Шрифт:
– Проследи, чтобы все работало, – велел Хеллстром, давая понять, что разговор окончен.
Сальдо встал, касаясь стола кончиками пальцев. Он колебался.
– Что такое? – спросил Хеллстром.
– Нилс, а мы уверены, что у тех, кого мы захватили, такого оборудования не было? – произнес Сальдо, пожав плечами. Он стеснялся – нельзя же так явно показывать, что ты более предусмотрителен, чем наставник.
– Мы обыскали их. У них ничего не было.
– Странно, что им не дали никакого оборудования.
– Вряд ли их считали такими уж важными людьми. Их послали, чтобы посмотреть, будут они убиты или нет.
– Вот как!
Ужас и одновременно понимание отразились на лице Сальдо.
– Нам следовало учесть это качество людей Внешнего мира, – сказал Хеллстром. – Они не знают, что такое человечность, поскольку дикие. Обычно они, не задумываясь, посылают своих агентов на смерть. Те, кто вторгся на нашу территорию, были расходным материалом. Теперь я считаю, что мы должны были поступить более мудро и отправить их обратно живыми, с правдоподобными историями.
– Значит, убивать их было ошибкой.
Хеллстром покачал головой и произнес:
– Ошибкой было завести дело так далеко, что убийство стало единственным выходом.
Сальдо кивнул – тонкие различия дефиниций от него не ускользнули.
– Мы допустили ошибку, – вздохнул он.
– Я допустил ошибку, – уточнил Хеллстром. – От наших успехов я потерял осторожность. А мы просто обязаны помнить каждый день и час: любой из нас может ошибиться. Любой.
Написано праматерью Тровой
Позвольте мне произнести слово по поводу того, что мы зовем осторожностью. Там, где, как говорим, мы были, и там, куда, как утверждаем, движется Термитник (в некое таинственное будущее), находится то, что по необходимости отличается от того, о чем мы думаем. Это – факты. Наша интерпретация всегда вторгается в их суть и искажает ее. То, что мы думаем и говорим по поводу наших действий, неизбежно модифицируется нашей способностью понимать, а также ограниченностью восприятия. Во-первых, мы пристрастны. Все, что происходит, мы видим через призму необходимости выживания. Во-вторых, вселенная имеет свойство являться нам совсем не в том виде, в каком существует. Если понимать феномен осторожности в свете сказанного, то она – опора на нашу глубинную коллективную энергию. Мы обязаны верить, что Термитник владеет неизреченной мудростью и реализует ее через свои клетки, то есть через нас.
Они доехали до пункта на нижней дороге, с которого Перудж мог увидеть ферму, и он попросил Крафта притормозить. Подняв на обочине клубы пыли, помощник шерифа остановил бело-зеленый фургон и вопросительно уставился на своего пассажира.
– Что-нибудь не так, мистер Перудж?
Тот лишь плотно сжал губы. Крафт заинтересовал его. Он полностью соответствовал роли, которую играл, словно кто-то, увидев его на улице, подошел и сказал: а давайте-ка сделаем из этого мужчины помощника шерифа. У Крафта была типичная западная внешность – загорелая кожа, крупный нос, нависшие брови и светло-рыжие волосы, прикрытые широкополой шляпой. Он напоминал ковбоя, только что слезшего с лошади. На улицах Фостервилла Перудж успел заметить несколько человек, которые отдаленно походили на Линкольна Крафта.
Внимательный взгляд Перуджа нисколько не смутил Крафта. Он тоже был произведением Термитника, однако отлично знал, что ничто в его внешности не выдает присутствия чужеродных истоков. Крафт был гибридом – его отец, местный скотовод, был соблазнен существом женского пола с фермы Хеллстрома, рыскавшим по округе в поиске свежих генов. Многие жители Фостервилла говорили Крафту, насколько он похож на отца.
Крафт прочистил горло и произнес:
– Я спросил, мистер Перудж…
– Я знаю, что вы спросили.
Перудж взглянул на часы – уже без четверти три. На его пути к цели – Охраняемой долине – Крафт возвел разнообразные препятствия: телефонные звонки, внимательное изучение заявления о розыске пропавшего человека, томительно-долгое рассматривание его фотографии, десятки вопросов, ответы на которые медленно и тщательно записывались на бумагу. И вот наконец они здесь. Перудж почувствовал, как участился его пульс. Царила тишина, не слышно было даже насекомых. Что-то в этой тишине и неподвижности было необычное. Вскоре Перудж понял, что уж насекомые-то ни в коем случае не должны затаиться. Почему здесь они не издают ни звука? Он спросил об этом Крафта. Сдвинув шляпу на затылок, тот вытер лоб рукавом и ответил:
– Наверное, кто-то применил спрей.
– Разве Хеллстром использует его? Я думал, «зеленые» против всякой химии.
– А откуда вам известно, что доктор занимается экологией?
– Я не знал об этом. Но он же энтомолог! Значит, «зеленый».
– Вы считаете? – пожал плечами Крафт. – Может, это не доктор разбрызгивал спрей. Это же земли фермы, и у них есть хозяин.
– То есть это мог сделать кто-нибудь другой?
– Не исключено. – Крафт не скрывал раздражения. – Вы остановили меня для того, чтобы послушать насекомых?
– Нет. Я хочу выйти и осмотреть местность. Может, найду следы фургона, на котором приехал Карлос.
– Нет никакого смысла, – заявил Крафт.
– Почему?
– Если мы поймем, что он действительно находился здесь, то организуем тщательные поиски.
– По-моему, я уже говорил вам, что я в этом уверен. Карлос здесь был. А потому я намерен выйти и осмотреться.
– Доктору не нравится, когда тут бывают посторонние.
– Но вы же сказали, что это земли фермы. Разве доктор их контролирует?