— Это уже, к сожалению, неважно.

— Это мы виноваты в том, что она камень проигнорировала, — со злобой в голосе заметил сидящий в кабинете Сталина еще с ночи Струмилин. — Она считала, что ее прославлять нельзя, это детей, о которых она мечтала сотни лет, сделает несчастными…

— Слава, успокойся. Я ей говорил, что никто ее напоказ выдвигать не станет, да она и сама это понимала: нельзя о ней иностранцам сообщать.

— Значит, плохо говорил!

— Выпей успокоительного для летчиков.

— Её успокоительного…

— Ну так в память о ней и выпей! А когда выпьешь, то вместе думать будем, что людям сообщать.

— Я думаю, что теперь можно сообщать всё. То есть всё, что она получила после марта сорок третьего.

— Звание, краткий перечень наград, должность… — задумчиво произнес Лаврентий Павлович. Он-то «дозу для летчиков» уже три раза за последние полсуток принял.

— Должность, я думаю, тоже нужно опустить, — заметил Сталин. — Ни к чему привлекать внимание к ВНИПИ.

— Вот мы тут сидим и спокойно обсуждаем… — начал было Станислав Густавович, но Иосиф Виссарионович его прервал:

— Да, мы решаем, как и положено государственным служащим, рабочие вопросы. Не обращая внимания на собственные чувства, потому что они могут привести к неправильным решениям. Мы сами вызвались работать там, где о чувствах нужно забыть — а плакать мы будем потом. Если обстоятельства позволят нам ненадолго стать просто людьми…

В полдень Иосиф Виссарионович, в маршальском мундире, только со Звездами Героя Советского Союза и Социалистического труда, обратился к советскому народу:

— Товарищи! Наша страна понесла тяжелейшую утрату. Советское правительство с глубочайшим прискорбием извещает, что вчера в авиационной катастрофе погибла летчик-космонавт Советского Союза, пять раз удостоенная звания Героя Советского Союза и семь раз — звания Героя Социалистического труда, лауреат двадцати двух Сталинских премий первой степени, первый кавалер ордена Пирогова и множества других орденов и медалей, генерал-полковник медицинской службы Татьяна Васильевна Серова…

Как Таня и просила, урну с ее прахом похоронили в «усадьбе», а несли на траурной церемонии эту урну тенерал-майоры Военно-Воздушных сил летчики-космонавты СССР Светлана Качурина, Марина Смолянинова, Ирина Еремина и лично товарищ Сталин. Безымянный городок, в котором располагался Центр подготовки космонавтов, был назван городом Серовым, еще в честь нее назвали в каждом городе, где Таня хотя бы проездом побывала, улицы или площади…

А большинство людей, впервые с экрана телевизора или по радио о Тане услышавшие, лишь с некоторым недоумением обсуждали заключительные слова Сталина на похоронах:

— Ее лично знали очень многие, десятки тысяч наших бойцов остались живы благодаря доктору Серовой, а сотни тысяч и сейчас возвращаются к полноценной жизни благодаря ее исследованиям. Всех ее заслуг мы пока не можем перечислить, но придет время — и уже нынешнее поколение советских людей узнает, чем этой скромной девушке обязана наша страна. А обязана ей страна очень многим, ведь первую Звезду героя Советского Союза она получила за то, что лично отправила в ад главного фашиста… а орден Пирогова — за тысячи лично ею вырванных из лам смерти советских бойцов. Она спасла сотни тысяч человек, и тем печальнее, что мы не смогли ее уберечь.

В Дубне пять все еще молодых женщин, собравшись в квартире у Тони, внимательно смотрели траурную церемонию. На столе перед ними стояла бутылка водки,наполовину наполненный стакан, прикрытый куском черного хлеба — но никто из них так ни к чему и не притронулся.

— Да, девочки, а мы носы перед ней задирали, — грустно произнесла хозяйка квартиры. — Теперь понятно, почему ее в нашу комнату поселили: у нее уже тогда орденов было больше, чем у нас вместе взятых. А она никогда ничего об этом не говорила…

— Похоже, у Школьницы была очень интересная жизнь… — печально произнесла Евдокия.

— Но я не хотела бы прожить жизнь столь же интересную, — заметила Люба. — Точнее, я бы просто со страху померла бы еще до того, как бомбу для Гитлера в самолет загрузили. Это же такая ответственность! А она смогла…

— Не думаю, что Сталин ее лично понес только из-за бомбы для Гитлера, она, наверное, сколько всего сделать успела… — заметила Нина.

— Мы наверное не скоро узнаем, что именно, — ответила ей Тоня. — Но можем быть уверены: сделала она очень много. Вон, смотрите, Голованов плачет…

— Наверное, он и нам рай в общаге устроил из-за Тани. А вот это кто? Лицо вроде знакомое… не Мясищев?

— Он, и тоже вроде плачет. Наверное знал ее хорошо, не просто же так Школьница на его опытных самолетах всегда летала. И космонавтки… если я не ошибаюсь, то Еремина нам в общагу что-то для Тани передавала? Тоже ее давно знала… а мы — нет.

— Мы ее тоже знали, все же пять лет в одной комнате, а то, что знали не все, так она никогда ничем не хвасталась. Светлая душа… была. Помянем ее?