Он теперь с небес з-защищает нас.

Девочка от страха перекрестилась. Знала бы она, что сейчас Жеривол говорил князю Святославу! Для христианского уха наставления волхва были бы, по крайней мере, дикарскими.

— Завтра надо устроить праздник, — поучал ведун. — Соберём киевлян, всю твою дружину, отдадим на заклание юношу, быка и двенадцать петухов. Сварим мёду...

— Да, я сам брошу жребий, кто пойдёт на святую жертву. Подбери шестерых — лет пятнадцати-шестнадцати.

— Подобрал уже. Юноши пригожие, все один к одному. Боги останутся довольны киевским посланником.

— Хорошо. Есть ли среди них христиане? Я бы не хотел портить отношения из-за этого с матерью.

— Всё учёл. Пятеро из них нашей веры, а один иудей — хазарин.

— Значит, порешили.

Подойдя к воротам княжеских хором, Святослав повернулся к народу и сказал громогласно:

— Люди добрые! Я прогнал поганых с Киевской земли. Станем жить отныне, как прежде! Возблагодарим за это богов. Завтра будет праздник. Милости прошу — стар и млад, все, кто хочет, все, кто может, — сесть за общие столы, разделить с нами жертвенную трапезу. И отпраздновать бракосочетание сына моего Ярополка с греческой царевной. А теперь по домам — в баньке мыться, очищаться перед завтрашним священнодействием. Слава Перуну и отцу его Роду!

— Слава! Слава! — громыхнула толпа.

А позднее, когда Святослав, вымытый, душистый, несколько хмельной от выпитой браги, розовый от банного пара, сладко размышлял, кого вызвать из своих холопок на ночь к себе, двери его одрины открылись, и вошла Ольга Бардовна. Правый глаз её нервно вздрагивал. Это было признаком крайней возбуждённости.

— Ты, — сказала она и ударила посохом об пол, — ты велел Жериволу выбрать юношей на заклание? Или, может быть, я ослышалась?

— Маменька, не надо, — отмахнулся князь. — Я и так сделал более того, что мог сделать: запретил включать в их число юношей-христиан. Только для тебя.

— Ах, спасибо тебе большое, благонравный ты наш сыночек! — с показным сарказмом поклонилась та. Изменившись в лице, Ольга Бардовна вновь ударила посохом об пол. — Варвар. Людоед. Хочешь на равных быть с королями германцев, чехов и мадьяров, с василевсами Царьграда, а ведёшь себя, как последняя чудь и пермь.

— Я веду себя, как считаю нужным, — огрызнулся он. — Это ты всегда в рот смотрела Иеропии. На поклон поехала к Константину Багрянородному. А потом, когда он подох, устремилась за покровительством к германцу Оттону. «Ах, Оттонушка, защити, помоги, напусти на Русь римского епископа!» Нешто мы без римского папы управлять не умеем?