Гуляя вдоль берега, она забрела однажды дальше обычного.

На другом берегу она увидела холм.

Холм был высокий, зеленый, залитый солнцем. Вверх по склону ползли тракторы, волоча за собой длинные светлые бревна, выгруженные с баржи. Река здесь была широкая, другой берег далек, и Люся представила себе, будто ползут муравьи, с трудом волоча щепочки для муравейника. Тракторы втаскивали бревна на вершину холма, торопливо сбегали к реке, нагружались и вновь, прилежные, ползли на холм.

Люся видела желтые прямоугольники — строящиеся здания; красные точки — косынки на головах трактористок; на фоне голубого неба алое пятно на вышке — флаг строительства. Да, это был один из участков строительства, о котором не раз слышала Люся в доме отдыха.

«Красиво», — подумала Люся, силясь запечатлеть радостное для нее сочетание красок и форм, там, на строящемся берегу.

Назад она шла не торопясь, низко опустив голову. Прохожие попадались ей редко.

Она вспоминала, как тяготела всегда к замкнутости и тесноте натюрморта; как трогал ее сердце печальный «русский» пейзаж — пустынный берег, сырой темный лес, жалкий крестьянский домишко вдали от дороги. Она вспоминала, как неприятны были ей подъемные краны, трубы, железные башни — эти бездушные, жесткие формы, с варварской силой врывавшиеся на бумагу и холст. И вот теперь...

«Красиво?» — переспросила она вдруг в тревоге, будто поймав себя на чем-то запретном.

Ручей вился меж песчаных бережков. Солнце заботливо согревало широкую землю.

Но, задумавшись, Люся не замечала солнца, не замечала ручья. Она не заметила, как очутилась возле дома отдыха.

В последующие дни Люся несколько раз ходила к реке, где открылся ей холм с видом строительства. Но теперь она брала с собой складной парусиновый стульчик и желтый ящик. Она садилась за пышным кустом, где ей не мог помешать даже случайный прохожий, вглядывалась в холмистый берег, зарисовывала привлекший ее пейзаж строительства.

Она не хотела знать того, что происходит на другом берегу.

Не думала о том, что прорубается сейчас новая трасса реки, что меняется старое русло. Не понимала, что узкая речная тропа, по которой, толкая друг друга бортами, скрипят сейчас неуклюжие баржи и снуют пароходики, уступит место широкому водному пространству, что океанские суда пройдут здесь от моря до моря через всю страну.

Она не подозревала, что вдоль берега еще не рожденной реки заложены и уже растут новые города; что из этих стройных желтых зданий, столь не похожих на древние нищие русские хаты старого берега, возникает, в сущности, один из таких городов.

И сердце ее не понимало, зачем, палимые солнцем, так упорно ползут на холм тракторы — словно танки на атакуемый форт.

С того берега она видела только зеленый холм, длинные желтые прямоугольники зданий, черные тракторы, похожие на муравьев, светлые бревна-щепочки, красные точки косынок и высоко на вышке алое пятно флага. Она вбирала радостные для ее глаза соотношения красок и линий, и они покорно ложились на холст.

Люся осталась довольна пейзажем. Она говорила себе, что никогда не вернется к мертвым, печалящим образам. Строительство! — вот что будет с этого дня ее темой. Она увидела, какие в нем есть чудесные формы и краски. Упрямая Фира была, пожалуй, права.

По памяти Люся набросала несколько «строительных» (как она их называла) этюдов. Здесь было сплетение рельсов и труб, подъемных кранов и металлических башен — всё, что, по мнению Люси, составляло «душу» строительства. Здесь был хаос горизонтальных и вертикальных линий.

Она показала этюды старенькому художнику-пенсионеру, жившему в доме отдыха.

— Откровенно скажу вам, — помялся старичок, — я не любитель подобной живописи.

«Тем лучше, — решила Люся. — Это старик, уже отживший свое время. А Волкову и всем нашим должно понравиться».

Остаток отпуска Люся прилежно работала над «строительными» этюдами, закончила их и в город вернулась исполненная радости и надежд.

— Люся!

Это было совсем неожиданно для Петра. Она стояла перед ним в белом платье, в широкой соломенной шляпе. Смуглая, загорелая. Пальто через руку, чемодан возле ног.

— Здравствуй, — коротко сказала она, втаскивая чемодан через порог.

— Здравствуй... — ответил Петр и вдруг удивился чему-то. — Здравствуй...

Как она посвежела, похорошела! Он, признаться, смутился от неожиданности. Он взялся за чемодан — помочь.

— Ничего, Петр, не беспокойся, — остановила она его движением руки.

Но Петр всё же внес чемодан на ее половину, опустил на пол посреди комнаты. Он стоял возле чемодана, словно носильщик в ожидании платы.

— Спасибо, Петр, — сказала она, будто вручая ему эту плату. Носильщик мог уходить. Но Петр не двигался. — А как ты? Не уезжал? — спросила она таким тоном, точно ответ не интересовал ее.

Она задала Петру еще два-три незначительных вопроса.

Петр отвечал коротко, настороженно. Казалось, она даже не слушала его ответов, занятая раскладыванием вещей.