Я, не желая двигаться и привлекать к своей персоне нездоровое внимание, сняла скромное колечко с ярко-синим камешком и позволила своим эмоциям: опасению, беспокойству и тревоге – выплеснуться наружу. Затем колечко вернулось на своё место, так как остальные мои чувства и переживания пока только мои. Но и этого мгновения оказалось достаточно: на террасе появился встревоженный Домиан.

– Что случилось, Лиз? Кто тебя напугал? – в его голосе было столько неподдельной нежности и обеспокоенности, что я в очередной раз подумала о том, что там, в прежней жизни, никто и никогда так ко мне не относился. Может быть, заезженная фраза о том, что всё, что ни делается – к лучшему, не так уж и банальна?

– Там глаза, – негромко ответила я, хотя прекрасно понимала, что наш ночной гость вряд ли обладает настолько тонким слухом, чтобы расслышать. Но, с другой стороны, я что – много знаю об обитателях Франгая? Вот именно…

Домиан проследил за моим взглядом и хмыкнул. Судя по его реакции, никакой особой угрозы ночной наблюдатель не представлял, но я всё же решила уточнить:

– Кто это? И почему глаза так высоко – он такой большой?

– Это орбур, он не очень опасный, но ужасно любопытный. Наверняка, узнав о том, что вернулась Хозяйка, он пришёл посмотреть на тебя. Не бойся, Лиз. Во-первых, он никогда не решится побеспокоить тебя без приглашения, а во-вторых, он, скорее, разведчик, а не гость. Теперь он расскажет остальным заинтересованным лицам то, что успел рассмотреть.

– А чем он питается? – не успокаивалась я. – Мало ли, может, это он для тебя не опасный, а для меня – очень даже.

– Лиз, – с мягким упрёком проговорил Домиан, – ты уверена, что тебе нужны эти подробности? Ну хорошо… Людьми он не питается. Этого достаточно?

– Не уверена, – я по-прежнему не могла успокоиться, – знаешь, в контексте Франгайского леса «не очень опасный» звучит примерно так: сожрёт, но быстро и безболезненно. Ибо вегетарианцы, как мне кажется, здесь не выживают. Я права?

– Конечно, – улыбнулся Домиан, – хотя те, кто питается растительной пищей, разумеется, тоже есть: хищникам же нужна еда. Но повторю ещё и ещё: тебе нечего опасаться, Лиз. Франгай – твой дом.

– Нужно как-то постараться привыкнуть к этой мысли, – я задумчиво посмотрела на темнеющий за периметром лес, на оранжевые глаза, – хотя мне и не очень просто принять всё это. Но, знаешь, я не чувствую себя здесь чужой, и это очень-очень странно.

– Ничего странного, – мягко улыбнулся Домиан, – ты здесь выросла, прожила много лет. Как же это место может казаться тебе чужим? И Лиз… я хотел тебя спросить…

Неуверенность в голосе Домиана и насторожила, и заинтриговала: до этой минуты он никогда ни о чём серьёзном меня не спрашивал. Я с готовностью кивнула и устроилась в кресле поудобнее.

– Скажи… там, за Гранью, остался кто-нибудь, кто тебе дорог? Друг, любимый… муж? – на последнем слове голос Домиана дрогнул. – Или, может быть, ребёнок?

Я внимательно посмотрела на него и поняла, что это не праздное любопытство: для Домиана действительно важен мой ответ. Сердце привычно отозвалось застарелой болью, но я настолько привыкла к ней за эти годы, что почти не обратила внимания.

– Нет, у меня там никого не осталось, – я невидящим взглядом смотрела в лес, но перед глазами были не огромные деревья и не туманные спирали, а искажённое презрительной гримасой лицо единственного мужчины, которого я любила. Этот миг, когда врач элитного перинатального центра сообщила нам, что мы не сможем иметь детей из-за обнаруженного у меня редкого заболевания, останется в моей памяти навсегда, даже если мне суждены тысячелетия. Мужу был нужен наследник, которого я никогда не смогла бы ему дать, поэтому после оглашения медицинского приговора меня в рекордно короткие сроки выставили и из дома, и из жизни. Это было больше десяти лет назад, и с тех пор я поумнела, ещё раз сходила замуж, набралась жизненного опыта и поняла, что на расставании с человеком, даже любимым, ничего не заканчивается. Но мужчин старалась в свою жизнь больше не впускать, опасаясь снова пережить то, что пережить почти невозможно.

Сил пересказывать всё это не было, поэтому я молча сняла кольцо и ненадолго впустила Домиана в свою память, словно прокручивая перед ним фильм о своей не слишком счастливой прошлой жизни. Потом, сморгнув всё же выступившие слёзы, надела кольцо, отсекая своего синеглазого няня от той жизни, в которую я вряд ли когда-нибудь вернусь.

Домиан молчал и только в синих глазах ярко сверкали нездешние искры. Через пару минут он встряхнулся и, повернувшись ко мне, совершено серьёзно спросил:

– Хочешь, я приму его облик? А ты меня убьёшь? Мне ты вреда не причинишь, но, может быть, это заберёт часть твоей боли?

– В каком смысле – «убьёшь»? – оторопела я, пытаясь осмыслить такое, мягко говоря, нетривиальное предложение.

– В самом обычном, – пожал плечами Домиан, – можешь ножом, можешь отравить, можешь застрелить – я найду для тебя любое оружие… Поверь мне: когда твой враг умирает, с ним исчезает и почти вся боль, которую он тебе причинил. Я не могу убить его сам – он слишком далеко, к сожалению. Но я, ни на секунду не задумываясь, стёр бы его с поверхности вашего мира.