Но я не из тех, кто бросает вызов.

Все еще толкаясь в нее, я обнажаю ее чувствительный бутон и покусываю кожу вокруг него, затем обвожу и провожу языком.

Бедра Мии дергаются вверх и вниз, ее вздохи и стоны смешиваются и эхом разносятся в воздухе.

Это самый прекрасный звук, который я когда-либо слышал.

И, что удивительно, я хочу большего.

Поэтому я ускоряю ритм, пока она не садится мне на лицо и не пропитывает его своим сладким вкусом.

Лучшая киска, которая у меня была в… когда-либо.

И это все осложняет, потому что я не привязываюсь к кискам.

Никогда.

Даже к такой захватывающий, как у Мии.

Я облизываю ее во время оргазма, когда она содрогается и шипит, как чертова Богиня секса.

Когда я поднимаю голову, я демонстративно облизываю губы, но не испытываю того чувства триумфа, к которому стремился, начиная эту игру.

И это все из-за того, как она смотрит на меня.

Невинно. С благоговейным трепетом.

Без ненависти, свирепых взглядов или средних пальцев. Опершись на локти, Мия смотрит на меня так, как будто я Бог.

И хотя я мог бы принадлежать к некоторым малоизвестным религиям, я определенно не ее Бог.

Я бы раздавил ее в мгновение ока.

Уничтожил бы ее прежде, чем она смогла бы сделать следующий вдох.

Я позволяю ухмылке приподнять мои губы.

— Тебе лучше стереть это выражение со своего лица, иначе я буду склонен думать, что ты в меня влюбилась.

Она моргнула один раз, затем сузила глаза и отмахнулась от меня.

Вот это территория, на которой я могу играть. Что бы это ни был за взгляд, он должен быть уничтожен и не возрождаться в течение всей жизни.

— Я думал, что сказал тебе, что произойдет, если ты снова оттолкнешь меня, — я хватаю ее за руку, а затем засовываю в нее этот средний палец своим собственным средним пальцем.

Своего рода поэтическая справедливость.

— Ты снова кончишь на меня, а затем используешь ту же энергию, чтобы подавиться моим членом, маленькая муза.

Как только я закончу с Мией Соколовой, не останется осколков, которые можно было бы собрать.

Какая жалость.

Глава 17

Мия

Надежда – худшая эмоция, которую можно испытать, когда в конце туннеля нет света.

Ты ждешь.

Ты молишься.

Ты даже пытаешься обманывать себя, что это происходит не с тобой. Что это просто не может происходить с тобой.

Но в этом-то и проблема надежды.

Ложноположительный результат. Ощущение, что ужасная ситуация может закончиться в любой момент, хотя это далеко не так.

Это фальсификация реальности.

Стремление к другой мечте.

Ощущение пребывания в облаке, которого невозможно достичь в реальном времени.

Я снова возвращаюсь в кромешную тьму. Черные завитки скользят по моим рукам и ногам, все глубже затягивая меня в объятия небытия.

Мои легкие сжимаются от умирающей надежды когда-нибудь снова увидеть свет.

— Мама… Папа… — мой затравленный шепот эхом отдается в темной тишине, как жуткая колыбельная.

Мои конечности дрожат, а сердце сжимается. Слезы снова щиплют глаза, и я шмыгаю носом как можно тише.

Если я вызову гнев монстра, он прижмет меня к стене и будет смеяться над моим громким плачем.

Он смеется, когда я говорю, что мама и папа придут за мной.

Он смеется сильнее всех, когда обрушивает на меня всю тяжесть своего гнева. Когда пинает и швыряет меня об стену, как будто я груша для битья в нашем домашнем спортзале.

Снова и снова.

И снова.

Пока я не захочу, чтобы это уже закончилось.

Но оно не заканчивается.

Монстр снова здесь, его клыки видны сквозь сардоническую улыбку. Его глаза такие же мертвые, как у бугимена из папиных сказок на ночь.

Я еще больше приседаю, зажмурив глаза, и закрываю уши вспотевшими ладонями.

Не прикасайся ко мне.

Пожалуйста.

Папа! Мама! Помогите!

— Тебе никогда не сбежать от меня, маленькая негодяйка.

Нет!

Я резко просыпаюсь, все мое тело пропитано потом, волосы прилипли к шее. Мое дыхание становится долгим, прерывистым, а сердце учащенно бьется в груди.

Нет, нет, я не могу вернуться туда, я не могу…

— Добро пожаловать обратно в мир живых, соня.