— Брэн… — она замолкает и вытирает пот с верхней губы. — Другой. Ему просто нужно время. Когда он будет готов, все наладится.

— Возможно, его бред имеет смысл, но ты даже не веришь в то, что говоришь. Я предлагаю тебе попрактиковаться в актерском мастерстве перед зеркалом, прежде чем обсуждать с ним эту тему.

— Не говори со мной в таком тоне, Лэн, — она притворяется строгой, когда не может этого сделать даже ради спасения своей жизни.

Мама – это все о любви, мире и миллионе красочных, бесполезных лозунгов, которые вращаются вокруг гармонии. С тех пор, как мы были молоды, она пыталась создать эту идеальную семью, где мы все ладим и никто не подталкивает другого члена в неправильном направлении.

Результатом этих усилий, очевидно, стали теплые отношения между Брэном и Глин. Однако я? Я люблю дразниться больше, чем дышать. Я и дня не могу прожить без того, чтобы не подтолкнуть кого-нибудь не в ту сторону и не заставить его усомниться во всем своем непрочном существовании.

Мои братья и сестры и родители не исключение. Что? Не моя вина, что им нравится быть дешевой реинкарнацией Маленькой мисс Страус. Мне не нравится, когда они прячут эмоции, подавляют или ведут себя так, как будто они не такие. Поэтому я засовываю их сюда и дарю кусочек реальности.

Они ненавидят меня за это, за исключением моей мамы, которая все еще терпит мои выходки, но им все еще нужен тревожный звонок.

Я принимаю благодарность в форме жесткой любви, большое спасибо.

— Просто даю невинный совет, мам, — я улыбаюсь экрану. — Мне нужно встретиться с профессором. Передай привет папе и всем остальным.

— Передам. Не создавай проблем, Лэн.

— Никогда.

Скорее, обязательно их создам.

Я не создаю проблем; проблемы создали меня.

На этой ноте я заканчиваю еще один успешный телефонный разговор со своей матерью.

В детстве я не понимал, что раскрывать свою истинную природу было запрещено, а еще могло быть классифицировано как социальное самоубийство. Особенно когда она полна антисоциальной чуши.

И хотя меня вполне устраивало быть моей прекрасной, разрушительной личностью, вскоре я понял, что был причиной страданий моей матери и эпического замешательства моего отца.

Он пытался обуздать меня, будучи суровым, что с треском провалилось и привело к обратным результатам. Затем он попытался стать моим другом, и это только задело его за живое, потому что я думал, что он дает мне зеленый свет использовать его. В конце концов, у него не осталось никаких практических решений, чтобы справиться со мной.

В качестве последнего средства, когда мне было десять, и я чуть не спалил свою школу, мои родители отвели меня к профессионалам. Группа претенциозных психиатров и психотерапевтов подключила провода к моей голове и задавала мне глупые вопросы.

Мои ответы на эти вопросы поставили мне диагноз «антисоциальное расстройство», а сканирование мозга показало, что мой мозг устроен не так, как у всех остальных.

Я так хорошо помню каменное выражение на лицах моих родителей. Они не показывали этого открыто, но я мог сказать, что новости расстроили их неописуемо.

После этого они все еще угощали меня мороженым и относились ко мне так же. Они все еще считали меня своим сыном, несмотря на то, что я чувствовал отчуждение.

Мне было около двенадцати, когда я понял, что семья в руинах из-за моего отношения к миру. Я не мог позволить этому состоянию усугубляться, не так ли?

С тех пор я ношу маску. Я прошел бесполезную терапию и притворился, что меня можно исправить. Убедил себя, стараясь не давиться, что все, что мне нужно – это мир, любовь и семья.

Тогда же я понял, что люди, включая твою собственную семью, на самом деле не любят тебя таким, какой ты есть. Все дело в том, какие чувства ты заставляешь их чувствовать.

С тех пор, как я начал носить маску общественных стандартов, несколько морщин, которые я добавил на лицах моих родителей, немного разгладились, и я, в некотором смысле, их любимчик – когда Брэн не делает из себя святого, который, как он думает, скрывается внутри него.

Мои братья и сестры, однако, не получили милосердной версии моего потустороннего превращения. Мне не нравится, что они выставляют себя дураками, и я мог бы принять решительные меры, чтобы убедиться, что они не ведут себя как идиоты.

Что? Это плохо отражается на моем безупречном имидже.

Я ухожу из художественной студии, и, хотя страдаю от недосыпания чаще, чем опытная проститутка, я приветствую своих коллег, комментирую их отвратительную одежду и веду светскую беседу с моими нынешними и предыдущими профессорами, которые бы боготворили меня, если бы я основал культ.

Все социальные взаимодействия – это напряжение, болезненная пустота, и они имеют значение использованной салфетки. И все же я превосходный собеседник и святой мессия, очаровывающий других.