– - Деньги -- вздор!-- заявлял Кречинский, успокаиваясь и принимая безстрастный вид настоящаго джентльмена.-- Нужно припомнить, какое "тогда" было время...

– - Да, да, золотыя слова!..-- с грустью подхватил Павел Иваныч.-- Даже и времени в собственном смысле не было, а были везде Клейнмихели да Гречи. Ни железных дорог, ни телеграфов, ни банков, ни телефонов -- одни Клейнмихели.

– - А таможни, Павел Иваныч?-- не удержался Кречинский.-- Помнишь, как ты стянул два куска самаго удивительнаго мыла на память?

Тут уже вскочил Павел Иваныч и даже побледнел от бешенства. У старика тряслись губы. Мне стоило большого труда его успокоить.

– - Что же, я не сержусь,-- уныло заявил он.-- У Михайлы Васильича печенка испорчена... Я это отлично понимаю.

Первая наша встреча прошла в воспоминаниях о далеком прошлом, когда, по убеждению Павла Иваныча, все наполнит собой один Клейнмихель, и о прошлом более ближайшем, когда после крымской кампании начали твориться чудеса наяву.

– - Боже мой, что было, что было!-- со вздохом повторял Павел Иваныч.-- Воистину протекли медовыя реки с кисельными берегами.

– - Да, протекло много, да в рот не попало,-- язвил Кречинский.

– - А другие? о, сколько славных, незабвенных имен... Одни банковския и железнодорожныя имена чего стоят. Настоящий эрмитаж получится из сей стаи славной... Ведь раньше-то то медныя деньги считали да на ассигнации, а тут вдруг целое море золота хлынуло... Э, да что тут говорить!..

– - По-моему, все это только цветочки, а ягодки еще впереди,-- философски заметил Кретинский, раскуривая дешевую рижскую сигару.-- Да-с, все впереди. Нефть, каменный уголь, южное железо, вино, табак, сахар... И все это только еще начало, а главное впереди.

Лицо Кречинскаго приняло вдохновенный вид, и он сделал такой жест, как простирают руки оперные жрецы, точно благословлял это славное будущее.

II.

Наши дальнейшия встречи носили таинственный характер. Мне с первых же шагов сделалось ясным, что Кречинский страдает тихим биржевым помешательством. Во всем остальном он являлся нормальным, но как только дело доходило до биржи, так и начиналось что-то в роде бреда. Кречинский не говорил, а точно дышал биржевыми терминами.

– - На игроком рынке туманно... называли ореховския, с тульскими слабо, полтавския уступали, стекольныя бумаги сильно подогревали, сормовския раздули, путиловския спрашивали...

– - У Михаилы Васильича, беднаго, того...-- жалел Павел Иваныч, показывая пальцем на свой лоб.-- Да-с, зайчик в голове прыгает.

Затем я понял, что это знакомство не случайное, и что Павлу Иванычу что-то нужно от меня. Я несколько раз чувствовал его задумчивый взгляд, сосредоточенный на мне. Он даже делал какие-то таинственные намеки, но прямо высказаться не решался. Очевидно, он изучал меня.

– - Знаете, ведь я нынче по ученой части,-- скромно признавался он, опуская глаза.-- Конечно, диплома я не имею,-- какие там дипломы при Клейнмихеле!-- а так... Люблю этот, знаете, дорогой хлеб науки. Состою членом в двух ученых обществах: одно "Ни то -- ни се", а другое -- "И то -- и се". Даже доклад делал о своем гигиеническом корсете. Очень благодарили и в протокол записали. А у меня с детства страсть ко всему высокому... Помилуйте, разве это не трогательная картина, когда одно общество вот уже двадцать лет не может разрешить вопроса, как есть яйца -- вкрутую или всмятку. А другое общество целых сто лет не может решит вопроса, выгодно ли или невыгодно мужику, когда у него есть хлеб. Ведь тут целый ареопаг светил науки... Что ни имя, то -- восторг. Да-с, это не Клейнмихель, государь мой.

Мне приходилось только согласиться, что наука -- святая вещь, а ея жрецы -- наша слава и гордость. Одне заботы о мужике чего стоят.

От Доминика мы перекочевали в ресторан Лейнера, где сосредоточивалась биржа, но Кречинский там чуть не сошел с ума окончательно, и нам пришлось перебраться в Малоярославец.

– - Здесь Москвой пахнет,-- обяснил Павел Иваныч, глотая воздух и сладко жмуря глаза.-- И балычок, и икорка, и растегайчик... да. Вонь здесь один мой знакомый целую карьеру сделал. Вот так же зашел пообедать и познакомился с каким-то старичком, а старичок-то оказался из железнодорожных светил и сейчас ему командировочку: сездить в Лондон и посмотреть, в котором часу отходит ливерпульский поезд. Понимаете: и подемныя, и суточныя, и прогоны на шесть лошадей... Одним словом, счастье человеку. А потом, глядишь, через год другая командировочка, в Париж, купить десть бумаги и дюжину карандашей. Что же, государь мой, человечек-то и пошел в гору, да еще как. Светлая голова оказалась... Это не то, что наш брат. Я вон хотел отправиться корреспондентом, когда крестили болгарскаго принца,-- оказалось, что французскаго языка не знаю, с одной стороны, а с другой -- предельный возраст нашли, какой полагается только полным генералам в отставке с мундиром и пенсией.

Все это, как оказалось, было только подготовкой к главному. Павел Иваныч всегда был осторожен, а теперь в особенности.

– - Да-с, все большия величины слагаются из атомов,-- обяснял он, поглядывая на меня.-- Потом, нужно иметь то, что называется счастием. Как хотите называйте, а я верю в счастье. Например, делается какое-нибудь великое открытие, происходит политическое событие, а уж есть люди, которые воспользуются моментом. Убийство, пожар, наводнение -- кто-нибудь и воспользуется. Значит, все дело только в том, чтобы уловить момент. У меня тоже есть одна счастливая мысль...